Хоупфул - Тарас Владимирович Шира

вторым – или второй – и вроде не работала. Глядя на отца, Женя испытывал чувство, похожее на купированную злость, которой в злость полноценную помешало перерасти уже давно сидевшее безразличие. Да и со всей этой ситуацией он уже давно смирился. Надо было отдать отцу должное, в связи с недавней трагедией он неплохо помог им в финансовом плане. Оставил он денег и лично Жене, ободряюще похлопав его по плечу и сунув несколько свернутых купюр в нагрудный карман его пиджака. Даже в этом жесте чувствовалась какая-то покровительственность, будто он протянул милостыню старательно играющему на скрипке мальцу в подземном переходе. Почему-то именно после этого Женя понял, каким далеким человеком стал ему отец. Глядя на их с тетей Катей лица, ему все же было обидно оттого, что у них с тетей Катей все получилось, а с мамой – нет. Он искренне не понимал, что его отец мог получить в той семье, чего бы он не получил с ними. Было неприятное ощущение, что они с мамой все это время были чем-то вроде перевалочного пункта или трамплина, с которого его папа солдатиком прыгнул из жизни обычной в жизнь счастливую.

Напоследок они пригласили их с дедом в Москву – учтивая вежливость, в которую никто не поверил. Особенно если учесть, что и без того уже не особо подвижный в силу возраста дед после аварии долгое время не вылезал из гипса – но зато в аэропорт отец с его новой семьей уехали с чистой совестью. Что до тети Кати, то раньше он бы многое отдал, чтобы увидеть, как она улыбается. Он помнил чувство, с которым в Сочи проходил мимо ее полуоткрытого номера. Сердце замирало, и дыхание учащалось. Он боролся с желанием подойти ближе и подсмотреть в щелку. Хотя бы бросить беглый взгляд. В прихожей стояли ее белые кроссовки – они собирались играть с дядей Денисом в теннис. Кроссовки были совсем маленькие, на пару размеров больше Жениных сандалий. В номере шумел душ. Неизвестно, чего он боялся больше – своих желаний или того, что его заметит дядя Денис. Он представлял, как она, откидывая золотистые волосы, мажет тело маслом для загара. В прихожей послышались мягкие шаги ее босых ног, и он смущенно сбежал вниз по лестнице.

Ему нравились эти ее два чуть выступающих резца, из-за которых ее улыбка казалась детской. Да что там нравились, он был в них влюблен. Теперь же – безразличие и злость. Выпади ему шанс, он бы воспользовался ею и бросил. Пустоголовая блондинка, да к тому же наивная. С идиотскими сережками-ласточками. На вид дорогие, но безвкусные – наверное, папин подарок. Он никогда не разбирался в женских украшениях. Приехал, наверное, перед Новым годом в ювелирный и замучил всех консультантов. Пока они с мамой в это же время ходили в ломбард сдавать ее украшения.

Правда, желание с гордостью швырнуть деньги в отцовское лицо отсутствовало – напротив, эти деньги были тщательно и скрупулезно потрачены в пиццериях, кинотеатрах и парках города Екатеринбурга. Туда же он водил и своих друзей, выступая в роли спонсора, и в течение двух недель был кем-то вроде юного Великого Гэтсби местного разлива – по-настоящему наслаждаться тратой денег мешали, правда, трагические обстоятельства их получения. Кто-то из товарищей предложил помянуть погибшую и купить водки. По такому поводу «поминальная процессия» выросла вдвое – желающих нажраться независимо от повода всегда хватало. Теплая водка была разлита по норовящим унестись от ветра пластиковым стаканчикам на самой дальней скамейке парка. Зрелище было жалкое – кучка сидящих на обгаженной птицами скамейке пьяных школьников, пытающихся подавить отрыжку на минуте молчания.

Поминки получились так себе – кто попьянее, пошли блевать, кто потрезвее – клеить в парке девчонок. Траур был как-то мигом позабыт.

– Ептить, Жень, ну жизнь-то продолжается, – раскрасневшаяся рожа какого-то жирного пацана из параллельного класса, нарушая все границы личного пространства, маячила перед самым Жениным носом. – Ну а че теперь, вешаться, что ли? – в завершение он пытался выдавить что-то из разряда «не тот слаб, кто упал, а кто после этого встал и пошел» – или подобную не относящуюся к делу ерунду, но язык уже его не слушался. Женя еще долго жалел, что удержался и не съездил по этой пунцовой набуханной роже.

