Железный Совет - Чайна Мьевиль

— А я и не прячусь, — сказал Барон. — Мне плевать.

Они подходили к «Жуткому болтуну» в Речной шкуре, рядом с кактусовым гетто. Ори специально не пошел ни в «Загон», ни в другое место, известное как оплот инакомыслия, чтобы избежать возможной слежки. Здесь, в Речной шкуре, улицы напоминали тихие водосточные канавы между отсыревшими деревянными домами. Худшее, что тут могло случиться, — это потасовка с обдолбанными кактами-подростками, которые шатались по улицам, делали келоидные татуировки на своей зеленой коже и сидели на решетках у Оранжереи — сооружения в восемьдесят ярдов высотой и четверть мили поперек, стеклянные стены которого рассекали надвое нью-кробюзонские улицы. Недоросли-кактусы внимательно следили за Ори и Бароном, но не приставали.

С Бароном в прошлом что-то случилось, подумал Ори. Нет, тот не сказал ничего особенного, наоборот: пережитое им угадывалось по недоговоркам и паузам в беседе. В солдате чувствовалась затаенная ярость. Ори знал, что страшных историй о войне столько же, сколько людей, вернувшихся с нее. Барон напряженно думал об одном и том же, о каком-то случае, миге, — что произошло тогда: кровопролитие, убийство, метаморфоза? — об ужасе, который превратил его в агрессивного, озлобленного человека, готового убивать тех, кто когда-то платил ему деньги. Видимо, там, в прошлом, была боль, были погибшие друзья.

Каждая группировка Союза обхаживала Барона и других беглецов из милиции. Ори с рассчитанным презрением излагал взгляды различных фракций. Он рассказывал истории о приключениях Торо, о работе его команды и понемногу втянул Барона в свою деятельность.

Барон был ценным призом, и тороанцы обрадовались ему. В ту ночь, когда Барон стал одним из них, Торо пришел и положил костлявую ладонь на грудь милиционеру, приветствуя его.

В тот раз Ори впервые увидел, как передвигается Торо. Когда Старая Вешалка и остальные члены банды закончили разговор, Торо опустил литую металлическую голову, выставил рога вперед и оттолкнулся. Опираясь на пустоту, на воздух, он напряженно стремился вперед, его колдовские рога нащупали точку, зацепились за нее, вселенная изогнулась и растянулась сразу в двух местах, и Ори почувствовал, как волшебство разрывает воздух, как рога пронзают мир, — и вот Торо проскочил в возникшую дыру. Рваная рана, нанесенная реальности, тут же закрылась, словно рот, и Торо исчез.

— Как он это делает? — спросил Ори Уллиама-переделанного в ту ночь. — Почему он главный? Я не жалуюсь, ты же знаешь, верно? Просто спрашиваю. Как он это делает?

Уллиам улыбнулся.

— Желаю тебе никогда этого не узнать, — ответил он. — Без Торо мы ничто.

Барон привнес в банду суровый армейский дух. Говоря о войне, он трясся и едва не рычал от ярости, на коже выступали веревки вен. Но, берясь за дело, будь то месть милицейским осведомителям или показательное избиение наркоторговцев, покусившихся на территорию Торо, он с неизменным спокойствием обрабатывал, кого велели, не моргнув глазом.

Товарищи по банде его боялись. Их пугала механическая настойчивость Барона, легкость, с которой он бил и убивал, то, как мертвели при этом его глаза: жизнь, казалось, уходила куда-то далеко в глубь него. «Мы ничто», — думал Ори. Прежде тороанцы мнили себя отчаянными головами, — им и вправду случалось делать ужасные вещи ради грядущих перемен, — но их анархический гнев был неумелой бравадой в сравнении с холодным, лишенным эмоций мастерством солдата. Барон приводил их в трепет.

Ори вспомнил первый раз, когда он видел убийство, — казнили капитана-осведомителя. Обыскать дом труда не составило. Все доказательства были налицо: списки имен, ордера на арест. Но несмотря на всю их ненависть к этому человеку, несмотря на память о павших братьях и сестрах, несмотря на воспоминания Уллиама об исправительной фабрике, привести приговор в исполнение оказалось нелегко. Ори тогда закрыл глаза, чтобы не видеть выстрела. Пистолет дали Уллиаму, чтобы тот отомстил за свое унижение, но Ори подумал, что не только поэтому: переделанный не мог видеть свою жертву. Его голова была повернута затылком вперед, глаза смотрели в пустоту. И все равно — Ори был готов спорить на что угодно — в момент выстрела Уллиам зажмурился.

Барон, напротив, ходил, куда ему говорили, дрался, с кем велели, и убивал без пощады, если таков был приказ. Он двигался, как лучшие из конструктов, которых Ори помнил со времен своей юности: хорошо смазанная, отлаженная, не думающая металлическая машина.

