Синий взгляд смерти - Вера Камша

— Вы... Кто вам такое разрешит?

— Регент, к которому я выезжаю завтра. Колиньяр графу Бертраму, а Проэмперадор Юга именно он, без надобности. Это у меня нет времени думать о солонине и дорогах. У меня вообще нет времени. Вы согласны или нет?

— Я... — Для разнообразия Манрик стал бледным. — Хорошо, я возьмусь.

Глава 2

Талиг. Оллария

Дриксен. Эйнрехт

Дриксен. Метхенберг

400 год К.С. 15-й — 19-й день Летних Ветров

1

Арно написал. Разумеется, всего несколько строчек и, еще более разумеется, не без окрика Жермона, но праздник от этого быть праздником не перестал. Арлетта читала и перечитывала про хорошую погоду, непременную победу и уйму дел, пока не выучила послание детища наизусть. У генерала дел было явно меньше, чем у теньента. Принявший под свое крыло виконта Сэ Жермон нашел время сообщить, что из случившейся во время броска к Мариенбургу схватки сынок вернулся слегка помятым, но весьма воодушевленным. В бою, как следует из доклада полковника Придда, теньент Савиньяк показал себя достойно. В свою очередь, исполняющий обязанности порученца Арно сообщил, что достойно вел себя Придд. К бывшему однокорытнику Арно относился предвзято и пользовался взаимностью, но теперь положение начинает меняться. Сам же бой вышел во всех отношениях примечательным и показал, что «гуси», хоть и обнаглели, остаются гусями, чье место в кастрюле, а не в Южной Марагоне. Успех ощутимо поднял настроение не только вверенному Жермону корпусу, но и всей Западной армии, чему немало поспособствовал приключившийся с Дубовым Хорстом конфуз.

Командовавший прикрытием полковник был ранен. Уверенный в своих талантах Дубовый как старший из оставшихся офицеров принял командование и тут же решил: «Встанем насмерть, задержим врага». Идея была правильной, но вот исполнение... Выбрать нормальную позицию Дубовый не удосужился, где был, там и встал, считай, на ровном месте. Насмерть. Более сообразительные «гуси» оседлали пару соседних холмов и принялись оттуда поливать талигойцев огнем. Мало того, они быстренько нашли обходную дорогу, о которой Хорст, само собой, не подумал, и бодро кинулись вслед отступавшему арьергарду. Да, какие-то силы заслон на себя оттянул, и сражался он отчаянно, но толку вышло гораздо меньше, чем было бы, не окажись у Хорста столь дубовой башки.

Эта-то голова, раз за разом втравливавшая хозяина в неприятности, на сей раз не подкачала. В разгар боя на устроившего под родственным деревом командный пункт Дубового рухнула толстенная ветка, срубленная дриксенским ядром. Другой бы умер на месте, а Хорст отделался контузией — «прямым попаданием ядра в дуб...».

Письмо Жермона графиня тоже перечитала и тоже с улыбкой. Армейская жизнь, с ее «Дубовыми», «Заразами» и прочими задевающими потолки «Малышами», была такой ясной. Только вояки способны шутить без злости и смеяться там, где впору выть или трястись. Арлетта не понимала этого долго, года четыре, потом научилась. Вот Арно, тот разбираться в невоенной подлости так и не начал... Эмиль и младший в отца, только Ли как-то умудрился стать слегка змеей, а за змей не так страшно... Или это она сама оказалась сразу и оленухой, и змеюкой, вот и вертится теплом к теплу, холодом — к холоду? С Ли можно говорить обо всем, но к себе его не прижмешь. Арно тоже не прижмешь: будет трясти рожками и брыкаться, остается Эмиль, который вдруг принялся слать письмо за письмом. О куче совершенно неотложных бордонских дел, оттянувших выступление почти на месяц, и о фельпской вдове Франческе, такой «похожей на тебя, что я не думал, что это возможно...». Жаль, Марсель и Алва исчезли в Сагранне, они могли знать эту вдову, которая вряд ли долго останется таковой. Походит ли неведомая Франческа на нее, Арлетта не знала, но Эмиль был вылитый отец не только статью, и, кажется, он наконец нашел...

2

На этот раз не мудрили. Руппи просто вошел в малый храм Адрианклостер вместе с прихожанами, в полутьме отделился от молящихся, — и добрый вечер, Гудрун! Все было в порядке — по крайней мере никакой заразы на себе он не приволок. Фельсенбург присел на знакомую скамью, со всем смиреньем подставив колени пушистой привратнице. Сегодня лейтенант никаких откровений не ждал. То, о чем предупреждали адрианианцы перед началом суда, сбывалось с удручающим постоянством, вынуждая стискивать зубы и жалеть, что судейскую сволочь нельзя отправить вслед за уродами с Речной. Увы, скрежет зубовный еще ни одному делу не помог. Руппи вполголоса ругнулся, в ответ мяукнуло. Тоненько, но настырно — Гудрун было мало, что ее не гонят, разурчавшаяся тварь, требуя внимания, принялась бодаться. Проще было почесать, и Руппи сдался. Он чесал кошку и гнал подлые мысли, которые роились тем гуще, чем ближе был приговор — и вместе с ним налет.

Фельсенбурги никогда не воевали с законом и кесарем. Как бы бабушка Элиза ни рычала в своем логовище, она ни разу не пошла против брата прилюдно. Как и Бруно. Дриксен — не Талиг, где любой придурок может послать короля к Леворукому, а Фридриха и Гудрун в узурпации никто не обвинял. Если не считать Олафа, но стоило ли адмиралу контратаковать? Последней устрице ясно — Бермессера регент не отдаст, и прикрыть соратничков ему куда важней, чем утопить упрямца. Только вот упрямец повторяет и повторяет слова Готфрида про зарящегося на корону племянника и его гайифских дружков, уверявших, что Альмейда на Марикьяре...

Олаф не верил, что кесарь в самом деле назвал своим преемником «в лучшем случае безнадежного болвана, в худшем лезущего на трон поганца», а Фридрих болвана напоминал все меньше. То ли гаунасская порка прибавила принцу ума, то ли его одолжил старший Марге-унд-Бингауэр, но пока что регент глупостей не творил. Казнь была ему во вред, и он предложил адмиралу выход. Гнусный, что и говорить, воняющий, но выход.

— Мне не нужна драка в Эйнрехте, — признался Руппи дрыхнувшей кошке. Расстреливать в центре столицы выбравшихся из каданской мясорубки кавалеристов не хотелось чем дальше, тем больше. Иди в охране уроды с Бермессеровой «Звезды», Руппи бы так не колотило. Наверное...

Подданная Леворукого дернула бело-розовым ухом и выпустила когти. Ей снилась мышь, а может, пахнущий «Истиной» брат Орест. Все было путано и нелепо. Согласись Олаф обменять жизнь, возможно даже в почете, на вранье, он бы не стоил пролитой ради него крови. Ледяной не предал ни себя, ни «Ноордкроне», так почему, раздери закатницы все на свете, хочется уладить дело миром?!

— Сударь, — сообщил служка и ловко ухватил кошку, — вас ждут в кабинете аббата.

На перемежающиеся шипеньем жалобы лейтенант не обернулся еще и потому, что внутри него самого тоже что-то шипело и при этом жаловалось. Талигойскому Придду повезло — он стрелял по предателям, хотя подобные «полковники» думают только о себе. Потому и не колеблются, то есть колеблются из любви к собственной шкуре, но это не в счет.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});