Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков - Александр Иванович Яковлев

сколько новонародившейся поповской декадентщины, проектов о женатых архиереях, попах-двоеженцах, сюртучных священнослужителей, отмены постов и, наконец, узаконения проституции» (цит. по: 190, с. 332).

Тем не менее владыка Антоний страшился не изменений вообще, а слишком сильных и далеко идущих преобразований, не совпадавших с его довольно консервативными воззрениями. И сам он занимался не только вопросами высокой церковной политики, но и множеством текущих дел по своим епархиям, особое внимание уделяя учебным заведениям. Так, после ревизии Киевской Духовной Академии в марте – апреле 1908 года владыка Антоний написал подробнейшие характеристики на всех 25 преподавателей академии, в которых строго, но объективно оценил их личности и прослушанные им лекции. Например, о профессоре Голубеве написал, в частности, что, «занятый преподаванием в университете и изданием весьма важных документов отечественной истории, а также изнуренный болезнями, профессор читает хотя оживленно, но нервно, и его переутомление сказалось во взволнованном настроении»; лекция К. Д. Попова по патристике была оценена следующим образом: «Чтение немного вялое, с заминками, ознакомление с предметом подробное, но идеи христианского философа об отношении знания к вере не были выяснены с достаточной определенностью. Впрочем, впечатлению от лекции вредило то обстоятельство, что профессор, видимо, прихварывает в отношении нервной системы. Отношение его к науке вполне церковное, познания в своей области в свое время приобретены хорошие, но продолжается ли работа и посейчас, это незаметно, потому что профессор не печатается» (цит. по: 102, кн. 2, с. 125–126). Позднее, после решения Святейшего Синода о реформировании духовных академий, пересмотре их устава и усилении религиозного воспитания учащих и учащихся, в обществе осуждали участие владыки Антония в «разгроме духовных академий». Профессорская корпорация Киевской Духовной Академии ответила на его ревизию тем, что прекратила прием в академию студентов из Волынской епархии.

Как бы то ни было, не все было плохо, усилиями тысяч священников и сотни епископов в первое десятилетие XX века происходило очевидное возрождение церковной жизни в России. Даже такой скептический человек, как протопресвитер Георгий Шавельский, вспоминал: «Перелом в церковном деле в последнее время произошел, и перелом – очень большой. Я помню еще время, когда во всех почти сельских церквах одиноко гнусавили дьячки, когда хоры в этих церквах были редкостью… в последние перед революцией годы едва ли находились на Руси храмы, где бы не раздавалось хоровое пение; устная проповедь вслед за богослужением стала обычным и даже обязательным явлением. Появились тысячи разных церковных братств и обществ…» (203, т. 2, с. 156).

Сам архиепископ Антоний в те годы много внимания уделял проблеме единоверия, искренне полагая полезным воссоединение со старообрядцами. Он стал председателем состоявшегося в Петербурге в январе 1912 года Всероссийского единоверческого съезда. По его окончании он обратился со специальным посланием к старообрядцам-раскольникам, в котором утверждал православное учение о Церкви: «Причащение и священство возможно только в истинной Церкви, а вне ее один обман и одна видимость…» (цит. по: 102, кн. 2, с. 339). Владыка убеждал староверов, что нельзя прошлыми гонениями оправдывать их нынешнее отделение от Церкви, но в ответ услышал то, в чем сам был убежден: необходимо прежде изменить строй церковного управления, ликвидировать подчиненное положение Церкви к государству (см. 190, с. 401–413).

Владыка Антоний был уверен в том, что Церковь должна не только освящать жизнь светскую, но и руководить ею в правильном направлении. После первой русской революции 1905–1906 годов он активно поддержал монархический Союз русского народа, в деятельности которого ему виделось начало, способное сплотить народные массы вокруг принципов веры и самодержавия. По всей России разнеслось его пламенное «Слово о Страшном Суде и современных событиях», произнесенное в Исаакиевском соборе Петербурга 20 февраля 1905 года, вскоре после «кровавого воскресенья», послужившего «запалом» к первой русской революции. «Страшный Суд! О горестное слово для сынов суетной современности!.. Горе, горе вам, лукавые, хвастливые лжецы! Не столь ужасны ваши беззакония, ваш разврат, ваша черствость, ваше забвение Бога и вечности, сколько пагубный дух самооправдания, закрывающий пред вами все пути к исправлению себя, все двери к покаянному воплю. А духом этого горделивого оправдания себя и осуждения других проникнута вся современная жизнь… Разгоряченные, разочарованные юнцы, как учащиеся, так и фабричные, действительно не могут разобраться в том, кто виновники их беды, и готовы верить, со слов своих лукавых руководителей, будто неизбежная строгая расправа с ними есть произвол правительства, на которое они озлобляются еще более и затем еще более слепо отдаются во власть зачинщиков мятежа, как кролики, бросающиеся в пасть удава»; эти мятежники не думают о русском народе, «которого они не знают, которого изучать не хотят, которого в душе своей глубоко ненавидят», – проницательно отмечал владыка (14, с. 115–119).

В то же время нельзя не отметить, что владыка Антоний нисколько не идеализировал сам народ. В одной из проповедей 1904 года он указывал, что неудачная война с Японией является Божьей карой за отступничество русского общества от исконных христианских основ жизни, в частности за гибель нескольких тысяч китайцев, находившихся в услужении у русских работников КВЖД. В другой проповеди главным стал призыв к сплочению: «Теперь все мы – одна семья, один народ, один дух, одно сердце, одна стена против врагов…». Причинами неудачи войны владыка Антоний считал не столько слабость русских войск, сколько внутреннее состояние России, «глубокое нравственное падение русского общества» (102, кн.1, с. 460, 467). Вот почему он с большим сочувствием отнесся к идеям сборника статей нескольких русских философов «Вехи» (1909), в котором осуждалась та часть русской интеллигенции, которая отвернулась от христианства, утратила связь с народом и государством, но приняла идеи космополитизма и нигилизма. Владыка Антоний опубликовал в газете «Слово» открытое письмо к авторам сборника, в котором восхитился «суворовской храбростью» веховцев, которые «обратились к обществу с призывом покаяния, с призывом верить, с призывом к труду и науке, к соединению с народом, к завещаниям Достоевского и славянофилов» (см. 102, кн. 1, с. 514–522).

В революционных и даже либеральных кругах архиепископ Волынский быстро обрел репутацию «черносотенца» и «реакционера». Показательно, что в программе ведущей оппозиционной партии – кадетов не было ни слова о Церкви, они занялись этим уже в канун революции. В этих кругах к Православию относились с пренебрежением или равнодушием. По язвительному замечанию владыки Антония, «русская интеллигенция не знает, в чем разница между кадилом и митрополитом» (71, с. 40).

Владыка не обращал внимания на злобу и насмешки своих противников. По его мнению, Церковь была обязана активно включиться в политическую жизнь страны, и прежде всего – в кампанию по выборам в 1-ю и 2-ю Государственную Думу, дабы разоблачать «льстивых обманщиков и агитаторов» и помогать кандидатам, настроенным