The Мечты. Соль Мёньер (СИ) - Светлая Марина

- Работаем, - кивнул Четинкая, не покривив душой. Если, конечно, то, что они творят, можно назвать работой, поскольку сегодняшнее точно вышло за рамки всего, чего только можно. Вот как им дальше? Она рассердилась, он – вообще свалил... А что если она там уже увольняется, пока он тут возится с семейными проблемами? С нее станется! Птица вольная!

Почему-то эта мысль только сейчас родилась в переутомленном мозгу Реджепа, и он метнул свой взгляд к часам. Те показывали без пяти минут вечер. И он понятия не имел, успеет ли сегодня застать джаным, но отпускать ее просто так – права не имел. В конце концов, это он на нее набросился, а не наоборот. Знал же, что ей не понравится. Знал, что она взбрыкнет.

Так как умудрился эдак потерять голову?

Аллах, Аллах! А если она больше его видеть не захочет?

Реджеп сглотнул и нахмурил брови, отчего стал очень похож на отца, несмотря на всю свою рыжесть.

- Пока работаем, - добавил он зачем-то. – Но как знать, что уготовано нам всем.

- Только Аллаху ведомо, что нас ждет, - снова загромыхал отец. – Но как ты мог допустить, чтобы шайтан верховодил твоими поступками?

В этот миг на пороге явилась Жюли с очередным подносом, в центре которого стояла одинокая армуду.

- Как ты мог допустить, чтобы эта женщина поселилась в твоем доме? – взревел со всей мощью турецкого темперамента и собственных легких господин Четинкая. – И как мне теперь смотреть в глаза Роман-бея?!

Одновременно с этими его словами Жюли выпустила из рук поднос и в ужасе вскричала:

- Папе плохо? Надо срочно вызвать скорую!

Коллекционная фарфоровая чашка ручной работы грюкнулась о пол, разлетелась на несколько черепков и разляпала коричневый ароматный напиток. Реджеп хапанул ртом воздух и витиевато выругался по-русски так, чтоб не понял ни один из присутствующих.

- Санитаров из дурдома вызывать пора, с мигалками, - психанул он и схватился с места, ломанувшись за веником, шваброй и бог знает чем еще.

Уборка территории сопровождалась визгом Жюли, повторявшей, что она-де не нарочно, но это они оба с отцом игнорировали, продолжая пререкаться.

- Позволь узнать, при чем тут Роман-бей? – сердился Реджеп, глядя на Четинкаю-старшего и сметая фарфоровые осколки на совок. – Еще вчера ты обзывал его последними словами!

- Вести бизнес – это тебе не менемен жарить!

- Скажи, пожалуйста, а когда последний раз тебе жарили идеальный менемен, отец? Когда?! Ни за что не поверю, что у кого-то вкуснее, чем у меня или у твоей матери, дай Аллах нам блага после нее! Я готовил по ее рецепту, и ты всегда был доволен и вспоминал о ней с благодарностью.

Четинкая-старший кивнул и задумался. Жюли, воспользовавшись наступившей тишиной, пыталась обратить на себя внимание, но ей это не удавалось, отчего она, в конце концов, демонстративно устроилась на диване и включила телевизор.

Комнату наполнили резкие звуки какого-то шоу, но длилось это недолго. Сам Аяз-бей поднялся из кресла, выдернул шнур телевизора из розетки, оставаясь глухим к возмущению француженки, и повернулся к Реджепу.

- Значит, так. Сейчас мы с тобой поедем в гостиницу. С мадемуазель Ламбер я улажу. Дело с дочерью Роман-бея – за тобой. Пора калым обсуждать. И Аллах мне свидетель! – поднял он палец. – Если Роман-бей хоть слово скажет против тебя, клянусь, придушу, как паршивого пса и скормлю акулам.

- А если против меня что-то скажет его дочь? – со всем пониманием к этому вопросу поинтересовался Реджеп.

- Если ты хорошенько подумаешь, то и сам поймешь. Я в любом случае скормлю тебя акулам.

А раз так, то что ему оставалось? По крайней мере, с Жюли отец решит – одной заботой меньше. Хотя подчас ему казалось, что быть скормленным акулам – тоже вполне себе выход из той патовой ситуации, в которой он оказался. Да и обсуждать калым с Роман-беем – это лучше, чем гадать, почему Таня так отреагировала на его предложение сходить на свидание. В конце концов, калым – это не непонятно что. Это более чем определенно. И как знать, может быть, именно эта определенность и сыграла бы ему на руку, если все вокруг согласны. А Таня... у него будет потом целая жизнь, чтобы убедить Таню. Потому нашему янычару ничего не оставалось, кроме как кивнуть и едва ли не впервые в жизни согласиться с отцом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Безропотно и беспрекословно.

