Под покровом небес - Пол Боулз

Пища вызывала у Кит отвращение: какое-то сальное, расползающееся не поймешь что – совсем не то, чем ее кормили, когда она жила в комнатке над крышей. Некоторые блюда, похоже, состояли в основном из кусков полупроваренного бараньего жира. Она ела очень мало и видела, что приходящие за посудой служанки смотрят на нее с неодобрением. Зная, что на какое-то время она вне опасности, Кит почти успокоилась. Ее чемоданчик ей принесли и сюда, и, укрывшись от посторонних глаз на кровати, она поставила его себе на колени и открыла, чтобы проинспектировать содержимое. Пудру, помаду и духи она машинально употребила по назначению; сложенные тысячефранковые купюры при этом выпали на постель. Другие предметы подолгу рассматривала: маленький белый платочек, блестящие маникюрные ножнички, телесного цвета шелковые трусики, баночки с кремом для лица. Потом равнодушно откладывала: этакие милые, загадочные артефакты, оставшиеся от исчезнувшей цивилизации. Чувствовала, что каждый предмет символизирует что-то забытое. При этом то, что она не может вспомнить, что эти вещи значат, и даже понимает это, ее нисколько не печалило. Тысячефранковые купюры она сложила в пачку и убрала на дно чемоданчика, вещи сложила сверху и застегнула замок.

Тем вечером Белькассим обедал с нею. Заставляя ее глотать куски жира, он красноречивыми жестами показывал, что она ему будет куда желаннее, если потолстеет. Она противилась; от такой еды ей делалось нехорошо. Но, как всегда, не выполнить его приказ было невозможно. Она все съела и в тот день, и на следующий, и делала так все дни после этого. Привыкла и больше не противилась. Дни и ночи смешались в ее сознании, потому что иногда Белькассим приходил к ней в постель среди дня и уходил вечером, а среди ночи возвращался в сопровождении служанки с подносом еды. Она же постоянно пребывала в этой комнате без окон и почти все время в кровати, лежа среди раскиданных белых подушек в полном неведении ни о чем, кроме послевкусия или предвкушения прихода Белькассима. С того момента, когда, поднявшись по ступенькам на ложе, он раздвигал занавески, влезал и ложился рядом с нею, чтобы начать ритуал медленного освобождения ее от одежд, часы, перед этим проведенные ею в тягостной праздности, наполнялись значением и смыслом. А когда уходил, с нею оставалось восхитительное изнеможение и удовлетворение, которое не рассеивалось долго-долго; она лежала в полусне, купаясь в ауре животного довольства, причем это состояние она вскоре стала воспринимать как естественное, а потом сделалась от него зависимой, как от наркотика.

Однажды выдалась ночь, когда он не пришел совсем. Она металась на простынях и вздыхала так громко и горестно, что негритянка куда-то сходила и принесла ей стакан чего-то горячего и кислого. Кит уснула, но проснулась утром с тяжелой головой, полной гудения и боли. Днем почти не ела. В этот раз служанки смотрели на нее с сочувствием.

Вечером он пришел. Как только он появился в дверях и сделал черной женщине знак выйти, Кит вскочила и, пробежав по комнате, истерически бросилась ему на грудь. Улыбаясь, он отнес ее обратно в кровать, по пути методично снимая с нее одежду и украшения. Когда она лежала перед ним обнаженная, белая-белая и с глазами, будто подернутыми пленкой, он склонился над ней и начал кормить сластями изо рта в рот. Схватив конфетку, она то и дело пыталась поймать губами его губы, но он всякий раз опережал ее, успевая отстраниться. Так он дразнил бы ее очень долго, но в конце концов она с протяжным криком откинулась на подушки и замерла в неподвижности. Весь сияя, он отбросил конфеты в сторону и покрыл ее простертое тело поцелуями. Когда она пришла в себя, в комнате было темно, а он лежал рядом и крепко спал. После этого он стал иногда оставлять ее одну на два дня кряду. А потом принимался дразнить и дразнил так долго, что она, крича, бросалась на него с кулаками. Но все равно с нетерпением ждала следующей такой же невыносимой интерлюдии, каждая из которых приводила ее в возбуждение, изгоняющее из сознания все другие чувства.

Наконец настал вечер, когда черная женщина принесла ей кислое питье без всякого повода или просьбы с ее стороны и встала над душой, строго следя за тем, как она пьет. Пустой стакан Кит отдала с упавшим сердцем. Значит, Белькассим не придет. Не пришел он и на следующий день. Пять ночей подряд ей давали это снадобье, и каждый раз его кислый вкус ей казался крепче. Дни она теперь проводила в лихорадочном ступоре, вставая, только чтобы съесть ту еду, что ей принесли.

