Донос - Юрий Запевалов

– Да помирись ты с ней, что произошло-то! Подумаешь, трагедия, я, правда, думал знакомая. Ну, извини, если что не так.

– За свои дела отвечать надо.

– Ребята, это уже не по правилам. Если я не прав, я же извинился. Вам что, мордобой нужен – да, значит ребятам нужен «реванш», по-простому не хотят, мира им не надо. И вижу, чувствую, старший берет «наизготовку», так, чуть-чуть развернул плечи, откинулся. Ясно, ждать нельзя. Бью коротким снизу в скулу. Парень упал. Второго достаю ногой с разворотом в живот. Тоже падает.

– До завтра, ребята. А если вы по серьезному, то не советую, всех «достанем».

И спокойно так, не торопясь пошел к дверям своего общежития. У самого входа скорее почувствовал, чем услышал, кто-то бежит, рядом. Разворачиваюсь – и тут же выпад рукой этого – невзрачного. Чувствую, достал, ножом. По инерции, замком, двумя руками бью по голове, подхватываю падающее тело и мордой об стену. Дальше все в глазах поплыло, но сумел зайти в прихожую общежития.

– Тетя Поля, кажется меня ножом, – отрываю от живота руку, да, кровь – вызовите врача… – и опускаюсь в стоящее в прихожей кресло. Сверху – топот. Это осетины, они вышли на балкон и все видели.

– Что ж ты, Юрок, мы ж тебе говорили… – и в дверь, скорей, поймать обоих.

Появилась скорая, увезли в больницу, сразу на операционный стол. В шахтерских больницах врачи дежурят круглосуточно, полными врачебными бригадами, мало ли что, в шахте случается всякое и частенько.

Проникающее, с выпадением сальника, операцию делают почти три часа, с местной анестезией, но кишки-то не заморожены, все слышу и ощущаю вживую.

Живуч человек и терпелив, нужда заставит – многое вытерпит. В больнице пролежал больше двух месяцев. Все бы ничего, да швы поперечные, после больницы хожу не разгибаясь, брюшной пресс не работает. О тренировках пришлось забыть надолго.

О большом спорте – навсегда.

35

Первая и практически единственная сделка прошла как-то странно, в стороне от бухгалтерии и руководства Компании, нам привезли в конце сделки небольшие деньги, суммарно не покрывающие даже расходы Компании на содержание этих же людей, не говоря уж об арендной плате и затратам по телефонным разговорам. А говорили они по многу. Ким, например и его люди однажды наговорили с Польшей более сорока минут подряд, за один набор. Ясно стало, что эту группу надо контролировать по затратам. Был издан приказ по Компании, запрещающий проведение каких-либо сделок от имени Компании без ведома бухгалтерии, подписание договоров, контрактов – без визирования бухгалтеров, экономистов и юриста, печать должна ставиться только на подпись руководства Компании. Все междугородные и международные телефонные разговоры – только через секретаря, с записью в специальном журнале.

Тем не менее, появлялись документы, которые подписывали от имени Компании Тан, Джаваба, Ким.

Пришлось с ними расстаться. Они поклялись и дали письменную расписку, что вернут задолженность по аренде и телефонным разговорам в течение года – дай нам возможность раскрутиться! – но мы разошлись. Джаваба поклялся, что все свои дела будет проводить через компанию, мы решили подождать с ним, пока не расставаться.

Но началась интенсивная работа за нашей спиной, Джаваба открыл собственные счета в разных банках, наконец открыл и собственную фирму с созвучным с нашим названием, без нашего ведома и согласия, в офисе появляться практически перестал, о его делах мы иногда узнавали от его многочисленных партнеров по телефонным звонкам, когда те его разыскивали.

Тогда был издан Приказ о запрещении Джавабе вести какие бы ни было дела от имени фирмы, об его увольнении из Компании, вернее о прекращении действия подписанного с ним контракта о совместной деятельности.

О его практических сделках от имени Компании, без ведома руководства, я подробно узнал уже на следствии – к тому времени я и сам, по его делам, оказался подследственным.

Через два года после того, как мы с Джавабой расстались.

* * *

Среднюю школу закончил довольно прилично, почти на пятерки – в Аттестате было всего две четверки. Одна лишняя, она отобрала право на получение Серебренной медали. Ничего, у нас в том году на три десятых класса и так получилось семь медалистов, если бы еще и я, это был бы уж явный перебор. К отметкам я относился довольно равнодушно, в первые ряды не рвался, состязаний не устраивал. Выпуск был сильным, оценки у всех хорошие, многие рвались в институт, лето прошло тоскливо и быстро, общаться было не с кем, все готовились к вступительным экзаменам. Я чувствовал себя свободнее – решил поступать в авиационное военное училище.

