Путь истины. Очерки о людях Церкви XIX–XX веков - Александр Иванович Яковлев

повторим, что идея восстановления патриаршества никогда не оставляла его. В декабре 1911 года по просьбе редакции нового журнала «Голос Церкви» он пишет об этом статью, в которой видится удивительное сочетание чистого идеализма, наивной веры в чудодейственное преображение всего строя церковной жизни путем возвращения Русской Церкви Патриарха и в то же время – печальное понимание глубины духовного кризиса, переживаемого русским обществом: «Восстановление патриаршества есть восстановление той свободы или “автономии” внутренней церковной жизни, которую признают за Церковью и новейшее законодательство, и общественное мнение. Свобода эта была отнята у Церкви двести лет тому назад Петербургским правительством, и последнее чрезвычайно ревниво и грозно отражало все попытки не только духовенства, но и общества возвратить Церкви ее законную свободу внутренней жизни и даже говорить об этой свободе…». Но «если бы такое радостное событие совершилось… по лицу родной страны раздавались бы священные песнопения, а не марсельезы, в Москве гудели бы колокола, а не пушечные выстрелы, черноморские суда, украшенные бархатом и цветами, привозили бы и отвозили преемников апостольских престолов

Священного Востока, а не изменников, не предателей, руководимых жидами; и вообще революции ни тогда бы не было, ни теперь, ни в будущем, потому что общенародный восторг о восстановлении Православия после долгого его плена и подступиться не дал бы сеятелям безбожной суеты». Но, увы, ныне «религиозное и нравственное растление русского народа и русского общества идет все глубже с ужасающей силой; польское католичество, немецкий баптизм и русская хлыстовщина отторгают от Церкви десятки тысяч пасомых, а еврейский атеизм и того больше; церковная дисциплина расшатывается в самих основаниях; смелые слова отрицания Церкви раздаются из уст и из-под пера даже священников не только в печати, но и в Государственной Думе…» (10, с. 3, 16–18).

Страстный характер владыки Антония привел его, по нашему мнению, к абсолютизации идеи патриаршества, которая, конечно, не затмила для него Церковь, но обрела непомерно большое значение. В 1891 году впервые архимандрит Антоний при поддержке влиятельного государственного деятеля Т. И. Филиппова – и возражениях К. П. Победоносцева – открыто поставил вопрос о восстановлении патриаршества. Однако стоит вспомнить, что святитель Филарет (Дроздов), сознавая неканоничность синодального устройства церковного управления и испытывая в своем служении все его неудобства и стеснения, тем не менее допускал возможным существование Синода в качестве органа церковной власти.

В 1912–1916 годах, будучи членом Святейшего Синода, владыка Антоний деятельно участвовал в подготовке Поместного Собора; им были составлены четыре докладные записки, в которых рассматривались состав будущего Собора, восстановление патриаршества, реформа духовной школы, создание митрополичьих округов и другие вопросы. Исходной позицией владыки оставалась исключительная власть епископов в Церкви. Он, например, полагал, что в работе будущего Собора могут участвовать клирики и миряне, но – без права голоса. Возможность участия клириков и мирян в Синоде он расценил как «оскорбление православного слуха» (цит. по: 190, с. 225).

В большинстве случаев он занимал консервативные позиции, отвергая предлагавшиеся священнослужителями и мирянами нововведения. В Петербурге и в Москве в начале XX века стали в новых церквах устраивать невысокие иконостасы, что вызвало возмущение владыки Антония, посвятившего этому вопросу две статьи. Он полагал, что высокий иконостас должен полностью скрывать алтарь, что «и подобает в наше грешное время», ибо «мирянам неполезно молиться в храме при открытом алтаре, лишенном напоминания о нашей греховной удаленности от Бога», тем более это неполезно для священников: «Сознавая, что все их молитвенные действия видны народу, иереи уже не заботятся о том, что их видит Господь Бог, и ангелы, и святые, а думают о том, чтобы аффектировать собою молящихся и, подобно ксендзам, постепенно превращаются из молитвенников в актеров, в кривляк, и тем делают свое служение мерзким пред Богом» (20, с. 372–373). Он занял резко отрицательную позицию при обсуждении вопроса о богослужебном языке. В Харькове вопреки пожеланиям своего духовенства он отказался благословить чтение Евангелия на украинском языке в кафедральном Успенском соборе даже раз в году на Пасхальной литургии, сказав: «Все великие нации молятся не на том языке, на каком говорят на базаре» (20, с. 124). При обсуждении вопроса о смешанных браках владыка решительно выступил против них, заявив: «Церковь не должна допускать смешанных браков православных с инославными, которые суть злейшие еретики… Если же государство разрешит такие браки и в силу государственного закона они будут заключаться, то следует брачующихся отлучать от Церкви» (цит. по: 190, с. 240). Столь же негативно на заседаниях Предсоборного присутствия владыка Антоний отнесся к предложениям о чтении священником вслух тайных молитв евхаристического канона, и по его предложению было решено отвергнуть эти новации «как затрагивающие освященную церковным уставом и многовековым обычаем практику». В Киеве в 1918 году митрополит Антоний заявил священникам, что позволение священнику служить литургию верных «при открытых Царских вратах и читать вслух для народа евхаристические молитвы поведет к хлыстовщине» (20, с. 361, 366).

Столь же резко владыка Антоний оценивал духовное состояние православного народа и приходского духовенства. В одной из докладных записок о составе будущего Поместного Собора, адресованных в 1905 году Синоду, владыка Антоний, например, пишет, что «революционное “Общество христианской борьбы”, в котором, впрочем, участвуют два-три духовных профессора, прямо предъявляет Собору требование первым делом “осудить Самодержавие как вполне противоречащее христианству…

Такова одна часть мирян, желающих проникнуть на Собор; а другая – это наши доморощенные богословы “Нового времени”, уже открытые нигилисты, отрицатели догматов, будущей жизни, святых таинств, евангельских чудес, всего Ветхого Завета, принципиальные эротоманы… интеллигентные хлысты. Я думаю, что если бы для участия в Соборе пригласить в полном составе любую каторжную тюрьму, то она не могла бы в такой степени опозорить нашу святую веру и прогневать Бога, как подобные кандидаты в члены Поместного Собора» (цит. по: 102, кн. 2, с. 75–76).

Очевидное выделение в церковной среде либералов, открыто заявлявших о необходимости проведения безотлагательных перемен во всем строе церковной жизни, привело его на критические позиции в отношении митрополита Петербургского Антония (Вадковского), ставшего покровителем такого течения. С присущей ему страстностью, архиепископ Волынский осуждал своего учителя (правда, не публично), полагая, что столичный архипастырь «совсем сбился с толку» и «отдает Церковь в лапы пьяным дьячкам-нигилистам, изображающим из себя академические корпорации» (цит. по: 190, с. 74). По мнению современников, архиепископ Антоний был даже непосредственно причастен к составлению оскорбительного письма А. И. Дубровина в адрес митрополита Санкт-Петербургского в декабре 1906 года (см. 190, с. 310–314).

Полагая главным злом давление государства на Церковь, он в то же время считал равновеликой угрозой для Церкви активность церковных радикалов. «Не столько боюсь противодействия 200-летнего государственного деспотизма над Православием, – писал он Б. Н. Никольскому, –