Сестры-близнецы, или Суд чести - Мария Фагиаш

Ганс Гюнтер не имел привычки держать ее в курсе финансовых дел. Был ли он богат или только обеспечен, как его товарищи, она не знала. Составлял ли он завещание? И что в нем содержится, если оно есть? Как быть с прислугой, с домом и лошадьми? Должна ли она оставаться в Алленштайне или перебираться в Берлин?

Алекса плохо спала, просыпалась от звуков в доме и шума деревьев. Дважды ей казалось, что она слышит шаги на лестнице, и ее бросало в дрожь. Она боялась не мертвых, а живых. Ранке, в этом она не сомневалась, был не вполне нормален, но от подозрений в сумасшествии будет отбиваться, чего бы это ему ни стоило. Он способен перехитрить охрану, так же, как и в прошлую ночь, проникнуть в дом, даже невзирая на опасность быть схваченным. Но она не теряла надежды, что его допрос аудитором послужит ему предостережением и он не станет больше рисковать.

Первая половина дня прошла без неприятностей. Привозили платья для примерки, офицеры делали визиты соболезнования, в том числе и генерал Хамман. Около середины дня пришел лейтенант Стоклазка с поручением военного судьи узнать, не пропало ли что-нибудь из ценностей. На это Алекса отвечала, что она основательно еще не проверяла, но ей кажется, что все на месте.

Вскоре после обеда к дому подкатил экипаж. Звонок у входной двери заставил ее вздрогнуть, как, впрочем, и каждый звонок в этот день. Она открыла дверь сама. Как она и опасалась, на пороге стоял капитан Ивес, сопровождаемый на этот раз лейтенантом Стоклазкой.

— Не кажется ли вам, что половина девятого не подходящее время для визита, господин капитан? — резко спросила Алекса. Ее антипатия к нему оказалась сильнее страха.

— Несомненно. Только я надеялся, что нас в порядке исключения простят. — При этом он улыбался с успокаивающей сердечностью. — Можно нам войти?

Его предупредительные манеры раздражали Алексу еще больше, чем прежняя заносчивость. «Ранке признался, — молнией пронзила ее мысль. — И поэтому так победоносно сияет аудитор». Весь день она опасалась чего-то подобного и размышляла, что должна отвечать на обвинения в соучастии, не зная толком, что именно рассказал Ранке.

— Ну так заходите в дом, — сказала она, стараясь держаться спокойно… — Не могу же я, в самом деле, отправить вас назад.

Аудитор по-прежнему сиял.

— Мы принесли добрую весть. Конечно, если можно так выразиться в столь трагический момент.

Тут наконец появилась Бона, чтобы открыть дверь. Алекса распорядилась принести коньяк и стаканы и пошла впереди всех в салон.

— Итак, господин капитан?

— Мы поймали его.

— Кого?

— Убийцу вашего супруга.

У Алексы перехватило горло. Голос аудитора, казалось, доносился издалека.

— Человек, которого вы знаете. И поэтому мы позволили себе заехать к вам, хотя сейчас и слишком поздно. Но есть некоторые неясности, которые только вы можете разъяснить, госпожа баронесса.

«Он когда-нибудь дойдет до сути, этот садист», — подумала она и спросила: — И кто же это?

Капитан вставил моноколь в левый глаз.

— Драгун Дмовски, — объявил он, чеканя каждый звук.

Она непонимающе смотрела на него.

— Нет! — было единственное, что вырвалось у нее.

— Он, и никто другой.

Вместо облегчения ей пришло на ум, что готовится какая-то западня.

— Вы не можете принимать это всерьез, господин капитан, — сказала она.

— Напротив. У меня нет ни малейшего сомнения, баронесса. Во вторник вечером солдаты из караула замка видели его идущим в направлении площади парадов. Затем в час пятнадцать его видела смена, которая заступает ровно в два часа. Он выходил из ворот вашего сада.

— И они уверены, что это действительно был Дмовски? В такую темную ночь?

— Один из караульных замка хорошо знает его, он из той же деревни, что и Дмовски. Двое других узнали его на очной ставке.

«Конечно, они видели Дмовски, — сказала себе Алекса. — Несомненно, он тайно посещал Ганса Гюнтера и возвращался назад в казарму. Не в первый раз приходил он на тайное свидание в дом. Вот объяснение тому, что Ганс Гюнтер вдруг согласился перебраться из спальни вниз».

