В Школе Магии Зарежья - Сенкия Сияда

Ладмир с тех пор так и не объявлялся и, хотя с его амулетом беспрепятственный доступ в подвал мне был открыт, спускаться и блуждать в потемках, разыскивая его, мне не хотелось. И тут я очень кстати вспомнила про лыжи, которые почему-то до сих пор хранились у нас в комнате. Лучшего момента, чтобы вернуть их владельцам, и быть не могло — школа практически опустела, а все, кто по той или иной причине еще остался, сейчас, скорее всего, спят — за окном почти ночь. Из компании дружков в школе находился только один Сапень, который дожидался скорого прибытия отца в столицу, чтобы вернуться телепортом домой вместе с ним. Я влезла в тапки и, подхватив лыжи, пошла по темным коридорам на третий этаж. После моего продолжительного стука в дверь за ней, наконец, послышалась невнятная возня.

— Кто там? — раздался хриплый заспанный голос, не предвещавший ничего доброго.

— Сапень, ты спишь? — прошептала я в щелку между дверью и косяком.

— Хвос! Ночь-полночь! Конечно же, нет! — язвительным тоном отозвался Сапень.

— Я так и думала, — доверительно поведала я, слушая шлепанье ног по полу. Наколдовала светляка. В замке провернулся ключ, и в дверном проеме показалась помятая Сапневая физиономия. Оглядев меня с ног до головы и уделив особое внимание лыжам, он удивленно вскинул брови:

— Ты что, на лыжах сюда ехала?

Я в ответ тоже оглядела его с ног до головы:

— Эротичные труселя, — кивнула на сочно-зеленые семейники, оттеснила его с проема и вошла в комнату, походя фамильярным жестом прислонив к нему лыжи.

— Специально надел к твоему приходу, — не остался в долгу Сапень (на моем языке сразу зависло язвительное подозрение, что до того он, стало быть, ночевал вовсе нагишом и, мол, как там, бедный сосед по комнате Лорг такое терпит; но ситуация моя была не такая, чтоб сильно к словам придираться, и я устало подзакатила глаза, стараясь выбросить из головы непредумышленно все равно в нее лезущие голозадые картины), но все-таки прошел к стулу и штаны надел, после того, как запрятал лыжи куда-то за шкаф (я содрогнулась, вспомнив, при каких обстоятельствах на моей памяти их оттуда извлекли). Парень не роптал, так как знал, что так просто меня теперь все равно не выгнать. — С чем пожаловала?

— Сижу я, значит, мучаюсь от бессонницы. Дай, думаю, хоть лыжи обратно отнесу, а то вдруг они здесь кому сильно нужны.

— Это ты правильно придумала, — ядовито покивал Сапень, — ночью лыжи — самая необходимая вещь, без них никак.

— Вот и я так подумала, — обрадовано кивнула я. Мы помолчали. Сапень, нахмурившись, меня разглядывал, я широко и глупо улыбалась.

— Ну и чего ты от меня хочешь? — спросил, наконец, Сапень.

— Давай страдать бессонницей вместе! — без промедления оттараторила я, продолжая улыбаться в тридцать два зуба.

— Но я не страдаю бессонницей и хочу спать, — резонно возразил приятель.

Я грустно вздохнула, перестав улыбаться:

— Так непривычно засыпать одной в комнате. У меня всегда во время каникул бессонница. Тебе хорошо, завтра уедешь.

Сапень смягчился.

— Ну да ладно тебе, я же не знал. Хочешь, спи здесь. На кровати Лорга, — великодушно предложил он. — Обещаю не приставать, — добавил он, улыбнувшись.

— Да нет, спасибо. Но вот если бы ты посидел со мной в комнате, пока я не усну, я была бы тебе очень благодарна, — робко взглянула я на него. Сапень поднялся, натягивая свитер.

— Пошли.

— Ты такой добрый, друг. Спасибо, — нечаянно всхлипнула я.

— Да ладно тебе, — смутился Сапень. И мы оба умилились.

— Ну, и как мне тебя усыплять? — осведомился Сапень, когда я залезла под одеяло, а он сел на краешек кровати, как посетитель у больного.

— Не знаю, — улыбнулась я. — Единственно, чур, не душить и не обездвиживать с закрытыми глазами. Спой мне колыбельную, — бесхитростно придумала я.

— Колыбельную? — уточнил Сапень, хищно улыбнувшись.

— Нет!! — неожиданно догадавшись, заорала я, когда он уже открыл рот. — Только не «Сладких снов тебе, царица»!!! У меня на нее теперь нервный тик, — чуть тише добавила я.

— А что тогда петь? — растерялся Сапень. — А! Кажется, я еще одну знаю.

Я приготовилась слушать и натянула одеяло до подбородка. Сапень вперил взгляд куда-то в спинку кровати и негромко запел. Как ни странно, голос был приятный и не фальшивил. Я разомлела.

— Куда плывешь лебедушкаНочкой темною с луною полною?Ой, люли-люли ходит нечисть, берегись!!Красотой ли лунной любуешьсяИли ищешь смерти в темноте?Ой, люли-люли ходит нечисть, берегись!!«Добрый молодец! Ищу любого да сладенька,И не помеха мне ночка темная».Ой, люли-люли ходит нечисть, берегись!!Коль страдаешь ты, помогу я, страдалица!Где искать твоего сладенька?Ой, люли-люли ходит нечисть, берегись!!«А и нашла я его!» Ощерила лебедь клыки белыеИ утянула и съела меня на речном бережку.

