Безнадежно одинокий король. Генрих VIII и шесть его жен - Маргарет Джордж

Ах, сколько же юных дам лишатся девственности, сколько мужей станут рогоносцами! И все в честь рождения нашего Господа.

* * *

Я предложил Уиллу принарядиться в восточный костюм с шальварами и тюрбаном, но он отказался. Как уже говорилось, последнее время он постоянно ходил очень мрачный, в расстроенных чувствах.

— В костюме или без него, вам не удастся отвертеться. Надо будет развлекать гостей, чтобы со скуки они не затеяли драку. Вы же знаете, как сложно бывает справиться с засидевшимися гостями. Они превращаются в настоящих сви-и-и-иней, — протяжно закончил я, втягивая живот на вдохе, поскольку портной замерял мою талию для пошива маскарадного наряда.

Его сошьют из серебряной парчи — такими же будут маска и плащ с капюшоном.

— Ну и как? — спросил я портного.

— Сорок шесть дюймов, ваша милость.

Значит, на пять дюймов меньше, чем год назад. Но все-таки на одиннадцать дюймов больше по сравнению с талией в мои молодые годы. Еще пара сезонов напряженных охотничьих вылазок и тренировок — метаний бревен, борцовских состязаний и верховых прогулок, — и я обрету былые формы. Несмотря на то что в июне мне стукнет пятьдесят.

Дождавшись ухода портного, я вновь обратился к Уиллу:

— Я рассчитываю на твою помощь. Бог ты мой, у нас есть над чем посмеяться! Папа и его распутная итальянская семейка, Карл, чье натужное благочестие больше смахивает на безумие, одержимый охотой Франциск… Кроме того, еще множество презренных реформаторов с глупейшей ересью…

Уилл остался безучастным, он глянул на меня уныло и мрачно.

— Клянусь Богом, я бессилен! — огрызнулся он. — Во всем этом нет ничего смешного. Должно быть, Хэл, ты сам потерял зоркость, раз ничего не видишь, да вдобавок стал таким бревном, каким изображают тебя злопыхатели. Слабого и одряхлевшего итальяшку Климента сменил на папском престоле решительный, рвущийся в бой Павел, герой, затеявший нешуточную религиозную войну. Битва в разгаре! Тихая пора памфлетов и трактатов осталась в прошлом. Церковь сражается за само свое существование, и линия фронта вполне определилась — она проходит через всю Германию. И Папа Павел намерен отбросить противника как можно дальше, отвоевав свои позиции в Германии и Франции, а возможно, он вообще хочет вышвырнуть протестантов из Европы. Павел не Климент, он стал вождем Контрреформации. Ты понимаешь, что Кромвель был прав. Всеобщая борьба за веру может превратиться в войну не на жизнь, а на смерть, и силы уже готовы. Реджинальд Поль и «паломники» были лишь первыми раскатами надвигающейся грозы.

Я рассерженно хмыкнул. Павел Третий действительно оказался более задиристым, чем Климент Седьмой. Морские черепахи шустрее сухопутных, но обе всего лишь черепахи.

— Карл стал более набожным, это верно, — продолжал Уилл. — Но можно ли назвать сумасшествием репетицию собственных похорон? Или безумны смертные, не думающие о них? Все мы понимаем, что умрем. Однако зачастую не успеваем сделать завещание, заказать роскошную гробницу. Ответь-ка мне честно, Хэл… ты уже написал или засвидетельствовал свое завещание?

— Пока нет. А то тщеславные глупцы вобьют себе в голову, что пора уже улещивать меня! Им придется запастись терпением. Зачем преждевременно открывать карты?

— Ах вот как. А тебе известно, где тебя похоронят? Ты же король. Какое надгробие тебе подобает иметь? Не пора ли уж хотя бы выбрать мрамор для статуй да озадачить скульпторов? Или ты полагаешь, что пышную усыпальницу тебе приготовит сама судьба?

— Меня положат рядом с королевой Джейн, — сказал я. — А уж если говорить о строительстве усыпальниц… В общем, Уолси, к примеру, похоронили совсем не там, где он задумал. И я вполне могу занять его саркофаг. Как тебе нравится такая идея?

Уилл пожал плечами.

— Франциск умирает от какой-то французской сыпи. Бедняга, охота теперь стала его единственным увлечением и удовольствием. Разумеется, он не может больше наслаждаться женскими прелестями. И ты находишь смешным, что его чресла сплошь покрылись язвами и нарывами?

— Его воздержание лишь плод былой необузданности и беспорядочных связей. Ходят слухи, что меня тоже поразила французская сыпь, — хмыкнув, бросил я. — Ложные слухи.

— Тогда покажись во всей красе перед честной компанией и пресеки их, — усмехнувшись, предложил Уилл. — Спусти штаны, позволь народу убедиться.