Женя пошел отлить в кусты, но возвращаться не стал – и судя по молчавшему до конца дня телефону, никто из компании его так и не хватился.

Затем был школьный психолог. Встречу назначили вместо последних двух уроков. За час до «сеанса» Женя выпил за школой две бутылки пива. Жвачку не зажевал специально. В знак протеста.

Школьным психологом была миловидная девушка, миниатюрная и как будто все время напуганная. Она бесшумно ходила по школьным коридорам, а при виде бегущих младшеклассников отходила в сторону, прижимаясь к стенке – как будто это был не школьный коридор с детворой, спешащей в столовую, а трасса Москва – Екатеринбург с ревущими на полной скорости машинами.

Бытует расхожее мнение о том, что в психологи идут для того, чтобы разобраться со своими собственными проблемами. Скорее всего, школьная психологичка выбрала свою специальность именно по этой причине. Она все время боялась повести себя нетактично, осекалась даже на вполне безобидных словах и, судя по рефлексии, все не решалась утешительно положить руку на Женино плечо.

Женя сидел и смотрел, как она перебирала какие-то распечатки, слегка растерянно в них заглядывая. Он чувствовал свое превосходство, как будто дал ей задание, которое явно было ей не по зубам. Это вам не убеждать отличницу, что четверка по географии еще не полный конец.

Наконец, она придвинула Жене лист.

«Сука, да вы издеваетесь», – промелькнуло у него в голове.

Вопрос 1. Насколько часто у вас возникали мысли о собственной смерти, учитывая всю жизнь?

Зашибись. Вот так вот сразу в лоб.

Варианты ответов:

Всего пару раз.

Никогда.

Более 3 раз. Довольно часто.

(Более 5) Часто.

(Более 10 раз) Очень часто.

Вопрос 2. Захлестывают ли вас эмоции?

Никогда;

редко;

иногда;

часто.

Вопрос 3.

Боитесь ли вы оставаться в одиночестве?

Вопрос 4.

Возникает ли у вас чувство изолированности от окружающего мира?

Вопрос 5.

Как вы ведете себя в критической ситуации?

Вопросы напоминали содержимое тестов на выявление характера, которыми балуются домохозяйки. В них все результаты хорошие. Не было такого, что по прохождении одного из них тебе бы рекомендовали обратиться к психиатру, и чем скорее – тем лучше. В основном они рекомендуют грустным чаще улыбаться, а улыбчивым – продолжать в том же духе.

Затем были кляксы, в которых он ничего не увидел. Перескочить задание было нельзя, поэтому он заставил себя увидеть в них лошадь, человека, дом, лодку и ад. Последним он решил пощекотать психологичке нервы, так как становилось скучновато.

Психологичка что-то торопливо писала. Часть про ад ее заинтересовала.

Несколько раз Женя искусственно зевал, всем своим видом демонстрируя свое несерьезное отношение к происходящему. Как опытный подопытный кролик, которого дали совсем еще зеленому лаборанту.

Мочевой пузырь давил, а в животе уже гуляла изжога от пива, выпитого на голодный желудок.

Но больше всего раздражала директриса. Эта старая овца, не зная, куда себя деть, ходила из угла в угол и бросала тревожные взгляды. Почему на приеме у психолога ходит кто-то третий? Ему казалось, что это личное дело двоих. Иногда она подходила сзади и, вытянув шею, силилась заглянуть в заполняемые Женей бумаги. В нос ему ударял ее удушливый приторно-ванильный запах духов. На лбу проступила испарина, и хотелось блевануть куда-нибудь на стол. А лучше не на стол, а прямо на директрису, чьи приглушенные вздохи уже набили оскомину. Прямо на ее туфли с торчащими из них варикозными ступнями.

А что, ведь ему даже ничего не скажут. «Мальчику можно, у него трагедия».

Директриса вздыхала и продолжала расхаживать по кабинету.

Ну и поделом ей. Пускай чувствует неловкость. Интересно, а она вообще ее когда-нибудь чувствовала? Даже удивительно, что этот макет человека может думать о чем-то другом, кроме опозданий.

А еще эта ее кофта с крупными камнями. Кто-нибудь, объясните ей уже, что с этими камнями она годится в жены цыганскому барону. А этой ужасной помадой она набросила себе еще лет 15. Хотя какая ей разница. Эти же 15 лет ей уже набросили огромные, как театральные кулисы, бедра. Отныне красная помада лично отказывается быть признаком сексуальности, пока она еще есть на губах таких теток.

Подошла Саша