11 дней и ночей - К. Борджиа

– А мне нужен ты, Берни! – зашептала трубка. – Я сама не рада, что сделала это. Но я только о тебе и думаю. Я хочу тебя видеть. Я хочу тебя чувствовать… Я не знаю, почему, но это сильнее меня. Ты должен ко мне приехать, Берни. Прямо сейчас.

– Но я…

Она прервала его. Торопливо, словно куда-то опаздывая, назвала адрес. А потом добавила «я жду» и упредила всяческие возражения короткими гудками.

– Чертова кукла! – вырвалось у Берни. – Так я и нанялся тебе в свиту! Она еще бумажники ворует! Нет, ну это просто неслыхано! – А рука уже нажимала мягкие кнопки. – Алло, такси? Примите срочный заказ…

* 9 *

Получилось все совсем не так, как предполагал Берни. И даже про цель своей поездки – бумажник – он в первое мгновение просто-напросто забыл, когда входная дверь после двух настойчивых звонков открылась и на пороге возникла та, кто до сих пор представлялась ему почему-то некой мистической фигурой из сна, хотя на палубе парома он ощущал ту же самую фигуру весьма отчетливо. А ведь прошла всего ночь.

На Стефании был серебристый шелковый халат. Не присматриваясь, Берни с первого взгляда понял, что под ним на девушке ничего нет.

Просто это было ее стилем. Ничего лишнего. Или вообще ничего.

Сегодня каштановые волосы уже не казались длинными водорослями в бурном течении. В квартире не было не то что ветра, но даже сквозняка, а кроме этого, у девушки оказалось достаточно времени для того, чтобы уложить их как следует – может быть, в дорогом салоне где-нибудь в центре, кто знает?

Стефания долго смотрела на юношу, не пропуская внутрь квартиры. Она словно хотела то ли запечатлеть черты его лица на будущее, то ли воскресить из прошлого, каким он привиделся ей в первый раз. Короче говоря, обоих посетили одни и те же сомнения.

При этом трудно было установить, кто из них смущен больше и почему. Вероятно, все же Берни как представитель интеллигенции сильного пола.

Наконец войдя в просторную прихожую, он с беспокойством посмотрел, куда бы причалить, чтобы перевести дух. Можно было подумать, что он бежал всю дорогу.

Куда там – на такси ехал!

Что-то все-таки с нервами, Эстер права…

А кто такая Эстер? Тьфу ты, черт…

– Давай не будем сразу о деле, – предложила Стефания и под руку довела гостя до дивана.

Всюду диваны! Почему нельзя придумать какие-нибудь стояки, чтобы хоть как-то разнообразить минуты отдыха? Чушь – если предлагают сесть, нужно садиться…

Хотя Берни понял так, что злосчастный бумажник будет возвращен в хозяйские руки дай Бог в конце вечера, Стефания, оказывается, называла «делом» отнюдь не это.

Она молча положила на колени Берни его пропажу.

Этим она тонко намекала на наступившую столь неожиданно необходимость выбора. Причина приезда была сама собой устранена, и Берни, по идее, имел полное право поблагодарить, раскланяться, даже поцеловать ручку, но после этого – непременно удалиться, откуда пришел. Однако тем же самым жестом Стефания приглашала его задержаться у нее, только уже по собственному желанию, ибо говорить спасибо и уходить – некрасиво.

Берни понял, что по рассеянности допустил еще одну – роковую для себя – ошибку: не купил по дороге сюда ни цветов, ни какого-нибудь вина, ни даже шоколадку, которой можно было бы красноречиво показать свое личное отношение к происходящему и его виновнице: вот вам, мол, барышня, кушайте вкусности, да только ко мне не приставайте, не по зубкам вам, да-с. Цветов и вина не было.

То есть они, конечно, были: вино на столе в гостиной, причем любое, цветы – повсюду. Но все это служило разве что тому, чтобы лишний раз продемонстрировать гостю, как мало в нем светскости и понимания жизни, когда речь заходит о случайном: о случайной встрече, случайном свидании, случайной женщине. Отправляясь в гости к Эстер, он не позволял себе расслабляться до забывчивости. Там был его будущий очаг, его дом, его крепость. А здесь? Бунгало опытной гетеры. Номера. Место, где не разбиваются сердца.

Он сел.

Стефания присела рядом и заговорила:

– Я терпеть не могу навязываться, Берни. Мне нравится, когда меня саму выбирают и дают понять, что я чего-то все-таки стою. Это моя жизнь. Я вижу, ты неправильно меня понял, да? Нет, я никогда не делала этого за деньги. Мне не хочется тебя оскорбить, но ведь ты пошел за мной тогда, на пароме, потому, что почувствовал – я не такая, как все, я не буду ни о чем просить. Мне это и не надо. – Она не без затаенной гордости обвела взглядом свои впечатляющие апартаменты. – Я хочу одного, Берни, – любить по-настоящему. И я думаю… нет, я робко надеюсь, что наша встреча не была такой уж случайностью, как это тебе кажется. Для меня. И для тебя. Что ты скажешь?

– Через одиннадцать дней я женюсь, Стефания. Я не тот человек, за которого ты меня приняла. Я женатый человек. И я люблю свою жену.

– Ты хотел сказать «невесту», – поправила девушка. Бури не получилось. Расставляющее все точки над «i» известие было воспринято как нечто само собой разумеющееся. Все равно что сказать «я промочил нога», когда идет ливень.

– Я хочу, чтобы ты попробовал сначала белое вино. Можно, я тебе налью?

– Да, пожалуйста. Но ты меня выслушай, Стефания!

– Сначала мы немного выпьем, да?

– Хорошо. Твое здоровье.

– Спасибо.

Она смотрела на него, она дышала жизнью, она была невыразимо свежа и хороша собой, дома, по-домашнему одетая, если не считать эротических белоснежных туфелек с кожаными бантиками на пятках и умело наложенного вечернего макияжа.

– Ты можешь не продолжать, Берни. Я замечательно тебя поняла. Но вынуждена сознаться: твоя холостяцкая или семейная жизнь меня не интересует нисколечко. – Она мягко взяла его за руку и заглянула в глаза. – Ты упомянул об одиннадцати днях. Я не стану на них претендовать. Но тогда подари мне хотя бы одиннадцать ночей. Ты не пожалеешь. Я буду любить тебя, как любила на палубе, только дольше, совсем неторопливо, так, как захочется тебе, мой милый…

Она низко-низко наклонила голову, и каштановые водопады закрыли ее лицо. Берни не увидел, но почувствовал, что она целует ему руку.

Это был уже сон.

– Подари мне одиннадцать ночей, Берни… – Она вдруг резко поднялась с дивана. – И еще одну минуту – сейчас!

С замирающим сердцем и тугим стуком в висках следил он за тем, как она, стоя прямо перед ним, осторожно, словно боясь его напугать, распускает тесемки, сдерживающие полы серебристого халата.

Только сейчас он заметил, что шелк имеет цвет – розоватый.

Она не распахнула халат сразу, по всей длине. Нет, сначала она показала мужчине главное – свой удивительно женственный пах: сферу гладкого живота и нарочито выделяющийся в контрасте с бледно-золотой кожей пышный и густой треугольник темных вьющихся волос.