Я откинулся на спинку кресла и расхохотался.

— Надеюсь, ты не сомневаешься в моих способностях. Но, Уилл, — я гордо вскинул голову, — мое мужское копье ежедневно усердно трудится, поэтому может оказаться занятым в удобное для обозрения время.

Расстроенно глянув на меня, он хотел что-то сказать, но промолчал и отвернулся.

Наконец после долгой паузы он сменил тему:

— В еретиках нынче тоже нет ничего смешного. Они настолько погрязли в заблуждениях, что едва ли помнят, в чем заключается сущность истинной христианской веры. Любой грамотей считает себя вправе толковать и извращать по-своему ее каноны. Дошло до того, что испанский умник Сервет[22], критикуя Святую Троицу, заявил, что Христу вообще там не место. Голландец Менно Симонс[23] и его последователи твердят о миролюбивой религии. Есть и те, кто нападает на таинство крещения, говоря, что только зрелый человек может добровольно совершить его, поэтому всех истинных верующих надо перекрестить…

— Анабаптисты, — презрительно бросил я. — Самые гнусные из всей еретической шайки!

Я ненавидел их самодовольство, жуткое фарисейство, визгливые проповеди с истерическими пламенными призывами. Месяц тому назад я как раз отправил троицу таких проповедников на костер в Смитфилде.

Уилл кивнул.

— Многие еретики нападают также на таинство причащения, заявляя, что это всего лишь поминальная трапеза. Другие порочат таинство посвящения в сан, утверждая, что прелаты ничем не отличаются от простых мирян… твердят какие-то глупости о «священстве любого верующего».

— Да, но бывшие попы развращают девиц и женятся на монашках. Разве это не кажется тебе забавным?

— Ничего смешного в том, что люди грешат, прикрываясь религией, — заявил мой шут. — Причем грешат с угрожающим упорством. А страшнее всего то, что никто не знает, на чьей стороне окажутся симпатии народа. Это ужасает меня, Хэл… и должно серьезно огорчать тебя.

Я уставился на потрескивающий в камине огонь, чтобы выиграть время. Обычная уловка. Уилл говорит правду. Кто скажет, во что верят прибывшие на праздники подданные и их слуги? Черви еретической заразы разрушали ткань нашей жизни, истончая ветхие нити и марая ее чистоту.

— Ужасно, Уилл. Ужасно.

Он удивленно глянул на меня, словно не чаял уже дождаться понимания.

— Но что я могу кроме того, что уже делаю? Не я же порождаю эту ересь. Не в моих силах предотвратить ее распространение на Континенте. Здесь в Англии я веду войну на двух фронтах — с папизмом и еретиками всех мастей. Избрав некий средний путь, я пытаюсь наказывать тех, кто слишком уклоняется в ту или иную сторону. Мне вовсе не хочется превратить Англию в придаток инквизиции, каким стала Испания. Или в арену борьбы, подобно Германии. Даже Тайный совет разделился на два лагеря, и мне пришлось казнить Кромвеля и Мора за их приверженность крайним взглядам. О боже… когда же люди образумятся?

— Мы до этого не доживем, — проворчал Уилл. — И я боюсь, что следующее поколение столкнется с еще более страшной неразберихой.

— Ты расстроил меня, и меня одолели печальные думы. Чем же мы повеселим наших гостей на Святках, Уилл? Мы же должны как-то порадовать их.

— Пустим в ход проверенный и надежный резерв — разврат и вожделение, — сказал он. — Никакой политики. Шутить можно над скороспелыми юнцами, немощными старцами, обманутыми мужьями, ржавеющими в ножнах мечами да над юными женушками с плешивыми богатыми мужьями…

— Да-да. Это будет забавно. А не хочешь ли пройтись по молодым мужьям с богатыми вдовушками?

Я вспомнил о Бесси Блаунт. Бедняжка. Вряд ли Клинтон любит ее за красивые глазки.

— М-да, в наши дни появились и такие браки, поскольку женщины зачастую переживают своих мужей. Заметьте, чем больше разница в возрасте, тем больше разница и в богатстве.

Я улыбнулся. Цель его шуточки очевидна. Ох дурак!

Уилл:

Я пытался предостеречь его, но он был глух и слеп. Ах, взять хотя бы насмешливые замечания о чрезмерной занятости мужского копья… он высказал их с самодовольством прыщавого подростка. Мне было стыдно за него. Гарри умудрился потерять чувство меры и скромности в интимных вопросах…

Что до упоминания о будто бы поразившей его французской сыпи, то таких слухов попросту не было. А вот Уолси действительно обвиняли в том, что он подцепил эту болячку и «вдувает заразу в уши другим». Таково было на ту пору состояние церкви Англии, что никто не считал странным или невероятным, что кардинал мог пасть жертвой этого недуга.