А потом отвезти его в лучшую гостиницу в Солнечногорске, принадлежавшую, к слову, тоже ясновельможному семейству Моджеевских и построенную его главой, Романом Романовичем. Там Аяз морщился, цокал языком, внимательно осматривался, придирчиво изучал здание как внутри, так и снаружи, после чего наконец сделал вывод: «Роман-бей – профессионал. И широких интересов человек. Приглядись к нему, сын».

К чему именно он должен был приглядеться, Реджеп не вникал. Погрузил отца и его телохранителей в номер и рванул обратно в ресторан. Рабочий день еще не закончился. И если он поторопится, то имеет шансы застать джаным на месте и, по крайней мере, извиниться.

Первым делом к ней он и сунулся, чувствуя себя механическим заводным зайцем, бьющим в барабан, на исходе завода. А нашел лишь пустой стул у ее стола, на котором все было сложено в идеальном порядке. Он в жизни такого порядка нигде не видел. Сердце оборвалось. И Реджеп шагнул в кабинет, в котором трудилась одна только Настька.

- А где Татьяна Романовна? – спросил он, ткнув пальцем в Танин стол.

- Ушла уже, - пожала плечами Анастасия.

- Как? Еще же рабочий день не закончился?

- Я ей что? Начальство? Она мне не подотчетна! – пробурчала Настя. – А был бы у меня папаша вроде ее – так и я бы ни перед кем не отчитывалась! И никто бы меня завтра на работу не выгонял!

- А вы завтра работаете? – оживился Реджеп.

- Ага. Хомяк заставляет, прикинь!

- А Таня?

- Да что тебе та Таня! – рассердилась Настька. – Таня! У меня дел куча, Новый год на носу, а ты сиди тут все выходные. Работы, видите ли, куча! Ее всегда куча! А Новый год – раз в год. И мы вечно как не люди...

В ответ на Настину тираду, Реджеп только нахмурился. А под конец так и вовсе не выдержал и резко гавкнул:

- Тебе выходные Хомяк по двойному тарифу оплатит. Еще и премию выпишет! Не нравится – ищи другое место, где будут отпускать гулять, куда хочется. Только не жалуйся, что не платят нихрена!

После чего свалил, оставив Настю в недоумении по поводу резкой смены его настроения. Она несколько секунд глядела на с громким стуком захлопнувшуюся дверь и пыталась врубиться, че происходит-то. Потом поморгала. И спросила у космоса:

- С французской фря поссорился, что ли?

Но к тому моменту Реджеп и думать забыл про французскую фря. Ему вообще было не до того, поскольку он прекрасно сознавал. Чувствовал. Знал. Таня ушла из-за него. Из-за того, что он ей устроил в обед.

Реджеп был старше. Не сказать, что глобально. Двадцать восемь – не такой уж и возраст. Но в силу жизненного опыта – старше несомненно. И совершенно забыл, что такое маленькие девочки, которых до него никто не целовал. А если подумать, то невольно и задашься вопросом: были ли у него самого такие девочки? Не было же. Как-то не сложилось. Она – первая. Вот такая – она у него первая.

Сначала были барышни в период пубертата – одноклассницы и из параллельных классов. Такие, которые передавались друг другу чуть ли не вкруговую и при этом давали всем. Реджеп в силу своей национальности и темперамента в отношении секса был очень ранним. Когда другие только начинали краснеть, вздыхая о предмете своих грез, он жарил девок по раздевалкам и хвастался своими победами перед другими, придурок малолетний.

Потом была Франция, и игры вышли на новый уровень. Жарил он уже не девок, а мясо на гриле. А с девушками играл в любовь. И они учили его играть в любовь. Сначала в кулинарной школе и на подработке в бистро. А потом пришел в ресторан, в котором познакомился с Жюли и в любовь уже не играл – влюбился. После Жюли вся его любвеобильность переключилась на нее одну, да там и было на чем зациклиться по тем временам. Она была красивой, утонченной, начитанной... и потрясающе делала две вещи: классический рыбный пирог и минет. И неизвестно, что сыграло в его тогдашнем состоянии бо́льшую роль: общие интересы в работе или единственный – постельный. Увлечены они были одинаково и кухней, и друг другом.