Я села на кровати, выпучив глаза:

— И это колыбельная?!

— А что? — заметно стушевался Сапень. — Мне ее мама в детстве пела.

— Жуть, тебе просто повезло, что ты вырос нормальным! Или нет? — я сощурилась, пытаясь на глаз определить нормальность Сапня, после чего подскочила в отчаянье: — Я же теперь всю ночь не усну!! — И покосилась на шкаф, откуда с наибольшей вероятностью могла выскочить зубатая лебедушка.

— Я же обещал, что посижу с тобой, пока ты не заснешь, — успокоил меня Сапень и заботливо подоткнул под бок одеяло. Я сразу представила, как я, значит, засыпаю, Сапень уходит, а из шкафа подколодной змеюкой медленно вылазит лебедушка, прековарно улыбаясь и иногда вскидывая голову в беззвучном злодейском смехе..., и накрылась одеялом с головой.

Ночевал Сапень на Тамаркиной кровати. Утром я проснулась первая и сладко потянулась. Дошла до соседней кровати, умиленно полюбовалась на безмятежное, как греза младенца, лицо. Присела и гаркнула прямо в ухо:

— Рота, подъем!!!

Сапень подскочил почти до потолка и, путаясь конечностями в покрывале, сел, потрясенно оглядываясь по сторонам:

— А? Что? — осмысленный взгляд остановился на мне. Теперь лицо было отнюдь не мирным, брови были сурово сдвинуты. Я попятилась назад, оправдываясь:

— Просто, так сделать — это было одним из пунктов списка моих примитивненьких мечт...

Сапень рывком сдернул с себя покрывало.

— Это очень слабая отговорка, — и оскалился, поднимаясь с кровати и нависая надо мной.

— Ты, знаешь что... я ведь тебя из кувшина не полила, как вначале хотела? Будь ласков! — неуверенно возразила я и дала деру. Вместо утренней зарядки мы развлекались беготней по пустынным коридорам и применением всяких заклинаний без разбора.

— О, нет! Опять! — простонал Сапень, отказываясь продолжать погоню с отросшими ниже носа бровями.

— Что поделать, судьба! — я сочувственно похлопала его по плечу и отправилась снимать с себя и расколдовывать мокрую и обросшую лисьей шерстью одежду. На тот момент меня крайне занимал только один вопрос: почему от этой мокрой лисы несет как от мокрой псины?

После совместной прогулки к знахомагу, вернувшему бровям Сапня человеческий вид, я проводила товарища до ворот в город и осталась одна. То есть, разумеется, одна я не была, в школе на каникулах всегда оставалось несколько знакомых ребят, но без привычного общества Тамарки и дружков совершать всякие безрассудства было не так весело, хотя, как назло, наличие прорвы свободного времени меня располагало именно к этому.

— Это не я!! — долетел до меня возмущенный, срывающийся на визг юношеский голос.

Я сильнее заторопилась с книгами. Примененное заклинание лишь чуть облегчило их огромный вес, да и то на первое время. Палочка ученическая, как правило, весьма ограничивала размах задуманного. Поэтому, подгоняемые обстоятельствами, большинство недоучек типа меня использовали не неудобную левитацию (а тем более в движении еще и приходилось постоянно обновлять заклинание), а левитационный импульс, что было значительно проще, но вес на собственном горбу уменьшало лишь слегка и как-то дергающе.

Конец тоннеля-перехода манил, как монетный аверс, стены прыгали перед глазами, как голодные лягушки: хоть поспешала я и на присогнутых, видно, шатало меня все-таки прилично. Я затравленно оглянулась. Успею — не успею? Успею — не успею?

Не успела.

— Стой, кто бы ты ни был, мелкий пакостник!

Или успела?

Судя по грозному рыку, библиотекарь увидела лишь заворачивающий в проем край от мешка.

— Я до тебя доберусь и разберусь! — раздалось угрожающее. Что и говорить, главная библиотекарь всегда была импульсивна. А у меня откуда-то сразу взялись силы передвигаться еще быстрее. Плохо то, что голос не отдалялся, а явно приближался, чьи-то ноги топали позади. Хорошо, что ходы, ведущие из хранилища, были изломаны ввиду стоящих тут и там громоздких красочных стендов, повествующих о необходимости любить чтение, беречь книги, и — ой-ей-ей! — уважать труд библиотекарей! Поэтому мне пока и удавалось сохранять инкогнито. Что будет, когда я доберусь до прямой, уводящей меня в учебный коридор прорицателей? В голове на тему моего спасения болталась только одна весьма бредовая идея суицидальной направленности — начать сбрасывать балласт в виде книг. Этот весьма спорный маневр при удачном исходе решал сразу две сиюминутные задачи — при уменьшении веса поклажи бежать станет значительно легче, и, во-вторых, существует надежда отвлечения гонящей меня дамы, которая такого кощунства (книги на полу) вряд ли потерпит и кинется их подбирать; но (!), увы, абсолютно объективно данный же маневр значительно накидывал всяческих нехороших последствий (потому что после такого она уж точно не успокоится, пока лично не откусит виновнику руки, а возможно, и уши, и даже нос), ведь и вычислить меня, сопоставив списки, статистики и всякие эти карточки учета литературы, задачка — примитивнее некуда. А так: нет улик — нет вины, а народу в библиотеке помимо меня достаточно толклось — это я точно знаю.