Навеки твоя - Мария Устинова

расплакалась. Так горько, что прибежала мама.

— Что? Что, Дина? — кричала она, а я трясла головой, не позволяя себя обнять. — Что с ним, дочка? Не выдержал?

Я плакала от облегчения, а она не понимала.

Затем расслышала, что бормочу, обняла меня и заплакала тоже — за меня, за мою боль. Затем проснулся Эмиль и она убежала к внуку, а я с облегчением осталась одна, среди измятых, залитых слезами страниц. Без сил, и счастливая.

По сердце разлилась благодать. И больше всего я хотела встретиться, сесть, спокойно поговорить с ним обо всем. Наверное, впервые.

Полночи я сидела в кабинете, перебирала листы, чтобы занять руки. У меня будет много свободного времени. Что-то с ними нужно сделать, с записями, которые поддерживали меня год.

Эмиль выжил… Это самое главное. Но дальше нас ждали страшные испытания, хотя первая новость пришла хорошей.

Позвонил Питерцов и вежливо поздоровался, перепугав меня до смерти. Я боялась, это что-то плохое об Эмиле, но тот сообщил, что раскололся киллер, нанятый Бессоновым для убийства Эмиля.

— Он признался? — переспросила я.

— Да, Дина. Он был должен Бессонову, его вынудили пойти на убийство. Он говорил, что смертник — был уверен, что уберут. Бессонов, его жена и племянник арестованы.

— Боже, вы серьезно? — я накрыла рот ладонью чуть не завизжав, словно выиграла в лотерею.

— Вы телевизор не смотрите? — вдруг спросил Питерцов.

Заинтригованная, я нашарила пульт и включила — даже не пришлось искать местный канал. Об этом говорили везде. Показания Эмиля вызвали массовые аресты. Скандал раскручивался, как клубок, который потянули за нитку, этой «ниткой» стали Бессонов и новогодние убийства в «Фантоме». Вскрывался огромный криминальный пласт, который «обслуживал» не только торговлю оружием.

Бессонов думал, что победил. Я помню его энергетику, тяжелый взгляд в глаза, когда столкнулась с ним на благотворительном вечере. Он считал себя неуязвимым. Для него стало неожиданностью, что его слили, из потерпевшего он превратился в обвиняемого и его арестовали в больничной палате. Хотела бы я видеть его рожу в тот момент.

Я пряталась дома, а вокруг бушевал ураган. Как загипнотизированная, смотрела специальные выпуски, репортажи об Эмиле и всем, что произошло, начиная с прошлого декабря. Читала и смотрела. Хотела знать, к какой войне на этот раз нам готовиться, к какому скандалу. О нас писали везде.

Организатор ОПГ и преступник, на котором клейма ставить негде. Инсценировал смерть. Отмывал деньги. Занимался нелегальным бизнесом. Сдался полиции. Везде мелькали его фото, а кое-где наши общие. На этом фоне информация об Андрее прошла почти незаметно: короткой строкой. Я выискивала её по крупицам. Арестован известный наемный убийца. Показали несколько кадров из зала суда, где он сидит за решеткой, руки скованы, он опустил голову, чтобы не смотреть в объектив. Мелькнул на несколько секунд, а у меня чуть сердце не остановилось. Он был черной тенью в глубине клетки. Безучастный и молчаливый. На суде отказался говорить и защищать себя. Когда ему зачитали приговор, на вопрос судьи, понятен ли тот ему, только ответил: «Да, понятен».

Было больно смотреть ему в лицо, в безразличные глаза. Андрей полностью смирился с судьбой. Эти единственные слова он произнес тихо, но внятно. Лицо разгладилось, асимметрию выдавал только немного кривой рот.

Я его не узнавала. Чувствую что-то родное, инстинкты говорят: свой… А лицо чужое. Незнакомое. Я видела его глазами тех, кто был в зале суда. Опасное животное в клетке, непонятное и жестокое.

Когда ему огласили приговор, я заплакала.

Мама вошла в комнату и я быстро выключила телевизор. Не хочу объяснять, почему плачу из-за чудовища. Я не говорила маме, что между нами случилось. Андрей представал в таком свете, что она пришла бы в ужас, с кем ее «хорошая девочка» была в постели. Наш роман лег на сердце невыносимо тяжкой и горькой ношей. Но я об этом не жалела. Чувства к таким людям, как Эмиль или Андрей так и ощущаются. Таких мужчин любить невыносимо больно. Невыносимо трудно.

Мама и от Эмиля не была в восторге. С трудом оправилась от новости, что он инсценировал смерть. Тоже смотрела новости, где постоянно звучала моя фамилия. С каким неодобрением она смотрела! Я старалась не встречаться с ней глазами и не смотреть новости вместе.

Да, мама, мой муж — настоящая тварь. Но я эту тварь люблю.

Она слышала, что Эмиль был связан с криминалом, но раньше мне удавалось обходить острые углы. Иметь зятя-бизнесмена, нечистого на руку — а кто кристально честен в большом бизнесе? — лучше, чем зятя-криминального авторитета, которого взяли за жабры. Из-за его деятельности похитили их с ребенком, мама это понимала.

Мы даже поругались однажды.

— Ты говорила, что он бизнесмен, — она вошла в кухню, где я медитативно варила кофе в турке. Наверное, она смотрела новости, я слышала, как в комнате бубнит телевизор. — А он кто оказался? Как ты теперь жить будешь? Ты подумала? А если он сядет надолго, что тогда?

Я стояла над туркой и смотрела, как по кофе идет пенка.

— Послушай совета, дочка… — мама наклонилась, словно хотела сказать секрет. — Если дадут пятнадцать-двадцать… разведись, пока он в тюрьме. Мы с отцом тебя поддержим.

Со щеки сорвалась слеза и упала в кофе.

— Не лезь не в свое дело, — отрезала я.

Но она озвучила мои страхи. Мама поджала губы и ушла, а я тихо давилась слезами на кухне, где еще витали остатки нашей с мамой злости и недопонимания.

Уже осень в разгаре… Бессонов сел, полным делом шло разбирательство, но что станет с Эмилем я не знала… Алексей Юрьевич не давал обещаний. Питерцов на вопрос о судьбе Эмиля отвечал уклончиво. Эмиля не было дома полтора месяца. Он пошел на поправку, но отказался со мной говорить, пока активно сотрудничает со следствием. Ему не до этого. Он продолжал драться за наше благополучие на другом поле.

Я очень ждала, что скажут об убийствах в «Фантоме». От этого все зависело. Антон исчез — с тех пор, как мы разошлись, о нем ничего не слышали. Если они найдут улики, докажут, что убийства были спланированы — его от тюрьмы не спасет даже сделка. Так я поняла из осторожных объяснений юриста. Я надеялась на него, надеялась, что выкрутится. Эмиль невероятно скользкий. Тогда в подвале он вынес многочасовые пытки и не раскололся. Сумел договориться за себя, и за меня.

Стресс за несколько месяцев измотал меня. Я начала пить успокоительные — уже не справлялась по-другому, а ночами подолгу не могла уснуть. Я боялась выходить из