Искусство обмана. Популярная энциклопедия - Юрий Щербатых

Глава 5. Морально-этические и социально-политические аспекты обмана

Общие аспекты морали

Проповедовать мораль легко, обосновать ее трудно.

А. Шопенгауэр

В этой главе мы подошли, наверное, к одному из самых сложных и неопределенных разделов данной книги. Пока мы рассматривали информационные или коммуникативные аспекты обмана, все было более или менее понятно: один человек сообщает другому (или другим) какую-то информацию, которая в итоге оказывается ложной или истинной.

Но когда мы вступаем на зыбкое поле морально-этических оценок, общепризнанные на первый взгляд слова и понятия вдруг теряют свою однозначность и то, что признается правильным и хорошим в одних обстоятельствах, оказывается плохим и безнравственным в других.

Солдат обманул своего начальника — это плохо, и за это в условиях военного времени его могут расстрелять. Он же, попав в плен, сумел обмануть врагов и, захватив важные документы, вернулся к своим — честь ему и хвала: получай орден за хитрость и смекалку.

Врач обманул своего коллегу, скрыв от него новый способ лечения — нехорошо; товарищи по работе его осудили. Этот же врач скрыл от больного диагноз (тот был обречен, неоперабельная форма рака) — все с пониманием отнеслись к этому факту. Некоторые даже назвали такой обман «благородным» и «гуманным».

Пятилетняя девочка приходит к папе с вопросом «Откуда берутся дети?», и оторвавшийся от газеты папа начинает лепетать что-то об аисте и капусте или магазине, где продают детишек. Сидящий рядом приятель одобрительно улыбается: не рассказывать же пятилетней девчушке о технике полового акта.

Обман ребенка налицо, но никого это не волнует. Но если тот же ребенок, разбив вазу, начинает сваливать вину на кошку, то, уличенный во вранье, он будет сурово наказан: «Не смей обманывать родителей!»

Такие примеры можно продолжать до бесконечности, но, наверное, вам уже становится ясной вся сложность и неоднозначность моральных оценок правды и лжи, чистосердечия и обмана.

Метафорическое изображение борьбы Добра и Зла. Фрагмент средневековой фрески

Чтобы разобраться в хитросплетениях моральных догм и правил, нам следует начать с определения этих понятий. Так что же такое мораль? Толковый словарь С. И. Ожегова определяет ее как «нравственные нормы поведения, отношений с людьми, а также сама нравственность».

То есть мораль — это нравственность. Не очень понятно… Полистаем словарь дальше и посмотрим, что есть «нравственность». Согласно определению того же С. И. Ожегова, «нравственность — это внутренние, духовные качества, которыми руководствуется человек, этические нормы; правила поведения, определяемые этими качествами». Итак, одно из главных содержаний понятий морали и нравственности составляют нормы и правила поведения людей, которыми они руководствуются в своей жизни. В отличие от правовых норм неисполнение их не влечет за собой тюремного заключения, а их нарушитель подвергается только общественному порицанию. Но так же, как и право, мораль исторически обусловлена и изменчива: то, что признается нравственным в одном обществе, безнравственно в другом.

Великий Иоганн Вольфганг Гете говорил: «Нравственность — это вечная попытка примирения наших личных потребностей». Ему вторил английский философ Бертран Рассел:

«Практическая нужда в морали возникает вследствие конфликта желаний различных людей или конфликта желаний в одном человеке».

Другими словами, люди придумали мораль для того, чтобы обуздать свой природный эгоизм и регулировать общественные отношения. Эту мысль мы находим в высказываниях многих великих мыслителей древности:

«Что такое нравственность? Наука о соглашениях, придуманных людьми для того, чтобы совместно жить наиболее счастливым образом. Подлинная цель этой науки — счастье наибольшего числа людей».

К. Гельвеций

«Нравственность есть наука об отношениях, существующих между людьми, и об обязанностях, вытекающих из этих отношений».

П. Гольбах

Марксисты говорили о нравственности более откровенно:

«Коммунисты вообще не проповедуют никакой морали… Они не предъявляют людям морального требования: любите друг друга, не будьте эгоистами и т. д.; они, наоборот, отлично знают, что как эгоизм, так и самоотверженность есть при определенных обстоятельствах необходимая форма самоутверждения индивидов».