— У этого парня на совести больше, чем одно убийство, — продолжал капитан. — Известно, что он часто после отбоя самовольно покидал казарму. Наверняка на его совести ограбления, во всяком случае, мы нашли у него драгоценности, часы, кольцо и золотую цепочку. Я полагаю, он пытался ограбить ваш дом, но был застигнут на месте преступления вашим мужем. А когда он увидел, что его узнали, стал стрелять. Все очень просто.

Алекса снова остро почувствовала старую неприязнь к Дмовски, его издевательский взгляд, скабрезную ухмылку, когда она дала ему пощечину. Но потом ей пришла в голову отрезвляющая мысль, что Дмовски обвиняют в преступлении, которое он не совершал.

— Разве только если вы не ошибаетесь. Я убеждена, что вы арестовали не того человека. Он мог быть бессовестным, наглым и нахальным, но он никакой не убийца…

Капитан внимательно взглянул на нее.

— Дмовски утверждает, что ваш супруг убрал его из денщиков по вашему требованию. Вы не желали больше терпеть его в доме.

Алекса была ошеломлена.

— Он так и сказал?

Лейтенант пришел аудитору на помощь.

— Он сказал, что, как бы он ни старался, вы, баронесса, всегда к чему-нибудь придирались и добились, что он вылетел из дома. Это дословно.

— Я действительно была им недовольна, он был нагл и не ставил меня ни во что. Вот и все.

Казалось, что аудитор был расстроен из-за того, что Алекса не пришла в восторг от ареста драгуна Дмовски, и принялся молча расхаживать по комнате.

— Он утверждает также, что вы настояли убрать его из дома, потому что он не… ну… не отвечал на ваши авансы. Вы якобы проявляли слабость по отношению к нему, а когда он отказался…

— Это бессовестная ложь! — возмущенно перебила его Алекса.

— Он полагает, что вы опасались того, что он все расскажет вашему мужу.

— Что расскажет?

Ей пришло в голову, что аудитор умышленно переворачивает показания Дмовски, чтобы услышать от нее нечто изобличающее ее мужа.

— Вы по-прежнему твердо убеждены, что он невиновен?

— Что значит «невиновен»? Он лжец, но никакой не убийца.

Капитан Ивес покачал головой.

— Вы меня удивляете, баронесса.

«Нужно быть осторожней. Если она будет настаивать на том, что Дмовски не может быть убийцей, аудитор в конце концов может отказаться от этой версии и начать искать другого подозреваемого. А уж тут он неминуемо выйдет на Ранке». — Поэтому она проигнорировала его замечание.

— Доказательств вполне достаточно для осуждения Дмовски, — сказал наконец аудитор. — Двое свидетелей видели, как он покинул место преступления. Кроме того, мы нашли у него драгоценности и деньги. Хотя вы и утверждаете, что из дома ничего не пропало, но я попрошу вас все-таки взглянуть на эти вещи. Может, что-то из них принадлежало вашему супругу.

Конечно, Алекса охотно подтвердила бы, что Дмовски украл эти вещи, но она знала, что Ганс Гюнтер подарил их. Почему Дмовски не сказал этого и не снял с себя хотя бы обвинение в убийстве с целью ограбления? И почему аудитор не хочет глубже вдаваться в природу отношений между майором и его денщиком? Он наверняка в курсе показаний против Годенхаузена и кирасира Боллхардта и капрала Зоммера на первом процессе Мольтке; он на самом деле это упустил или сделал это умышленно? Неужели все обвинители военных судов такие же тупые или предвзятые, как капитан Ивес? Тогда действительно у Фемиды повязка на глазах.

— Я охотно взгляну на вещи, если вы считаете это нужным, — сказала Алекса, встала и протянула, прощаясь, руку капитану Ивесу. Он галантно поклонился и поднес ее руку к губам.

— Еще одна просьба, баронесса. Не смогли бы мы в связи с этим провести очную ставку с Дмовски?

Выдержка на секунду оставила ее.

— Зачем? — спросила она и тут же пожалела, что это прозвучало слишком резко.

— Мы хотели бы узнать больше и о назначении Дмовски денщиком майора, и об его увольнении. По сравнению со службой в казарме жизнь денщика в доме намного привлекательней, и может оказаться, что тут не ограбление было главной целью, а скорее месть.

— Ну, господин капитан, мне кажется это слишком натянутым.

— Мадам, мы не можем передать это дело в военный суд, пока не примем во внимание все варианты и не изучим все как следует.

Алекса должна была уступить, и скорее, затем чтобы они наконец убрались. И без этого она буквально шла по тонкому льду и не могла больше рисковать. В итоге она пообещала на следующее утро прийти в кабинет аудитора.