Хроники разведки. Мир между двумя войнами. 1920-1941 годы - Александр Юльевич Бондаренко

интересную информацию своему «куратору» Лаврентию Павловичу, а то и самому Иосифу Виссарионовичу, не только изображая из себя «супершпиона», но и противопоставляя себя руководству разведки и ГУГБ, которое в перспективе он мог бы — да, очевидно, и желал — «подсидеть».

Когда же наши сотрудники в Берлине и в Риге провели проверку агента, беспокойство в Центре ещё более увеличилось. Выяснилось, что совсем ещё недавно Берлинкс был ярым противником Советского Союза и занимался прогерманской пропагандой. Об этом срочно сообщили Кобулову, но тот не обратил на предупреждения никакого внимания, потому как источник уже поставлял ему информацию, которую «Захар» действительно пересылал напрямую своему высокопоставленному покровителю, а Берия передавал особо интересные, по его мнению, сообщения Сталину.

Если верить этим сообщениям, то Гитлер очень боялся, что Германию втянут в войну на два фронта, что войска вермахта находятся на советских границах исключительно в противовес растущей Красной армии и занимают оборонительные позиции, что Англия является первоочередной целью для немецкой агрессии... Подобные утверждения, к сожалению, совпадали со сталинской концепцией, а потому вызывали одобрение вождя.

По этой самой причине, когда в начале 1941 года из состава НКВД был выделен Наркомат госбезопасности, теперь уже его глава Меркулов продолжал поставлять Сталину столь утешавшие его сообщения «Захара» — от «Лицеиста»:

«19 мая с. г. в беседе с источником НКГБ СССР “Лицеист” сообщил следующее:

Германия сконцентрировала сейчас на советской границе около 160—200 дивизий, снабжённых большим количеством танков и самолётов, которых имеется там около 6000 тысяч...»

Делаем паузу и подтверждаем, что до сего момента информация практически полностью соответствовала истине: для нападения на Советский Союз предназначалось 190 дивизий — германских, финляндских, румынских и венгерских — и примерно 4980 боевых самолётов. Разведка вполне могла это знать, так что большой военной тайны «Лицеист» не выдавал. Зато вся последующая информация не могла не представлять особого утешительного интереса как для руководства НКГБ, начиная от берлинского резидента и выше, так и лично для Иосифа Виссарионовича:

«...Война между Советским Союзом и Германией маловероятна, хотя она была бы очень популярна в Германии, в то время как нынешняя война с Англией не одобряется населением. Гитлер не может идти на такой риск, как война с СССР, опасаясь нарушения единства национал-социалистской партии. Хотя поражение СССР в случае войны не подлежит никакому сомнению, всё же Германии пришлось бы потратить на войну около 6 недель, в течение которых снабжение с Востока прекратилось бы, потребовалось бы много времени, <чтобы> наладить организацию снабжения Германии, а за это время Англия с помощью Америки намного усилилась бы. Лето было бы потеряно для Германии, и наступила бы опять голодная зима.

Германские военные силы, собранные на границе, должны показать Советскому Союзу решимость действовать, если её к этому принудят. Гитлер рассчитывает, что Сталин станет в связи с этим более сговорчивым и прекратит всякие интриги против Германии, а главное, даст побольше товаров, особенно нефти...»

Текст составлен прекрасно! Тут и «политэкономическое» обоснование ненужности и даже вредности войны для Германии, и «страшилка» для советского руководства — мол, мы вас, если что, за полтора месяца раскатаем, и скромное пожелание к товарищу Сталину дать побольше нефти... Видно, что текст готовили очень серьёзные люди. (Притом вряд ли кто в наркомате задавался вопросом: как мог получить подобную информацию недоучка Берлинкс, корреспондент какого-то третьесортного издания?)

Зато если не слишком задумываться, то с источником, поставляющим материалы такого уровня, работать любо-дорого!

...Советская разведка только в 1947 году смогла узнать, что дело «Лицеиста» было частью немецкой дезинформационной программы. Так как служебная принадлежность Кобулова не представляла никакой загадки для гестапо, то к нему и подвели Орестса Берлинкса в качестве «двойного агента». Операция проводилась тщательно, дезинформационные материалы готовились весьма профессионально, специалистами. Свою руку к их написанию прикладывал даже сам Иоахим фон Риббентроп, министр иностранных дел Германии, а фюрер лично просматривал тексты. Можно, таким образом, сказать, что переписка велась на «высшем уровне» — фактически от Гитлера к Сталину.