К. Маркс и Ф. Энгельс

«Мораль — это «бессилие в действии». Всякий раз, как только она вступает в борьбу с каким-либо пороком, она терпит поражение».

К. Маркс

«Абсолютно безнравственного нет ничего на свете…»

Ф. Энгельс

В свою очередь, восточные мыслители, в частности Рабиндранат Тагор, также понимали неразрывную, диалектическую связь нравственного и безнравственного в человеческом обществе. Тагор писал:

«То, что безнравственно, на самом деле недостаточно нравственно, ведь и в неправде есть доля правды, иначе она и не могла бы даже зваться неправдой».

«Чтоб безнравственное намерение осуществилось, оно должно позаимствовать часть оружия из арсенала нравственности».

Ему вторил Лев Толстой, много позаимствовавший из индийской философии:

«Только с сильными, идеальными стремлениями люди могут низко падать нравственно».

В эпоху господства коммунистической философии было принято рассматривать все общественные категории с классовых позиций. В «Кратком словаре по этике», изданном в 1965 году, утверждалось в этой связи, что «общество, тот или иной класс создает моральные нормы, принципы, формирует понятия добра и зла соответственно объективным историческим потребностям. Моральные представления этого общества или класса истинны в той мере, в какой его исторические возможности отвечают потребностям общественного прогресса. И когда тот или иной класс становился реакционным, а его господство превращалось в тормоз общественного прогресса, тогда его моральные представления переставали соответствовать историческим законам, наполнялись ложным содержанием».

Звучит просто и эффектно, но как точно определить, что такое соответствие «исторических возможностей потребностям общественного прогресса»? Вроде бы понятно, что рабство полтора тысячелетия назад тормозило общественный прогресс, но процесс перехода к феодализму занял несколько веков. Так чем же была нравственная истина в эти переходные столетия? И была ли она вообще? Очевидно, что была, ибо люди не могут жить без морали и каких-то нравственных критериев, но вышеприведенное определение не дает понять, как же реально происходит возникновение и становление моральных истин.

Пока из всего вышесказанного определенно ясно одно: в каждой исторической эпохе, в каждом самостоятельно функционирующем человеческом обществе существуют определенные нормы поведения, регламентирующие необходимый и достаточный уровень правдивости его членов. Нарушение этих норм отдельными людьми наказывается путем общественного порицания. Нравственными считаются слова и поступки, соответствующие общепринятым в данном обществе нормам, безнравственными — нарушающие их. Эволюция человеческих отношений приводит к тому, что некоторые нравственные нормы, успешно ранее регламентировавшие взаимоотношения людей, становятся все более неприемлемыми.

В результате возникают новые правила поведения, которые впоследствии находят свое «научное» или религиозное оправдание.

Писатель Гарри Гаррисон, с которым я встречался на Всемирной конференции любителей фантастики в Джерси, во избежание путаницы предложил разделять понятия «этика» и «этос». В романе «Специалист по этике» он писал:

«Правда с маленькой буквы — это выражение отношений, способ описать обстановку, семантический инструмент. Но Правда с большой буквы — слово воображаемое, комплекс звуков, не имеющих значения. Оно кажется существительным, но у него нет рефрена, нет отражаемого. Оно ни для чего не служит, ничего не значит. Когда вы говорите: «Я верю в Правду», вы в сущности утверждаете: «Я верю в ничто».

Люди, которые думают иначе, просто путают понятия «этики» и «этоса». Первое слово относится к науке, изучающей, что такое хорошо и что такое плохо. Второе — к руководящей вере, стандартам или идеалам, присущим тому или иному конкретному обществу. Эти понятия нельзя смешивать. Десять заповедей Божьих отнюдь не являются всеобщими законами поведения, пригодными для любого человеческого общества, ибо, по словам Гаррисона, они «лишь куски племенного этоса, местные наблюдения, сделанные группой овечьих пастухов, и пригодные лишь на то, чтобы поддерживать порядок в доме». То, что было хорошо для жителей Иудеи две тысячи лет назад, может оказаться неприемлемым для папуасов Новой Гвинеи или буддийских монахов. Но и внутри христианской этики немало противоречий. Например, вторая заповедь запрещает поклоняться идолам: