А потом я проснусь - Алайна Салах

чтобы привести себя в чувство. Смеюсь. А ведь Лелик прав. Так, как я, себя даже женатый Дис не ведет. Ну что с ней может случиться? Девяностые канули в лету, и мы в интеллектуальной столице живем.

Просидев полчаса перед телевизором, я набираю ей снова. И снова тишина. Тревожность внутри меня достигает гигантских размером, переходя в подобие паники, удерживаемой здравым смыслом. Она могла просто забыть в кафе телефон, тем более, после пары бокалов шампанского.

— Дис, — засунув в рот сигарету, к которым не притрагивался уже месяца два, я нервно чиркаю зажигалкой. — Ярослава с кем из твоих сотрудниц могла сегодня встречаться? А то она трубку не берет.

Был бы на месте его Лелик, он бы наверняка пошутил по поводу моей мнительности, но Богдан просто диктует мне номер какой-то Валентины.

— Алло, — отзывается в трубке тонкий девичий голос. Судя по тишине на заднем плане, ни о каких танцах речи не идет.

— Привет, я Алан. Твой номер мне Богдан дал. Не могу дозвониться до Ярославы. Вы еще вместе?

— Нет, — с запинкой и растерянно отвечает девушка. — Я дома уже. Мы часа полтора назад разъехались.

В этот момент раздается пиликанье второй линии, и я невежливо сбрасываю вызов, не удосужившись даже попрощаться. Сейчас это вполне обоснованно. Звонит Ярослава.

— Наконец-то. — Раздражение в голосе скрыть не удается. — Я только что подруге твоей звонил.

— Здрасьте, — говорит незнакомый голос, принадлежащий не Ярославе, а какой-то женщине. — Я телефон подобрала, а тут вы звоните… Знакомую вашу только что на скорой увезли. Валялась в подворотне без сознания.

В последующие несколько минут узнаю о себе одну важную вещь: мой мозг не лишается возможности соображать даже в моменты самого страшного отчаяния. По крайней мере, его хватает на то, чтобы выяснить адрес дежурной больницы и срочно выехать туда. Такого я не испытывал, даже когда мать Вильдана, рыдая, сообщила, что ее единственный сын и один из моих лучших друзей разбился на мотоцикле. Потому что Виль обожал экстрим — таких, как он, называют адреналиновыми наркоманами, и где-то в голове я, наверное, всегда держал, что это когда-то может случиться. Но, блядь, не с Ярославой. Только не с ней. Нет ни одной объективной причины для того, чтобы с ней произошло что-то плохое. Потому что она лучший человек из тех, кого я знаю. Безобидная, как бабочка, даже если на первый взгляд может так не показаться. От нее отказались родители, и недавно их жизни ушел последний близкий человек… Поэтому я не понимаю… Сука, не понимаю, как так вышло, что она могла оказаться без сознания в подворотне.

Женщина, которая подобрала ее телефон, толком двух слов связать не могла: сказала, что видела, как санитары затаскивали ее в скорую без сознания, но что произошло, ей неизвестно. Нашли Ярославу метрах в трехстах от дома. Каким-то образом мне удалось поблагодарить женщину за неравнодушие. Если бы не ее звонок, я бы еще долго мог пребывать в неведении.

— К вам девушку должны были привезти где-то полчаса назад, — с ходу выпаливаю я сотруднице в приемном отделении скорой. — Ее нашли без сознания.

— Подождите пока, — равнодушно отвечает она, деловито листая потрепанную тетрадь. — Вон туда сядьте.

В другое время я бы проигнорировал этот отголосок совка и действительно терпеливо дождался, пока эта тетка закончит имитировать подобие сверхзанятости. Но не сейчас. Потому что если выбирать между Ярославой и чем бы то ни было, я всегда выберу первое. И этой нерадивой представительнице больничной власти тоже следует расставлять приоритеты.

— Вы слышали, что я сказал? Мою девушку нашли без сознания. Думаете, я спокойно сяду и буду смотреть, пока вы листаете журнал?

— Грубить мне не нужно… — возмущенно начинает толстуха.

— Я вам не грублю. Вы здесь для чего сидите? В чем суть вашей работы? Врачи жизни спасают, скорая экстренно больных доставляет…А вы здесь для чего? Чтобы делать вид, что на самом деле тут всем на всех наплевать? Ты на секунду представь, что сюда твою дочь или мать привезли, потому что их нашли в подворотне без сознания… — От зашкаливающих эмоций я перехожу с ней на «ты». — Сидела бы спокойно и ждала, пока какая-то тетка делала вид, что ты здесь никто и твои переживания никому не интересны?

— Молодой человек…

— Блядь, просто скажи мне: привозили сюда девушку в течение последнего часа! — не выдержав, рявкаю я. — Потому что если ты не ответишь, я просто подвину тебя вместе со стулом и сам пройдусь по всем этажам.

То ли я выгляжу достаточно безумным, то ли тетка еще не до конца ссучилась, но через пару секунд немой борьбы с собой, она открывает последнюю страницу журнала и, наконец, произносит то, что мне важно услышать:

— Привезли двадцать минут назад. Без сознания. Сейчас ее на КТ отвезли. Потом в нейрохирургию, наверное,определят.

Я отступаю. Нейрохирургия — это ведь что-то, связанное с травмами головы. Или я что-то не понимаю?

— Я могу ее как-то увидеть? — Я машинально ощупываю пространство за собой в поисках опоры, которой,как назло, не находится. То есть, это не случайная потеря сознания из-за выпитого алкоголя или скачка давления. Речь идет о чем-то гораздо более серьезном.

— Сейчас, — неожиданно мирно говорит тетка и, шаркая больничной обувью, покидает свой пост. Откуда-то издалека раздается ее голос:

— Мила! Тут к той, которая без сознания, муж приехал. Можно пропустить?

Если бы я не был настолько раздавлен, то наверняка оценил бы ее попытку помочь, присудив мне статус супруга Ярославы. Но все, что я могу: это таращиться в белый просвет больничного коридора и ждать.

— Пусть проходит к двадцать первому. Ее сейчас с КТ вывезут.

Не дождавшись разрешения моей нечаянной союзницы, я самовольно миную ее пустой пост. Откуда-то я даже знаю, где находится это гребанный двадцать первый кабинет — прямо и направо, — хотя в этой больнице ни разу не был. Может быть, потому что чувствую, что Ярослава где-то рядом.

— Бахиллы-то чего не надел? — хмурится тетка из приемной, скептически оглядывая мои кроссовки. — Ладно, у тебя вроде чистые. Сейчас ее вывезут. Нормально все будет… Врачи у нас хорошие.

Минуты тянутся мучительно долго. Даже удивительно, что на двери, которую я, не отрываясь, сверлю взглядом, до сих пор не появилось обожженной дыры. Сложно поверить, что