Иногда ей казалось, что из-за двери доносятся визгливые женские голоса; эти звуки напоминали ей о существовании страха, и следующие несколько минут она терзалась и мучилась, но когда все стихало, она долго не думала о том, что только что слышала, и тут же обо всем забывала. На шестую ночь вдруг решила, что Белькассим не вернется к ней никогда. Лежала с сухими глазами, уставясь в балдахин над головой, складки на ткани которого терялись во мраке: единственная в комнате ацетиленовая лампа стояла у двери под рукой у сидящей чернокожей стражницы. Однажды она с головой ушла в фантазии, в которых заставила его войти в дверь, приблизиться к кровати, раздернуть занавески… и предстать, к вящему ее изумлению, вовсе не Белькассимом, что так уверенно взошел на четыре ступеньки, чтобы лечь с ней рядом, а молодым мужчиной с каким-то составным, чужим и усредненным лицом. И только тут она осознала, что будет совершенно так же рада контакту с любым существом мужского пола, лишь бы этот человек хотя бы отдаленно напоминал Белькассима. Впервые ей пришло в голову, что за стенами этой комнаты – может быть, где-нибудь неподалеку, на улице, а то даже и прямо в доме – такие существа бродят во множестве. И среди этих мужчин многие наверняка окажутся столь же прекрасными и замечательными, как Белькассим, так же способными и жаждущими доставить ей наслаждение. Мысль о том, что один из его братьев лежит, быть может, за стеной всего в нескольких футах от изголовья ее кровати, исполнила ее трепетной муки. Но интуиция шептала: лежи тихо, – и Кит лишь повернулась на другой бок и притворилась спящей.

Вскоре в дверь постучала служанка, и Кит поняла, что принесли ее ежевечерний стакан снотворного; через мгновенье негритянка распахнула занавеси полога, но, увидев, что ее хозяйка и так спит, поставила стакан на верхнюю ступеньку и вновь уселась на своей циновке у двери. Кит не двигалась, но ее сердце стучало с необыкновенной силой. «Это яд», – сказала она себе. Ее хотят медленно отравить: потому-то они и не приходят, чтобы с ней разделаться. Она долго выжидала, а потом тихо приподнялась на локте, выглянула из-за полога и, увидев стакан, даже вздрогнула от такой его близости. Черная женщина у двери храпела.

«Надо как-то выбираться», – подумала Кит. Чувствовала она себя при этом неожиданно бодро. Но едва начала спускаться с кровати на пол, поняла, что ослабела. И в первый раз заметила мертвенный, землистый запах в комнате. С кожаного сундука, что стоял рядом, она взяла драгоценности, которые Белькассим подарил ей, вместе с теми, которые он отобрал у других трех жен, и разложила на кровати. Потом вынула из этого же сундука свой чемоданчик и бесшумно подступила к двери. Негритянка все так же спала. «У, отравители!» – яростно прошептала Кит, проворачивая ключ в замке. С величайшей осторожностью она беззвучно затворила за собой дверь. Но теперь она была в кромешной тьме и, дрожа от слабости, в одной руке несла чемодан, а пальцами другой ощупывала стену рядом.

«Я должна послать телеграмму, – мелькнула неожиданная мысль. – Это самый быстрый способ с ними связаться. Где-нибудь неподалеку непременно должен быть телеграф». Но сначала надо выбраться на улицу, а до нее тут еще плутать и плутать. В ходе этих плутаний во тьме, которая отделяет ее от улицы, она может встретить Белькассима; как странно: ей уже совсем не хочется его видеть! «Он твой муж», – прошептала она и в ужасе на секунду замерла. Потом чуть не прыснула со смеху: ведь это всего лишь роль в той странной и смешной игре, в которую она тут заигралась. Но пока телеграмма не отправлена, она будет играть в эту игру и дальше. Тут у нее начали стучать зубы. «Э-э! Неужто нельзя держать себя в руках, хотя бы пока на улицу не выйдем?»

Стена слева внезапно кончилась. Кит сделала еще два осторожных шажка и носком туфли нащупала скругленный край пола. «Черт бы побрал, опять у них тут лестница без перил!» – себе под нос проговорила она. Осторожно поставив чемоданчик, она покрутилась на месте, отступила к стене и пошла вдоль нее обратно, пока не уткнулась в дверь. Беззвучно отворила ее и взяла с пола маленькую жестяную лампу. Черная женщина не шевельнулась. Закрыть дверь Кит удалось также без происшествий. Имея свет, она даже удивилась, увидев, как близко оказался ее чемодан. Стоит себе на краю обрыва, но невысокого: упасть с него она могла бы разве что на верхнюю площадку лестницы. Она стала медленно спускаться, стараясь не подвернуть ногу на истоптанных, скругленных временем ступеньках. Сойдя вниз, попала в узкий коридор с закрытыми дверьми по обеим сторонам. В конце он повернул направо и вывел в открытый двор, усыпанный соломой. Узкий серпик луны все заливал белым; впереди она увидела огромную дверь, а около нее у стены спящих людей. Она задула лампу, поставила наземь. Стоя уже у двери, обнаружила, что не может оттащить в сторону массивный засов, которым дверь заперта.