Хоупфул - Тарас Владимирович Шира

старшее поколение, сейчас уже не делают. Дед был из того сорта людей, которые откуда-то знали, как построить дом, установить счетчик и пустить проводку. И все это до появления обучающих видео на ютубе.

После смерти мамы он, правда, сильно сдал – даже не в плане здоровья, а психологически. И без того нечастые походы к гостям полностью сошли на нет, дед стал замкнутым и неразговорчивым. Такого «нового его» был готов принять телевизор – он сразу взял его в свои мерцающие объятия. Женя не раз видел его неподвижную фигуру, сидящую в полуночной тьме комнаты – его белая майка светилась неоновым светом от отражения телевизора. Раньше он был очень разборчив в выборе программ – с бабушкой они всегда обводили карандашом программы и выпуски передач, которые хотели посмотреть, – теперь же дед стал абсолютно неприхотлив. Программы менялись одна за другой – документальные фильмы сменялись новостями, выстрелы из какого-то российского сериала про ментов сменяли звуки скрипки с какого-то концерта.

Именно так скорбят старики. Каждому человеку придется хоронить своих родителей, позже – жену или мужа, которых он переживет, но ни один человек не должен хоронить своих детей.

Тетя Таня часто приносила ему газеты – читал он их так же, как и смотрел телевизор – от первой до последней страницы.

Дед, со студенческой парты посвятивший всю свою жизнь одному-единственному заводу и привыкший к его порядкам, любил повторять, что семья функционирует по такому же принципу – в ней у каждого есть свои права и обязанности. Как-то в шутку он даже называл их семью ООО «Гурц», говоря Жене, что в будущем он станет ее учредителем. Сейчас же у Жени было ощущение, что он прочитал о банкротстве своей ООО в утреннем выпуске газеты «Коммерсантъ». Так и напишут в комментариях: судьба неумолимо прошлась рейдерским захватом по подающей надежды компании, не оставив и камня на камне.

Следующие полгода у Жени было ощущение, будто его жизнь – это фильм «Тысячелетний человек» с Робином Уильямсом, только включенный задом наперед. В главной роли он сам – Человек, в конце превращающийся в похожего на консервную банку робота со скрипящими шарнирами. Играл настолько правдоподобно, что получилось снять с первого дубля.

Звонить деду не особо хотелось. Он постоянно все переспрашивал и никогда не мог ничего расслышать с первого раза.

Утром он занес ему бутылку хорошего коньяка.

Хорошим у пенсионеров считался коньяк дороже 500 рублей. Старое поколение, замечая пять звезд на этикетке, считает, что коньяк везли до его подъезда прямиком из Армении.

Надев очки на кончик носа, тот вертел бутылку так, как будто она была из личного виноградника Хрущева.

Судя по выражению дедовского лица, с подарком он не прогадал.

– Кто ж тебе продал-то ее? – вертел он в руках бутылку, как будто пытался найти на этикетке пометку «безалкогольное».

Выпитую бутылку он, скорее всего, даже не выбросит – она украсит его сервант с прозрачными дверцами. Всеми пятью звездами к зрителю, разумеется. Ясно намекая, что владелец этой квартиры абы что не пьет. И к слову, это подарок любимого внука.

Дед всегда давал ему деньги. Он не устраивал тирад о том, что внук вырос бездарем и ему придется занимать денег даже на то, чтобы взять приличный костюм на дедовские похороны.

Звонок деду напоминал игру, негласные правила которой все уже выучили наизусть.

– Дед, привет! Как дела?

– Да потихоньку…

– Хоккей смотрел вчера?

– Да какой хоккей, я сплю уже в это время.

– Понятно… Это, дед, слушай, тут такое дело.

– Сколько?

Этими «Сколько?» заканчивался почти каждый его разговор с дедом. По другим поводам он звонил редко. О его дне рождения он помнил приблизительно. В его памяти оно проходило как «где-то в десятых числах сентября», о поздравлениях в профессиональный праздник «День металлурга» он, конечно, забывал.

Брать деньги в долг – абсолютно неблагородное занятие. Есть один большой минус. Не считая тот, что деньги надо отдавать, главный минус состоит в том, что с человеком, давшим в долг, уже не получится ни поспорить, ни поругаться. Высказать ему все в лицо, пока ты ему сколько-то торчишь, не представляется возможным. Приходится стоически дожидаться. А уже потом – можно не стесняться. Последние стеснения уйдут оттого, что брал ты деньги его, а отдаешь – самые настоящие свои. Самые вежливые и тактичные люди – это те, кто должен тебе денег. Они уже не звонят с праздными разговорами, чтобы убить время или чем-нибудь похвастаться.