Но, скорее всего, Иосиф Виссарионович этого так никогда и не узнал.

«Фитин»

Убедившись, что Борис Журавлёв успешно справляется со своей отныне главной обязанностью — поддержанием контактов с «Брайтенбахом», Александр Коротков перешёл к восстановлению других порушенных связей.

17 сентября 1940 года в дверь одной из квартир дома № 16 по Войрштрассе позвонил красивый молодой мужчина. Ему открыл дверь человек постарше, худощавый, в простых круглых очках, с трубкой в зубах. Незнакомец, говоривший по-немецки с лёгким венским акцентом, назвался Александром Эрдбергом. Удостоверившись, что имеет дело действительно с доктором Арвидом Харнаком, он передал ему привет от их общего старого знакомого — Александра Гиршфельда.

...Спустя некоторое время после того, как Коротков восстановил связь с Харнаком, тому был присвоен новый оперативный псевдоним. «Балтиец» стал именоваться «Корсиканцем». Такое в разведке практикуется, дабы спецслужбы противника не вычислили личность источника по косвенным данным и признакам…

Увы, Короткову пришлось испытать некоторое разочарование. В силу то ли природной осторожности, то ли подозрительности, выработанной годами жизни в рейхе, длительным молчанием советской стороны, но Харнак ему не поверил. Он не выставил «Эрдберга» за дверь, говорил с ним, тщательно подбирая слова, видимо, рассчитывая, что, если незнакомец — провокатор гестапо, он сумеет сослаться на то, что просто не понял его.

Коротков учёл опасения Харнака и не стал ни на чём настаивать. Предложил встретиться снова через несколько дней, тогда он сможет убедить собеседника, что пришёл к нему как друг. В тот же день Коротков запросил Центр о разрешении тайно привезти «Корсиканца» на своей машине с дипломатическим номером в советское полпредство, чтобы развеять там все его сомнения.

Через две недели Москва дала согласие. На следующий день Коротков незаметно принял Харнака на тихой безлюдной улочке в свой «Опель-Олимпию», тот лёг на дно салона, укрылся пледом. Убедившись, что со стороны пассажира в машине не видно, Коротков благополучно привёз Харнака в полпредство.

Только здесь, очутившись в «секретной», то есть не прослушиваемой комнате, «Корсиканец» объяснил причину своей повышенной недоверчивости. Оказывается, в марте в гестапо поступил анонимный донос о том, что в министерстве экономики работает чиновник в ранге оберрегирунгсрата, который раньше сочувствовал коммунистам. Гестапо провело расследование, под которое попали несколько человек, в том числе и Харнак. Однако оберрегирунгсрат, чьё положение в министерстве, партии и Национал-социалистическом союзе юристов было достаточно прочным, сумел убедить дознавателей, что никогда коммунистам не сочувствовал, а экономические теории Маркса, как и других экономистов, изучал, поскольку это было необходимо для его профессиональной работы.

Коротков был ошеломлён, когда узнал, что сеть информаторов Арвида Харнака к этому времени достигала шестидесяти человек. В неё входили люди разного общественного положения, профессий, возраста, даже политических и религиозных взглядов. Это обеспечивало широту и глубину информации, её разносторонность. Объединяло этих людей одно — ненависть к нацизму. Сам Харнак был убеждён, что собственными силами немецкий народ, по крайней мере в обозримом будущем, не избавится от гитлеровского режима, влекущего Германию в пропасть. Не надеялся он и на западные демократии, особенно после позорной капитуляции Франции, последовавшей за столь же позорной для этой страны «Странной войной». Он был убеждён, что разгромить нацизм может только Советский Союз, его Красная армия. И готов был этому способствовать всеми своими силами, даже ценой собственной жизни.

Итогом первых встреч с Харнаком стало сообщение в Москву, в котором Коротков обобщил свои впечатления:

«“Корсиканец”, потеряв в 1938 году связь с нами, возобновил свою работу среди интеллигенции в духе “Союза работников умственного труда”, не будучи связанным с КПГ. Он объединил вокруг себя своих старых знакомых, известных ему по работе в “Союзе”,