Карточный домик - Майкл Доббс

Биг Бен отбил четверть седьмого, когда восемь кандидатов получили наконец этот вызов, а затем к ним присоединились 120 их горячих приверженцев и членов парламента. Через широко распахнутые двери толпа влилась в комитетскую комнату, которая сразу же наполнилась сдержанным гулом голосов. Многие шутили, но и в остротах чувствовалось нервное напряжение. Вошедшие сбились в небольшие группки. Делались последние прикидки, высказывались предположения, обсуждались опубликованные в газетах результаты опросов, заключались пари — на значительные суммы. Представители органов массовой информации, не допущенные в комитетскую комнату, поскольку событие считалось партийным собранием, высказывали свои предположения и делали свои ставки.

Сэр Хамфри наслаждался моментом. Он для него в определенном смысле был историческим. Лучшая для него пора давно миновала, карьера подходила к закату, и даже маленькое недоразумение с его отпуском на островах Вест-Индии не могло нанести ей никакого ущерба. Более того, благодаря ему он пользовался теперь гораздо большей известностью, нежели за многие последние годы. Кто знает, если он хорошо справится с этим делом, то, может быть, осуществится его тайная мечта занять место в палате лордов? Со своими помощниками по бокам он занял на возвышении председательское место и попросил присутствовавших соблюдать тишину и порядок.

— Учитывая беспрецедентно большое количество внесенных в бюллетени для голосования кандидатур, я буду объявлять количество полученных кандидатами голосов в соответствии с алфавитным порядном расположения их фамилий.

Это объявление совсем не порадовало бывшего лидера палаты общин Давида Адамса, которого Коллинридж при первой же перестановке в руководстве отправил в ссылку на заднюю скамью. Посвятив последние два года резкой критике важнейших решений по экономическим вопросам, за которые он выступал ранее, когда сам был в правительстве, он надеялся получить такое количество голосов, которое позволит ему претендовать на возвращение в ряды членов кабинета. Стоически, не подав и виду, как его это расстроило, выслушал он сообщение Ньюландса, что за него проголосовали всего три человека. Сэр Хамфри продолжал зачитывать фамилии и сообщать количество голосов, а Адамс все продолжал гадать, что же случилось с теми многочисленными обещаниями о поддержке, которыми он заручился у своих коллег. Никто из следующих по списку четверых кандидатов не набрал больше двадцати голосов, а диссидент-католик Пол Годдард, строивший свою предвыборную кампанию на единственном требовании — запретить любые формы легализованных абортов, получил всего лишь три. Узнав результат, он вызывающе вскинул голову, как бы говоря, что его вознаграждение будет иного, не земного свойства.

Сэру Хамфри оставалось объявить о голосах, полученных Самюэлем, Урхартом и Вултоном. Для победы в первом же раунде требовалось получить 169 голосов из оставшихся 281. Напряжение возрастало. Два почтенных члена парламента в углу комнаты побились об заклад на огромную сумму, что один из трех оставшихся в списке кандидатов победит в первом же раунде.

— Достопочтенный Майкл Самюэль, — монотонно объявил председательствующий, — 99 голосов.

В мертвой тишине комитетской комнаты было ясно слышно, как трижды прокричал тащившийся вверх по реке буксир. Это позабавило всех и сняло напряжение. Самюэль шутливо подосадовал, что такой горластый не имеет права голоса. Он был явно обескуражен результатом — слишком он далек от того, что требуется. И это после того, как Ирл снял свою кандидатуру.

— Достопочтенный Френсис Урхарт — 91 голос.

Любители пари, произведя несложный арифметический подсчет, приуныли.

— Достопочтенный Патрик Вултон — 91 голос.

Напряжение окончательно спало, все пришло в движение, раздался гул взаимных поздравлений, сочувствия, а один парламентарий поспешил в коридор, чтобы сообщить прессе основные результаты.

— Таким образом, — продолжал сэр Хамфри, — ни один кандидат не избран. В связи с этим, ровно через неделю, отсчитывая от сего дня, состоится второй раунд голосования. Я бы хотел напомнить всем, что те, кто пожелает выставить свои кандидатуры для голосования во втором раунде, должны соответственно заявить мне об этом не позднее четверга. Объявляю собрание закрытым!