Впрочем, эти неудобства обоюдные. Это хорошо чувствуется, когда звонящий друг-кредитор первым делом объясняет причину, по которой ему нужны обратно свои же деньги.

Опять наступил переходящий в ночь вечер, и опять Женя застал себя на балконе с сигаретой в зубах.

Он смотрел на небо, поверх крыш хаотично понатыканных серых высоток, уходящих вдаль.

Откуда-то издалека приближался вал серых туч – пока что они виднелись где-то далеко, на горизонте, но ночной ливень был лишь вопросом времени.

Женя прислонился горячим лбом к холодному стеклу – оно приятно освежало, как и слегка сквозящий через приоткрытую щель окна ветерок – наверное, температура уже перебралась за 38.

Женя нервно кусал ногти, хотя волноваться было не о чем. Из зала доносился гул множества голосов. Он аккуратно приподнял край портьеры и выглянул – весь персонал был в сборе. Как и ожидалось, заведующая – в первом ряду. Макс наглаживает свою бороду, а Настя сидит в телефоне. Ну ничего. «Через какие-то несколько минут от вашего будничного спокойствия не будет и следа», – внутренне ликовал Женя. Откуда в операционной взялось столько стульев и кто их туда поставил, он не помнил. Да и какая разница – главное, что всем хватило.

Женя вышел. Гул затих. Посреди импровизированного зала стояли койки, накрытые сплошной длинной простыней. Женя размял руки и демонстративным жестом сдернул ее – та парусом взмыла в воздух, медленно оседая за его спиной, как будто была сделана из тончайшего шелка. На больничных койках лежали пациенты – некоторые из них действительно когда-то были у них в больнице, с образами остальных постаралось воображение.

Женя степенно прошел мимо каждой из коек, поочередно касаясь руки каждого из пациентов.

Закончив, он повернулся к изумленной публике.

Вернее, он думал, что она будет изумленной. К его удивлению, бурных оваций он не услышал. Десятки непонимающих лиц смотрели на него, изредка переглядываясь и перешептываясь друг с другом.

В поисках поддержки он умоляюще посмотрел на заведующую – но та, сложив руки на груди и плотно сжав губы, укорительно качала головой.

Он почувствовал неловкость и растерянность, как когда-то в детстве, когда он забыл строчку из стихотворения, которое учил полночи. Но только вместо хихикающих одноклассников и громким шепотом суфлирующей учительницы, сидящей на первом ряду, он видел холодные, а где-то возмущенные глаза коллег. На задних рядах стал подниматься легкий гул.

– Евгений, я буду вынуждена ставить вопрос о вашей профпригодности, – холодно отчеканила заведующая.

– Нооо… Полина Владимировна, – опешил Женя. От такой реакции ему стало даже немного смешно – как будто он занимался каким-то шарлатанством и привел их всех сюда, чтобы просто приколоться и поржать.

– Полина Владимировна, вы и сами посмотрите, – он рукой показал на лежащие фигуры.

Первая тревожная мысль, проскочившая у него, заключалась в том, что фигуры действительно были лежащими. Все они продолжали безмолвно лежать на койках в тех же положениях, в которых он их сюда прикатил.

Его прошиб холодный пот. По его задумке, они должны были поочередно встать, поначалу удивленно озираясь, а затем, широко улыбнувшись, махать руками в зал под бурные аплодисменты.

Женя подскочил к койке, с которой начинал, и наклонился над больным – но тут же отпрянул. Перед ним лежал труп мужчины со следами окоченения, который, судя по посмертным признакам, скончался не меньше двух недель назад.

Женя с ужасом перебегал от койки к койке – везде были мертвецы… Двое из лежащих были покрыты жировоском, у остальных уже были признаки разложения.

– Евгений Александрович, – слышал он сбоку угрожающий голос заведующей,

– Да подождите вы, – истерично взвизгнул Женя.

– Подобными поступками, – она сделала вид, что не услышала его тон, – вы ставите под вопрос не только вашу квалификацию…

Женя в исступлении подбежал к последней койке. На ней лежала Сашина мама. Женя застыл, подавившись воздухом…

– Но и мою квалификацию как руководителя, допустившего вас к работе, – чеканила слова заведующая.

Следующий