Искусство обмана. Популярная энциклопедия - Юрий Щербатых

Так оно и произошло.

— Скажите, — спросил в конце концов Гетман, — почему на столе следователя находятся дамские туфли?

Следователь ответил очень спокойно и просто:

— Потому что, Иван Дмитриевич, это туфли убитой вами Ани Андреевой, и приобщены они к делу в качестве вещественного доказательства, и данное вещественное доказательство изобличает вас как убийцу. Поэтому они и стоят на моем столе. Вот, полюбуйтесь. — И он поднял газету.

Узнав туфли убитой им женщины, Гетман вскочил. Он взволнованно начал кричать, чтобы убрали это страшное свидетельство преступления, и в конце концов признал себя виновным в убийстве жены и ее дочери, желая таким образом избавиться от надоевшей ему женщины и ребенка».

Среди приемов, применяемых следователями во время допроса, есть и такой: бесконечной чередой будничных, малозначащих вопросов усыпить бдительность подозреваемого, добиться того, чтобы измочаленный такой скучной процедурой человек отвечал автоматически, не обдумывая свои слова, и, выбрав такой момент, задать тот вопрос, ответ на который наиболее интересует следователя. Для примера обратимся к классикам.

В сцене допроса Ильи в повести М. Горького «Трое» есть такой эпизод: «…снова посыпались какие-то маленькие, незначительные вопросы, надоедавшие Луневу, как осенние мухи. Он уставал от них, чувствуя, что они притупляют его внимание, что его осторожность усыпляется пустой, однообразной трескотней, и злился на следователя, понимая, что тот нарочно утомляет его.

— Вы не можете сказать, — небрежно, быстро спрашивал следователь, — где вы были в четверг между двумя и тремя часами?

— В трактире чай пил, — сказал Илья.

— А! В каком? Где?

— В «Плевне».

— Почему вы с такой точностью говорите, что именно в это время вы были в трактире?

Лицо у следователя дрогнуло, он навалился грудью на стол, и его вспыхнувшие глаза как бы вцепились в глаза Лунева. Илья помолчал несколько секунд, потом вздохнул и не торопясь сказал:

— А перед тем как идти в трактир, я спрашивал время у полицейского.

Следователь вновь откинулся на спинку кресла и, взяв карандаш, застучал им по своим ногтям.

— Полицейский сказал мне, что был второй час… двадцать минут, что ли… — медленно говорил Илья.

— Он вас знает? — Да.

— У вас своих часов нет?

— Нет.

— Вы и раньше спрашивали у него о времени?

— Случалось…

— Долго сидели в «Плевне»?

— Пока не закричали про убийство…

— А потом куда пошли?

— Смотреть на убитого.

— Видел вас кто-нибудь на месте — у лавочки?

— Тот же полицейский видел… он даже прогонял меня оттуда… толкал.

— Это прекрасно! — с одобрением воскликнул следователь и небрежно, не глядя на Лунева, спросил:

— Вы о времени у полицейского спрашивали до убийства или уже после?

Илья понял вопрос. Он круто повернулся на стуле от злобы к этому человеку в ослепительно белой рубашке, к его тонким пальцам с чистыми ногтями, к золоту его очков и острым, темным глазам. Он ответил вопросом:

— А как я могу про это знать?

Следователь глухо кашлянул и потер руки так, что у него захрустели пальцы».

Тактический план следователя в данном случае состоял в следующем:

1. Постановкой незначительных вопросов, относящихся к несущественным обстоятельствам дела или вовсе не имеющих к нему отношения, усыпить настороженность и бдительность Ильи.

2. Выбрав момент, когда допрашиваемый психологически «разоружился» и уже не ждет ничего опасного, задать вопрос, ответ на который ставит допрашиваемого в положение «попавшегося», то есть «переиграть» допрашиваемого. Таким кульминационным моментом допроса был вопрос о том, спрашивал Илья у полицейского о времени до убийства или после. Любой ответ на этот вопрос ставил Илью в положение человека, знающего о времени совершения преступления, то есть в положение убийцы, поскольку, судя по показаниям Ильи, просто свидетелем — очевидцем преступления он быть не мог.

Надо сказать, что у каждого следователя существуют свои любимые методы ведения допросов. Уже упоминаемый нами следователь военной контрразведки О. Пинто считает, что хорошие результаты дают демонстративная вежливость и доброжелательность к подозреваемому. По мнению О. Пинто, очень важно завоевать доверие подозреваемого и, если это удастся, внушить ему чувство ложного самоуспокоения. Он пишет:

«С кажущейся беззаботностью откидываясь на спинку кресла, следователь своими спокойными, доброжелательными манерами заставляет подозреваемого считать, что допрос — это только неизбежная официальная процедура. Допрашиваемый успокаивается и в таком состоянии обычно выдает себя».

