Трехглавый орел - Владимир Свержин

Больше я не слышал ни слова. Я видел, как движутся губы старца, как меняется выражение лица моего напарника, но ни слова, ни ползвука не доносилось до моего слуха.

Волхв умолк, хотя мне и странно утверждать подобное, повернулся и зашагал в степь. Спутники его последовали вслед за ним все с тем же отрешенным выражением на лицах. Весь отряд пугачевской свиты с почтительным молчанием глядел вслед удаляющимся каликам перехожим. Они шли, постепенно уменьшаясь, и наконец исчезли. Но я готов был биться об заклад, что они именно исчезли, а не скрылись за горизонтом.

– Ну что замерли, как неживые! – стряхивая оцепенение, рявкнул Пугачев, поднимаясь в стременах и указывая рукой с перначом на запад. – Понеслась душа в рай. Поехали! Песельники, запевай!

– Пошли девки да покупаться, – загремели песельники.

– Пошли девки да покупаться.Пчелушка, пчелушка,Чудо-чудо-чудо-мушка,То ж была, верно, лужка,

Гоп, гоп, гоп! – подхватили остальные, и почетный эскорт двинулся в путь.

Ночью мы стояли в степи. Я дремал, положив седло под голову, укрывшись попоной, и сквозь сон слышал, как близ мерцающих костров что-то заунывно тянули цыгане.

– Вальдар, – потряс меня за плечо Лис. – Вставай, пора.

– Куда? Зачем? – непонимающе возмутился я. – Ночь на дворе.

– Ты шо, капитан, умом подвинулся?! А бабусю проведать? Или ты хочешь, чтоб твоя зазноба вместе с ней за Урал-камень откочевала? Давай просыпайся!

– Да. – Я подскочил. – Сейчас, только Редферна разбужу.

– Слышь, ты, эксплуататор трудового казачества, на кой ляд он тебе там сдался? Пусть спит. Он с этаким хозяином еще днем намаяться успеет. Седлай коня, поехали.

Мы выехали минут через десять. А вот сколько ехали, я толком даже не смог разобрать. Как говорится, ехали они себе долго ли, коротко ли, а вдруг глядь: стоит средь моря ковыльного, средь горечи полынной избушка на курьих ножках. С банькой. Стоят себе, с ноги на ногу переминаются. Понятное дело, столько верст без обувки протопать, какие же ноги столько выдержат, намозолились, бедные. Соскочил с коня добрый молодец атаман Лис да и крикнул во всю богатырскую моченьку:

– Эй, бабуля-джан, встречай дорогих гостей! Да командуй своей избой, а то она битый час будет разбираться, где тут ближайший лес.

Заслышав появление моего напарника, лапчатый дуэт начал резво поворачиваться в сторону Лиса своими входными отверстиями.

– Батюшки-светы! – Баба-яга в цветастом платке, наверняка недавно подаренном моим заботливым другом, всплеснула руками, встречая нас в дверях. – И добрый молодец Лис, и добрый молодец Воледар здесь. Заходите, голуби мои яхонтовые, уж и заждались вас. Мы с Аленушкой все глаза проглядели, уж и пирожков вам испекли, и щей наварили. Заходите, родимые.

Мы соскочили из седел прямо в избушку, не пользуясь грубо сколоченным деревянным трапом, служившим для соединения жилища с бренной землей в часы стоянки. Та, кого Баба-яга ласково называла Аленушкой, ждала нас с ароматным поджаристым пирогом на чистом белом полотенце. Отвесив поклон, она протянула нам пирог.

– Добро пожаловать гости дорогие, – произнесла Эдан Фиц-Урс на чистейшем английском. Я смотрел на свою старую знакомую и никак не мог надивиться произошедшей перемене. Дело было не в том, что английская аристократка одета в костюм русской красавицы. Нет, и длинный, до земли, сарафан, и шитый жемчугом кокошник очень были ей к лицу, невзирая на неславянские черты этого самого лица, но было в девушке что-то совершенно новое, какое-то ощущение покоя, исходившее от нее, неведомая доселе глубина, появившаяся в серых, но уже не туманных глазах.

– Как костюмчик? – услышал я за спиной шепот Бабы-яги.

– Мирово! – восхищенно отозвался Лис.

– Мой, – похвалилась хозяйка. – Поди, тыщу лет не надевала, а все как новый. Садитесь ужинать, гости дорогие. Чай, путь был не близкий.

Мы не заставили себя упрашивать и с охотой отведали, наваристых щец, и безумно вкусного курника и, невзирая на рекомендации лучших собаководов не есть после заката, чувствовали себя вполне благополучно. Распоясавшись, довольный ужином Лис привалился к печи и затянул;

Ой, мороз. мороз, не морозь меня"..

«Не морозь меня, моего коня», – подхватили в один голос Баба-яга и Элен Фиц-Урс. Правда, Элен пела на английском, но, похоже, присутствующих сей мелкий факт нисколько не, смущал.

– Бабуля, – спросил; я, когда песня: закончилась, – вы знаете английский язык?

– О чем ты баешь, сокол ясный, язык у меня один – Баба-яга радостно высунула то, что обычно рекомендуется держать за зубами.

