Лики Японии - Юрген Берндт

Однако от «чужестранца»-«гайдзина» ничего и не ждут. Он — «ёсомоно» («человек извне»), а не «ути-но моно» («человек изнутри»). Лучше всего, если он и останется снаружи, тогда гармония почти не нарушается. За этим отнюдь не кроется всеобщая «враждебность к чужим», ибо «ёсомоно» необязательно должен быть иностранцем. Поведение, ориентированное на группу и регламентированное ею, диктует и обособление отдельных групп, изоляцию их друг от друга. «Кафу» и «сяфу» представляют собой слова, порожденные этим поведением и точно передающие его суть, однако переводчика, особенно если ему приходится иметь дело с литературными текстами, охватывает отчаяние, когда он пускается в поиски соответствующих европейских эквивалентов. Перевод «кафу» как «семейный обычай», а «сяфу» как «обычай фирмы» — жалкий паллиатив, так как значение японских слов намного шире. Они призваны обозначать «особенность», свойственную исключительно данной семье, фирме (группе), — то, что следует сознательно культивировать, чтобы тем самым в конечном счете укрепить солидарность внутри соответствующей группы. Но над всем этим японец наверняка не будет ломать себе голову, ибо, с одной стороны, абстрактное мышление никогда не относилось к сильным чертам обитателей Японских островов, а с другой — вся система воспитания в Японии в прошлом и настоящем была направлена исключительно на то, чтобы сохранить существующее положение, признав его ценность, а не подвергать критике с целью возможного совершенствования. Высший принцип — сохранение гармонии.

И тем не менее даже наистрожайшее воспитание в духе самоограничения и подчинения собственных желаний и воли требованиям группы не могло полностью исключить конфликты, а в настоящее время, когда Япония более не дремлет «на краю мировой истории», и подавно. С тех пор как появилось «гири», люди находятся с ним в противоречии.

Был в Японии драматург, которого любят сравнивать с Шекспиром. Его имя — Тикамацу Мондзаэмон. Зенит его творчества падает на конец XVII — начало XVIII века. Все его драмы, а их не так уж мало, посвящены одному-единственному конфликту, а именно конфликту между «гири» и «ниндзё», между общественной нормой, не признающей собственного «я», и отдельной личностью, ее субъективными чувствами.

«Гири» и «ниндзё» необязательно должны находиться в противоречии, ибо отношения «родители — дети» покоятся как на том, так и на другом. Однако у Тикамацу они противостояли друг другу, и возникавший конфликт всегда кончался катастрофой, приводил к самоубийству, точнее, к «синдзю» — самоубийству обоих возлюбленных. Тикамацу жил в те времена, когда экономически окрепшая молодая буржуазия (прежде всего в торговом городе Осака) начинала осуществлять свою духовную эмансипацию, пытаясь восставать против феодальных порядков в сфере человеческих отношений. Позднее, как известно, мятежу она предпочла общественный компромисс.

Ознакомившись с европейским мышлением и образом жизни, представители образованных слоев населения раньше других осознали, как сильно мешает «гири» (и тем самым вся система норм поведения) развитию личности, ее самоутверждению. Однако протест против господства «гири» не вылился в позитивное, настаивавшее на изменении общества движение и вместо формирования общественного самосознания привел к сосредоточению на собственном «я», граничившем порой с эгоцентризмом. Литературные произведения конца прошлого и первых десятилетий нашего века часто касаются этой темы, о чем свидетельствуют и личные судьбы многих писателей, которые были сломлены в результате конфликта с обществом.

А как обстоят дела сегодня? В наступившем после войны хаосе вначале казалось, что все представления о ценностях поколебались. Вполне оправданное недоверие к авторитету превратилось в недоверие к человеку вообще. Самоосознание принималось за себялюбие, бунт — за революцию. Но вскоре прежние авторитеты были заменены новыми, а позднее реабилитированы и старые. Слепое преклонение перед военной мощью перешло в такое же преклонение перед экономикой. Бегство в анархическую свободу кончилось возвращением в группу, гарантирующую защищенность.

Напряженность между «гири» и «ниндзё» осталась прежней. Правда, что-то изменилось, что-то смягчилось, однако основная проблема не исчезла. Возможно, противоречия в жизни отдельной личности будут время от времени, как и прежде, обостряться и приводить к локальным катастрофам, но в политике, экономике, в обществе в целом система этих унаследованных норм поведения служит уравновешивающим фактором, поэтому даже самые резкие противоречия до сих пор еще ни разу не кончались взрывом.

Урок японского языка

Глаза красноречивее уст.

* * *

Язык — источник всех несчастий.

* * *

И обезьяна с дерева падает.

Японские пословицы

О «харагэй», «исин дэнсин», «кантан айтерасу» — высоком искусстве молчаливого, бессловесного общения говорил писатель Дзюнъитиро Танидзаки в уже упомянутой книге «Руководство по стилистике». При всем уважении к этому искусству и вере, что оно ценнее миллиона слов, нельзя, однако, не признать, что без знания языка трудновато даже в Японии.

По подсчетам экспертов, японцы на сегодняшний день обходятся словарным запасом по меньшей мере в 80 тысяч слов. Замечание наподобие высказанного одним пожилым японским ученым, будто в этой стране мужу в общении с женой требуется всего три слова, не следует принимать всерьез, скорее это подкупающая самокритика мужской половины. Эти три слова якобы следующие: «ой» — довольно невежливо звать кого-то (приблизительно «эй, ты!»); «арэ» — сопровождается жестом и означает «вот это!»; «со» — толкуется в связи с предыдущим как «да, правильно» или «именно то самое».

Исходя из общечеловеческого опыта общения в совместной жизни, можно сказать, что, чем ближе отношения между людьми, тем меньше им требуется слов. Если же народ по своей культуре довольно однороден (как японский), если этот народ в течение многих веков не знал резких перемен, навязывавшихся извне и влиявших на его эволюцию, и в течение длительного периода мог заниматься лишь самим собой, то возникали предпосылки, делавшие длительную развернутую словесную коммуникацию излишней и способствовавшей развитию намекающей, сокращенной формы выражения.

Допустим, иностранец при встрече обращается к собеседнику со словами: «Извините, но мне пора домой». Он добросовестно выучил уроки японского языка и говорит: «Кёва ватакуси ва мо ути-э каэранакэрэба наримасэн-кара сицурэй-симас». Предложение построено абсолютно правильно, но страдает одним недостатком: оно не японское. По-японски лучше сказать просто «Кёва корэдэ…», что приблизительно переводится как «На сегодня достаточно…»