Урхарт отпраздновал успех в первом раунде, организовав в своей комнате коктейль для друзей и коллег. Его парламентский офис был расположен в самом здании парламента, а не в одном из разбросанных вокруг него подсобных помещений; обширная комната была полна воздуха; из изящного, стрельчатого окна открывался отличный вид на видневшийся за рекой Дворец Ламбета — старинный, сооруженный в готическом стиле дом архиепископа Кентерберийского. В комнате несколько десятков парламентариев поздравляли Урхарта и горячо желали Главному Кнуту дальнейших успехов. Ухмыльнувшись, Урхарт заметил, что впервые за всю кампанию видит возле себя некоторых лиц, но в общем-то, это не имеет большого значения. Голоса есть голоса, кому бы они ни принадлежали.

— Просто замечательно, Френсис. Прекрасный результат. Как думаешь, так пойдет и дальше, и ты в конечном счете победишь? — спросил один из старших парламентских коллег.

— Думаю, что да, — ответил Урхарт с уверенностью. — Полагаю, что у меня не хуже шансы, чем у других.

— Ты прав, — сказал его коллега, — хотя Самюэль пока и впереди, но он уже выдыхается. Теперь речь пойдет лишь о том, кто из двух таких опытных политиков, как ты и Вултон, возьмет верх. И, Френсис, знай, что можешь полностью рассчитывать на мою абсолютную поддержку.

«О которой ты, конечно, хочешь, чтобы я не забыл, когда у меня в руках будут все возможности премьер-министерского патронажа», — подумал про себя Урхарт и, поблагодарив гостя, подлил ему в бокал свежую порцию виски.

Быстро разнесся слух, что Главный Кнут угощает, и в комнате появлялись все новые и новые лица. Секретарша Урхарта налила большой стакан виски Стефену Данвею — самому честолюбивому из молодых, недавно избранных парламентариев, который уже успел в этот вечер побывать — коротко, но так, чтобы это было замечено, — на приемах-коктейлях Самюэля и Вултона, так, на всякий случай. Секретарша извинилась и отошла к телефону. По нему весь вечер, не переставая, звонили коллеги и друзья, просившие передать поздравления, и журналисты, просившие ответить на несколько вопросов.

— Тебя, — тихо шепнула она на ухо Урхарту. — Роджер О'Нейл.

— Скажи, что я занят и позвоню позже сам, — распорядился Урхарт.

— Он уже звонил и, похоже, очень нервничает. Просил передать, что дело, как он выразился, «дьявольски горячее», — сообщила она.

Раздраженно ругнувшись, он покинул гостей и, взяв телефонную трубку, укрылся от шума в оконной нише.

— Роджер, — нетерпеливо бросил он в трубку, — ну что у тебя? Тут полна комната народу.

— Френсис, она села нам на хвост. Та чертова сучка. Она все знает, я уверен. Она знает, что это был я, и теперь доберется до тебя. Корова! Я ничего ей не сказал, но она поняла, и Бог знает как, но…

— Роджер! Возьми себя в руки! — рявкнул Урхарт. О'Нейл что-то быстро и нечленораздельно бормотал, речь его напоминала уносившийся прочь неуправляемый экспресс. Он не мог сосредоточиться и контролировать свои слова и действия.

Воспользовавшись секундной паузой, Урхарт попытался перехватить инициативу.

— Скажи медленно и ясно, в чем дело!

Снова возобновилось невнятное бормотание, и Урхарт напрягся, стараясь уловить смысл в мутной смеси из слов, бессвязного лопотания и чихания.

— Она пришла ко мне поговорить, эта корова из лобби прессы. Я не понимаю как, Френсис, но это не я. Поводил ее вокруг пальца и думаю, что она ушла довольная. Но она как-то напала на след. На все, Френсис. Паддингтонский адрес, компьютер… Она даже подозревает, что именно из штаб-квартиры произошла та утечка данных об опросе — я имею в виду то, что подсунул ей тогда под дверь. А этот ублюдок Кендрик, видимо, рассказал ей об истории с больничной рекламной кампанией, которую ты велел мне состряпать. Господи, Френсис! А вдруг она мне не поверила и решила что-нибудь напечатать?

— Придержи на секунду свой язык! — прошипел Урхарт в трубку, стараясь, чтобы никто из гостей не мог подслушать их разговор. — Скажи мне только, кто именно из лобби приходил к тебе?

— Сторин. Матти Сторин. И она сказала…

— А у нее есть какие-нибудь конкретные доказательства? — перебил его Урхарт. — Или она только догадывается?

О'Нейл на мгновение смолк, обдумывая вопрос.

— Кажется, ничего конкретного. Только предположения. За исключением…

— За исключением чего?

— Ей сказали, что это я абонировал адрес в Паддингтоне.

— Черт, каким образом она это узнала? — В голосе Урхарта было столько ярости, что О'Нейла обожгло, как если бы из трубки вдруг хлынул поток раскаленной лавы.