Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков - Александр Иванович Яковлев

монархически и патриотически. В слове перед выборами членов Государственной Думы от Волынской губернии 6 февраля 1907 года владыка призывал: «Сосредоточьте все свои мысли и вопросите свою совесть, как направить свое дело. Тогда Бог будет руководить вашею рукой и направит ее для разумнейшего выбора… Будем молиться, чтобы Бог ввел в Думу Царскую добрых и умных людей, чтобы успокоил бурю, наполняющую корабль земли русской, и послал ей Свой мир и благословение на славу русского народа и на благо всем племенам, живущим на его земле» (14, с. 146–147). Он как будто не сознавал в своей пламенной увлеченности политикой возможности возникновения негативных явлений, о чем предупреждал епископ Холмский Евлогий (Георгиевский), писавший, что лучше пастырю «совсем не вмешиваться в общественно-государственную жизнь, чем неумелым вмешательством оказаться не на высоте своего призвания, уронить высокое достоинство священного сана, быть вовлеченным в борьбу партий, в политические интриги и проч.» (112, т. 2, с. 489). В 1906 году архиепископ Волынский был назначен членом Государственного Совета, но спустя год сложил с себя это звание.

В печати часто появляются его проповеди, беседы и статьи. В них он проявляет внимание к нравственным исканиям современного общества, очевидную свободу и широту воззрений. В «Беседе против тех, которые утверждают, будто Иисус Христос был революционером» (1909) он подчеркивал, что «негодование и возмущение толпы, охваченной какой-либо идеей, направляется не столько против тех, кто прямо противодействует этим ее стремлениям и замыслам, сколько против тех, кто взамен направления мыслей и чувств народа к земным и государственным стремлениям выставляет возвышенную нравственную и церковную цель, которая отвлекает внимание народа к высшим стремлениям. Вот почему и современные нам революционеры с особенною яростью восстают против таких общественных деятелей, как недавно скончавшийся отец Иоанн Кронштадтский… И вам, добрым христианам, приходилось, вероятно, в это печальное время терпеть озлобление и ненависть со стороны не только чужих, но и со стороны ваших знакомых, родных, даже собственных детей за благочестивую жизнь и за внимание к слову Церкви. Знайте же, что эта ваша горькая участь есть блаженная участь Господа Иисуса. Утешайте себя этим». В отзыве о магистерской диссертации он резко осуждает «то модное направление мысли, которое господствует теперь в университетской среде, признает только понятия выгодного и невыгодного, а на укоры совести взирает как на такую дань темной наследственности, с которой должно всеми мерами бороться». В проповедях он отмечает, что «едва ли когда был народ, который так безраздельно, так сердечно и искренно посвятил себя евангельскому благочестию, как народ русский» (14, с. 473), но осенью 1905 года с горечью признает, что теперь крамола «открыто бесчинствует в наших городах», и сокрушается: «…когда она плюет тебе в глаза, о родная Русь, – теперь стыдом и раскаянием исполнены сердца наши. Теперь мы понимаем, как должны были беречь тебя, о вожделенный наш Государь, теперь мы понимаем, что ты один, ты и никто более – надежный щит нашей растерзанной родины и твои враги суть злейшие враги России» (14, с. 130).

Владыка Антоний пишет и говорит о литературе, об искусстве, науке, в проповедях цитирует то Пушкина, то Баратынского. В день столетнего юбилея Пушкина, 26 мая 1899 года, в церкви Казанского университета он произносит перед панихидой слово о русском гении, подчеркнув, что «к нравственной свободе, к духовному совершенству тяготел дух нашего поэта, и вовсе не понимают его те, которые хотят наложить на его имя ярлык какой-либо политической доктрины… Пушкин не в политическом строе жизни полагал свое призвание как русского общественного деятеля, он находил в общественной жизни сферу высшего блага, зависящего исключительно от богатства внутреннего содержания деятеля» (14, с. 339–340). «С нескрываемой иронией он отзывается о тех ревнителях, которые хранят свою веру скорее просто по привычке, – отмечал протоиерей Георгий Флоровский, – и потому они все боятся читать мирские книги». Они боятся за себя, за свою неосознанную веру. «Отсюда исключительность и нетерпимость таких религиозных людей, отсюда же и бесконечные речи о противоположности знания и веры, о религии безотчетного чувства, о гибельности любознательного разума, опасение религиозных споров и даже несочувствие к принимающим православие иноверцам» (191, с. 431). Признание важности знания, науки было вполне в традициях Православия, но, по свойственной владыке Антонию увлеченности, он и в этом перехлестывал через край, вольно или невольно принижая значимость мистической стороны веры, важность таинств в церковной жизни.

Имя Волынского архиепископа скоро стало в России широко известным, одни его любовно почитали, другие яростно поносили, в том числе и в духовной среде. Так, на восьмом съезде православных миссий в Киеве в 1909 году некоторые ораторы критиковали архиепископа Антония за «праворадикальный революционаризм, толкающий Церковь на ложные пути» (126, с. 65). Постоянным оппонентом владыки Антония в печати стал известный публицист В. В. Розанов, ненавистник монашества, выступавший то с яро либеральных, то с консервативных, но неизменно – с антицерковных позиций. В частности, В. В. Розанов клеймил «черносотенность Почаевской Лавры»; он яростно обрушивается на «главного вдохновителя совершаемой “реформы”»: «Доселе был один папа – западный. Теперь будут два папы, западный и восточный», «свечи зажгутся гуще, ладану больше… вместо благодушного теперешнего митрополита Антония петербургского сядет грозный Антоний, епископ волынский…» (143, с. 90, 183).

Основания для таких предположений имелись. Еще в 1905 году у императора Николая II возникла мысль о переводе владыки Антония на Петербургскую кафедру. В 1912 году уже он сам ответил отказом на такое предложение, и государь предназначил его на Московскую кафедру, но в последний момент передумал (103, т. 2, с. 287–290), видимо, опасаясь самостоятельности и независимости владыки. Как бы то ни было, авторитет архиепископа Антония поднялся на большую высоту: из более чем ста русских архиереев в русском обществе он был едва ли не самым известным.

Представление об этом дают воспоминания архиепископа Арсения (Жадановского) о годах его обучения в Московской Духовной Академии: «Академию посещали иногда почетные лица. Так, приезжал бывший ректор академии. Мы давно жаждали видеть этого покровителя ученого монашества, о котором шла слава как о весьма благостном, общительном и талантливом иерархе. И действительно, он одни только сутки пробыл, а память о себе оставил надолго. Прежде всего, Преосвященный совершил Божественную литургию, после нее, за чаем, в ректорской квартире состоялась его беседа с духовенством. Говорилось здесь много нового и интересного, затем высокий гость обошел номера студентов и келлии иноков, в том числе заходил и ко мне, причем так приветливо и благожелательно отнесся, как будто давно меня знал. В довершение всего вечером им же предложена была в первой аудитории лекция, внесшая в нашу жизнь большое оживление.