В своей книге «Охотник за шпионами» Пинто дает рекомендации к ведению допроса. Он пишет: «Следователь должен быть вежливым и не выражать словом или поведением сомнения, удивления и т. д., кроме, пожалуй, восхищения. Явную ложь и хвастливость надо поощрять. Не следует обращать внимание допрашиваемого на противоречия в его рассказе.

Если показания допрашиваемого и людей, с которыми он был задержан, расходятся, никогда не указывайте ему на это во время первого допроса.

Чем больше противоречий в рассказе допрашиваемого, тем искуснее следователь должен делать вид, что безгранично верит ему. Следователь не должен задавать вопросы или делать замечания, которые могли бы заставить допрашиваемого насторожиться и дать понять, что ему не верят».

Кроме того, Пинто рекомендует самые важные вопросы ставить неожиданно и прямо, причем в форме не вопроса, а как бы утверждения, которое не должно оставить подозреваемому пространства для маневра:

«Если, например, вы уверены, что данное лицо поддерживало связь с немецким консулом в определенном городе, не спрашивайте его: «Вы когда-нибудь ходили к немецкому консулу в таком-то городе?» Вместо этого спросите: «Когда вы в последний раз были у немецкого консула?»

Такие вопросы следует ставить неожиданно, вне зависимости от предыдущего разговора; при этом наблюдайте за кадыком и веками допрашиваемого».

Вспомним также один из эпизодов романа Ф. М. Достоевского «Преступление и наказание».

Раскольников, по его словам, в последний раз был у ростовщицы за три дня до убийства, когда приносил ей в заклад часы. Следователь Порфирий Петрович, заканчивая неофициальный допрос Раскольникова, как бы между прочим заговаривает о малярах, задержанных полицией в связи с убийством:

«— Да вот, кстати же! — воскликнул он, — проходя-то в восьмом часу, по лестнице-то, не видели хоть вы, во втором этаже, в квартире-то отворенной, — помните? двух работников, или хоть одного из них? Они красили там, не заметили ли? Это очень важно для них!

— Красильщиков? Нет, не видал… — медленно и как бы роясь в воспоминаниях отвечал Раскольников… — Нет, не видел… а вот в четвертом этаже (он уже вполне овладел ловушкой и торжествовал) — так помню, что чиновник один переезжал из квартиры… напротив Алены Ивановны…

— Да ты что же! — крикнул вдруг Разумихин, как бы опомнившись и сообразив. — Да ведь красильщики мазали в самый день убийства, а ведь он за три дня там был? Ты что спрашиваешь-то?

— Фу, перемешал! — хлопнул себя полбу Порфирий».

С. Родионов в документальном рассказе «Долгое дело» пишет, что допрос — это всегда психическое насилие, а то, что слишком правдоподобно выглядит, обычно не согласно с истиной. Кроме того, там, где человек слишком точно рассказывает, он говорит неправду. В подтверждение — пример из его собственной практики.

16 июня мошенница украла дорогой перстень. Подозреваемая была вызвана на допрос.

— Скажите, что вы делали 15 июня?

Подозреваемая замешкалась — на секунду, на почти неуловимый миг, в который она непроизвольно повела взглядом, расслабила щеки и разомкнула губы для бессознательного ответа.

«Она! Конечно, она».

— Я не помню, вероятно, была на работе.

— А 16 июня?

— Помню, утром пришла на работу, где пробыла до обеда. Потом ходила в детсадик на вспышку коклюша. В 19.00 пришла домой.

«Она! Она не помнит 15 июня, но хорошо помнит 1 б июня, когда украла перстень, чтобы подготовить алиби».

Таким образом, допрос — это поединок двух умов, где интеллект бросает в бой все свои силы:

память, внимание, мимику, жесты и интонации. В этой игре нужно обладать железной логикой или быть великим артистом, чтобы переиграть следователя. По счастью, преступники чаще терпят поражение в этой жестокой схватке.

Глава 5. Морально-этические и социально-политические аспекты обмана

Общие аспекты морали

Проповедовать мораль легко, обосновать ее трудно.

А. Шопенгауэр

В этой главе мы подошли, наверное, к одному из самых сложных и неопределенных разделов данной книги. Пока мы рассматривали информационные или коммуникативные аспекты обмана, все было более или менее понятно: один человек сообщает другому (или другим) какую-то информацию, которая в итоге оказывается ложной или истинной.