Когда Грифы Темной стороны опять начали просачиваться на территорию Торо, да еще и нагло задирать его людей, Ори, Еноха и Барона послали, чтобы положить нашествию конец.

— Только одного, — сказал им Торо. — С заячьей губой. Он у них голова.

Ори, отменный стрелок, захватил с собой кремневое ружье, Енох вооружился двойным арбалетом, но возможности пострелять им не представилось. С непринужденностью профи Барон проверил и вычистил оба ствола своей магазинной винтовки.

Парни и девчонки, прихлебатели юных Грифов, слонялись у лестницы, ведущей в мансарду на Темной стороне, потягивали наркочай и покуривали шазбу. Ори и Енох шли следом за Бароном. Того дважды окликали какие-то наркоши, якобы поставленные сторожить; оба раза солдат отшивал их одним взглядом или произнесенной шепотом угрозой. Ори все еще преодолевал последний на лестнице поворот, как вдруг услышал короткие быстрые удары, треск дерева и крик.

Когда он подбегал к дверям, прогремели два выстрела. Двое парней лет семнадцати визжали, скорчившись на полу: пули попали им в ноги. Остальные, бросая оружие, разбегались кто куда, а Барон продолжал двигаться. Кто-то выстрелил в него, Ори увидел красный цветок, распускающийся на его левом рукаве; Барон хрюкнул, его лицо исказилось от боли и снова окаменело. Два быстрых точных выстрела обезоружили или напугали тех, кто стрелял в него, а он уже надвинулся на юнца с заячьей губой — организатора преступлений, и застрелил его на глазах у Еноха и Ори.

«Ему все равно, жить или умереть, — подумал Ори в ту ночь; Барон приводил его в ужас. — Он убьет всякого, только прикажи. Он убьет всякого, только позволь».

Этот человек учился своему делу не в лесу. Мгновенно и жестоко он очистил комнату от всех, кто в ней был, на раз-два-три проверил углы. Научиться так работать можно только в городе, и не за один раз, тут опыт нужен. А значит, Барон вовсе не был вчерашним безработным, который ухватился за первый подвернувшийся шанс и оказался в армии.

«Что же будет делать Торо?» — размышлял Ори. Он никогда не видел своего босса в бою.

— Откуда у него этот шлем? — спросил Ори.

Уллиам ответил, что когда Торо пришел то ли с исправительной фабрики, то ли из тюрьмы, то ли из диких земель, а может, из нижнего города, то долго и упорно искал мастера и материалы для создания шлема, известного как расульбагра, или бычья голова. Уллиам рассказал невероятную историю о силе шлема, и об опасностях его изготовления, и о долгих годах, которые ушли на это.

— Годы он провел в тюрьме, годы собирал свой шлем и годы его носил, — сказал Уллиам. — Ты еще увидишь, на что эта штука способна.

Каждый член банды получил задание. Ори послали воровать горное молоко и магические жидкости из лабораторий. Он знал: что-то готовится. В данных ему инструкциях он видел отблески большого плана.

«Раздобудь план нижних этажей Парламента». Что-о? Ори не знал, с чего начать. «Сойдись поближе с каким-нибудь клерком из магистрата. Узнай имя секретаря мэра. Наймись на временную работу в Парламент, жди новых распоряжений».

Ори предчувствовал, что грядут бунты и забастовки. Он не был причастен к движению, но волновался.

Спиральный Джейкобс снова стал приходить на благотворительную кухню. При виде его Ори почувствовал странное облегчение. В ту ночь Джейкобс был в нормальном состоянии и смотрел на парня хитрым взглядом горностая.

— Твои деньги до сих пор нас выручают, — сказал Ори. — Но теперь мне дали задание, которое я никак не могу выполнить. — Он рассказал. — Что мне делать?

Они сидели в Грисской пади на набережной у слияния двух рек, где над водами Большого Вара вздымались остров Страк и шпили Парламента. В вечерних сумерках его огни казались серыми; их отражения в воде были тускло-коричневыми. С Малого Страка доносилось мяуканье кошки, которую непонятно как занесло на узкую полоску земли посреди реки. Спиральный сплюнул на столбы, отмечавшие границу Старого Города. Это были невообразимо древние вертикальные камни, обвитые резьбой, словно лентой: стилизованные фигуры карабкались по ним от подножия до Вершины, изображая события из ранней истории Нью-Кробюзона. Над самой поверхностью воды их попортили вандалы-водяные.

— Хватаются то за одно, то за другое, так? — Джейкобс взял у Ори сигаретку. — Дальнего прицела у них нет, вот что. Пробуют разные подходы. Внутрь ведет много путей.