– Так как же тогда вам удается понять, что говорит Элен?

Хозяйка уставилась на меня, как на внезапно приболевшего.

– Дык как, понятное дело – головой.

Мне оставалось лишь вздохнуть. Как объяснить суть языковых барьеров фольклорному элементу, отсиживавшемуся в лесных чащобах во время сокрушения Вавилонской башни и смешения языцев.

– Ладно, бабуленька родимая, пора нам ехать, – вздохнул, Лис. – У тебя хорошо, а дорога еще предстоит дальняя.

– Ну да, ну да, – засуетилась бабуля. – А вот, Аленушка, дам я тебе клубочек заветный.

– Он нам короткую дорогу укажет? – оживился Лис.

– Да нет, – как-то удивленно протянула Баба-яга. – Чего это мотку шерсти вам тропу торить? А вот на зиму носки связать – сносу им не будет. А для дороги я гостинцев собрала. – Она протянула нам березовый туесок, наполненный разнообразной снедью. – Присядем на дорожку, – грустно вздохнула она. – Ну, в добрый путь, детоньки. – Кончиком цветастого платка бабуля смахнула непрошеную слезу. – Ступайте с миром. Отгоню от вас зверя дикого, гада ползучего, тучу черную, весть недобрую. Когда еще свидимся.

Лис подвел Элен свою заводную лошадь.

– Кстати, атаман, – подъехал я к своему напарнику, – как ты себе представляешь езду на лошади в сарафане?

– М-да. – Лис покосился на Элен, на седло стоявшей рядом с ним кобылы и вновь на девушку. – Фасончик не для конных прогулок, – он что-то прикинул в уме, – хотя ща мы тут такое учудим, парижские кутюрье от зависти удавятся. – Мой напарник соскочил наземь и обнажил саблю. – Сударыня, простите мне мою вольность... но не могли бы вы раздвинуть ноги?

Мисс Фиц-Урс начала стремительно краснеть, чего я никак не мог ожидать от прежней Бетси Чедлэй.

– Уверяю вас, никакой похабщины, сплошная высокая мода.

Девушка обреченно закрыла глаза и повиновалась, а спустя минуту подол сарафана уже свисал четырьмя отдельными лоскутами, которые Лис любовно связывал между собой по два.

– Жаль, конечно, бабулину обновку, да что поделаешь, не пехом же телепать из-за этого сарафана. Вот, прошу вас, мисс, прекрасная юбка-брюки.

– Еще один вопрос, Лис, как мы будем объяснять появление Элен в лагере?

– Вальдар, ты меня утомил. Ты шо, Британская энциклопедия, кому-то что-то объяснять? Где взял, где взял? Нашел. Посадим в обозе в мой возок и посмотрим, какая падла сунется спрашивать.

– Пожалуй, ты прав, – усмехнулся я. – Что ж, в диких нравах тоже есть свой резон.

– Милорд Вальдар, – негромко позвала меня Элен. – Я бы хотела поговорить с вами.

Я посмотрел на Лиса, тот понятливо кивнул и дал шпоры своему коню, вырываясь вперед. Некоторое время мы скакали молча, видимо, моя спутница подбирала слова для начала разговора, не решаясь высказать что-то сокровенное. Мне не хотелось торопить ее. Подобное молчание не может быть вызвано обычным кокетством.

– Я хотела сказать вам, – начала она и вновь замолчала. – Я хотела сказать, что очень благодарна за все. Вы так много сделали для меня.

– Что-то не так? – произнес я, давая возможность герцогине начать говорить о том, что ее действительно тревожило.

– Понимаете, – вздохнула она. – Вы очень любезный, очень достойный кавалер, и Элизабет Чедлэй, та Элизабет Чедлэй, которой я была полтора месяца назад, действительно искренне полюбила вас. И я, поверьте, я тоже испытываю к вам самые нежные чувства. Но дело в том, что теперь я обрела не только свое прежнее имя, но и прежнюю жизнь. А здесь, в этой жизни, у меня есть определенные обязательства.

Я отвернулся, чтобы скрыть усмешку. Скорее всего обязательства были каким-нибудь юным студиозом, бедным как церковная мышь и пылким, словно мифическая саламандра. Не может быть, чтобы у такой красивой юной особы не оказалось подобного ухажера. Они есть всегда, большеглазые придурки с манной кашей в голове, взывающие к Луне и грозящие продать душу дьяволу за один благосклонный взгляд. Впрочем, что это я, это может быть вполне достойный джентльмен, способный составить счастье прекрасной девушки, особенно с таким капиталом. Да черт возьми, что ж такое, к чему вся эта дурацкая ревность? Я сам-то что могу ей дать? Не сегодня-завтра, подобно джинну из бутылки, на дороге возникнет Джозеф Рассел и прикажет нам с Лисом сворачивать свои дела и убираться вон из этого мира. У меня, знаете ли, тоже в той жизни есть некоторые обязательства – одних счетов, поди, полный ящик. Но все же, все же, все же... Мне крайне редко нравились воздыхатели любимых женщин. Такая, знаете ли, беда.