«На суше и на море». Выпуск 2 - Альманах

Его машина в своей очереди шла к перемычке. Берег внезапно обвалился, бульдозер погрузился в воду. Баденовский с товарищем были на краю гибели и только в последнее мгновение успели спрыгнуть на землю.

Кабина трактора едва выступала над водой. Это происшествие грозило в короткий срок разрушить все усилия механизаторов. Траншея оставалась свободной, а сюда немедленно должна была подойти, надвигая песок, следующая машина. Иначе вода, получив передышку, не замедлит смыть весь грунт, который удалось задержать ценой таких усилий. Что делать, что делать?.. Либо тотчас попытаться вытащить бульдозер, либо засыпать его песком, не жалея. Третьего выхода не могло быть.

Инженеры и бульдозеристы, прорабы и механики спешно обсуждали, что же лучше… Не дожидаясь их решения, один из их — Николай Козырев — сорвал с себя замасленную телогрейку и начал стаскивать сапоги.

— Трос!.. — крикнул он, оставшись в одних трусах. — Скорее трос!

— Собьет поток, утонешь, — пытались его отговаривать, — вода ледяная, может случиться судорога!

— Трос, трос!.. — не слушая никого, настаивал он.

Схватив конец блестящего металлического троса, Козырев нырнул в мутный поток. В том месте, куда свалился трактор, бурлил водоворот.

Секунды тянулись часами. Козырев долго не показывался, и уже кое-кто собрался прыгать следом. Но вот его голова с налипшими на лоб волосами появилась на поверхности, он жадно хватал ртом воздух.

— Трос?.. Укрепил?

Козырев ничего не ответил и снова нырнул. Зацепить трос за крюк ему удалось на шестой раз. У него посинели губы, а все тело покрылось гусиной кожей. Его закутали в одеяло, усадили к костру, сунули в руки банку с горячим чаем.

Несколько тракторов понатужились и вытащили на берег злополучную машину Баденовского.

Козырев не собирался долго отсиживаться у костра. Каждый трактор был на счету. Скоро его машина снова вошла в общую колонну.

Наращивая с двух сторон перемычку, бульдозеры медленно, но верно теснили воду. Ни днем, ни ночью не умолкал надсадный гул моторов.

Наконец поток был перекрыт! Но пословица говорит: „Не верь улыбкам врага“.

Опытные специалисты-гидротехники хорошо понимали, что на этом нельзя успокаиваться. На 200-й километр подвели землесос для дальнейшего намыва перемычки, здесь оставили четыре бульдозера. А остальные трактора двинулись на 209-й. Теперь они были нужны именно там. К этому времени на помощь своим керкинским товарищам подоспели механизаторы из Кизылча-Баба, из марыйской зоны. В месте прорыва дамбу возводило уже тридцать машин.

Чтобы обезопасить 209-й километр от любых выходок коварной аму-дарьинской воды, дамбу предстояло насыпать длиной в 230 метров и шириной у основания 106 метров. Для этого требовалось по крайней мере 160 тысяч кубометров песку.

Стальные ножи бульдозеров начисто срывали большие холмы, передвигая песок все ближе, ближе к берегу. На шестой день на месте прорыва возвышалась огромная дамба. Укрощенная строителями вода продолжала свой путь по каналу.

Все трактора снова разошлись по трассе.

На 209-м километре ничто не говорило о той напряженной схватке с природой, которая длилась здесь на протяжении многих дней и ночей».

ЛАБОРАТОРИЯ В ПУСТЫНЕ

Кто-то когда-то на одном из совещаний в тресте Туркменгидрострой метко назвал Каракумский канал всесоюзной лабораторией гидростроительства…

Если писать обстоятельную историю Каракумского канала, то естественным сюжетным стержнем для такой интересной и поучительной книги послужила бы сама трасса. Ведь каждый километр, каждый пикет — это целая повесть о мужестве, о мастерстве строителей, об их умении в невероятно трудных условиях пустыни использовать технику, которой щедро снабжали их рабочие и инженеры многих заводов страны. В такой книге главным было бы — живые человеческие судьбы, столкновение и становление характеров, образ советского человека, покоряющего природу.

Километр 200-й…

Не так давно это была крайняя точка канала. Песчаная перемычка преграждала воде дальнейший путь. Собственно говоря, он еще и не был проложен, этот путь. Впереди лежала точно такая пустыня, какая осталась позади. Но именно здесь родилось смелое инженерное решение — так называемый метод смыва. Принцип его был до смешного прост. Вода пришла?.. Пришла. Так нечего ей бездельничать, надо заставить ее работать. Пусть канал сам побеспокоится о русле. И строители от конечной перемычки прокладывали сперва пионерную траншею неполного объема. По ней пускали воду.

Правда, так поступали и раньше, начиная от 105-го километра. Но тогда следом за водой в пионерную пускали землесосы, они-то и размывали канал до проектных отметок.

Так предполагалось и на этот раз. Несколько землесосов — не меньше десятка — спокойно покачивались на воде, ожидая, когда уберут перемычку и можно будет двинуться дальше. Гидромеханизаторы сидели на палубах, курили и от нечего делать перебрасывались острыми шутками.

Словом, обстановка была самая спокойная. Тут неожиданно примчался Церетели. Он был подобен «афганцу» — знойному испепеляющему ветру, приходящему с юга. Не дожидаясь пока машина остановится, он соскочил на ходу.

— Ты с ума сошел! — еще издали закричал он Виноградову. — Сейчас все эти твои землесосы разнесет вдребезги, по винтику, по щепке будешь собирать!

Виноградов в недоумении пожал плечом — он получил приказ, землесосы сегодня пускать дальше по трассе, за перемычку.

— Я ничего не знал об этом приказе, — сказал Церетели, немного успокаиваясь, убеждаясь, что опасность можно успеть предотвратить. — И ничего не знаю, — немного подумав, добавил он. — Сейчас же отвести землесосы в сторону, в укромное местечко. Иначе их захлестнет и занесет песком. Потому что мы даем дорогу самой воде…

Это место было подобрано заранее — участок с неограниченным стоком, где можно безболезненно устроить перепад, то есть искусственный прорыв. Вроде того, который позднее случился на 209-м километре. Только в этом случае вода работала не на разрушение. Ее буйную силу человек использовал в разумных целях.

Перемычку открыли.

Церетели, прищурившись, смотрел с берега, как спокойная до сих пор вода внезапно оживилась, начала набирать скорость, набирать силу… И вот, словно обрадовавшись обретенной свободе, мутный коричневый поток круто упал направо и стремительно кинулся в сторону. Перепад работал 26 часов. 26 часов — это 1560 минут.

Если бы утверждать, что Церетели, Виноградов, Зонов и их товарищи провели эти минуты в безмятежном спокойствии, то это была бы заведомая неправда.