В военкомате все быстро оформили, отец написал мне образец автобиографии, перечислив подробно происхождение, родственников – он боялся, что я укажу происхождение из казаков, и потому заполнил все графы анкеты как было надо, самолично.

В Свердловске мы прошли тестирование, я как-то непонятно для себя попал в старшего по команде, через день мы прибыли в авиационное училище, в город Молотов, для прохождения медкомиссии и сдачи экзаменов. Полтора месяца в палаточном военном городке, на правом берегу широкой и стремительной Камы, пролетели незаметно. Сданы экзамены, пройдена медкомиссия, прошло зачисление. Но меня почему-то зачислили в интендантскую группу, на экономиста. Во мне воспылал дух протеста, я подал рапорт на отчисление.

Было это 31 июля. Последний день приема документов в институт. Вышли мы за ворота училища довольно растерянными без денег, без дома, привыкшие уже к военному обеспечению и распорядку, к тому, что за тебя все продумано и спланировано – и вдруг обо всем надо думать и заботиться самим. И где-то добывать деньги на пропитание.

Но осмотрелись, освоились. Прежде всего – подать документы. Куда? Мы с Толей Пестовым подружились в училище и отчислялись вместе. Решили поступать в Горный. Документы приняли у нас без всяких проволочек, выдали направление в общежитие и уже через день мы писали вступительное сочинение. Третье за лето – в школе, в училище и вот, наконец, в институте.

В институте мы сдавали шесть экзаменов, проходной бал получился в результате 23, на всех экзаменах можно было получить одну тройку, остальные не ниже «хорошо». Конкурс довольно солидный – около семи человек на одно место. Это к началу экзаменов. Уже после сочинения конкурс был три, а к шестому экзамену у нас, горняков, оставалось чуть больше единицы на место. Практически зачисленными могли быть все, кто сдал экзамены.

У меня, с этими экзаменами, начались приключения с самого первого. С сочинения. К тому времени мы заметно устали – довольно ответственные выпускные экзамены в школе, затем училище. Нервотрепка с медкомиссией, те же экзамены. Оказалось – в военном училище экзамены принимали довольно строго и серьезно, чего мы, надо признаться, не ожидали. Затем, полевая военная подготовка по «курсу молодого бойца». Наконец новое испытание и новое нервное напряжение – эти экзамены в институт.

Создались такие условия, что надо сдавать, больше вариантов не было. Если при поступлении в училище остается возможность – в случае неудачи, можно поступить в учебное заведение – институт, техникум – на гражданке. Но экзамены в институт – это уже «последний рубеж». В случае неудачи, учеба для тебя закрывалась на целый год, а как там повернет время через год, еще далеко неизвестно. Так что ответственность особая, домой ни с чем возвращаться стыдно, доперебирал, скажут, туда хочу – туда не хочу, дурак парень, ну и работай в колхозе, запрягай по утрам свою лошадь.

Мы с Толей все это учитывали, когда решали подавать ли рапорт на отчисление из училища. За нами было такое решение, потому что наш возраст в том году еще не был призывным. А то бы и не отпустили.

И вот первый экзамен на этом последнем рубеже – сочинение. Тема – «Ленин у Маяковского».

Эту же тему я писал на выпускном экзамене в школе. Маяковского почти всего знал наизусть, накатал сочинение аж в двадцать четыре листа – не страницы, листа – и конечно где-то в цитатах сделал таки ошибку и получил свою лишнюю четверку в аттестат. Здесь, на своем первом экзамене в институт, я сократил свое сочинение раза в три, быстро написал, перечитал еще несколько раз и сдал на проверку. В успехе был абсолютно уверен.

Каково же было удивление, когда на второй день я увидел свою фамилию в списке не сдавших. Толя получил четверку, мы пошли с ним на спокойный и тихий тогда Комсомольский проспект, вниз, к Каме, погоревали, но что делать, надо забирать документы и ехать домой – денег в обрез, хватает только-только на дорогу, не хватает даже для «посошка». Толя ушел погулять на Каму, решили встретиться в общежитии за час до отхода моего поезда, он хотел меня проводить, я уныло отправился в институтскую канцелярию за документами.