Судьбой приказано спастись - Александр Александрович Берлин

нас так испугался? – недоумевал милиционер.

– Дядя милиционер, он нам говорил, что с Луны… с неба упал. И, наверное, когда падал, нервы повредил и поэтому пугливый стал, – глубокомысленно предположил пострадавший мальчишка.

– Ты, профессор медицины – невролог, давай быстрее садись в машину, а то от твоей лекции по неврологии все тут станем больными и пугливыми, – сказал милиционер и аккуратно помог тому залезть в машину.

Убежав от милиционеров, Кузьма долго бродил по городу, пытаясь понять: почему одни люди ходят и ездят мимо, не обращая на него никакого внимания, а другие – в странных одеждах своих и красивых шапках – появляются вдруг, откуда ни возьмись, и начинают к нему приставать?

Неторопливо шагая по улице мимо одного из зданий, Кузьма, к своей радости, услышал музыку. Она звучала почти со всех окон – прерывисто, отдельными нотами и в исполнении разных инструментов, среди которых он без труда уловил звук гитарных струн. Подойдя ко входу здания, он увидел сбоку от двери дощечку с надписью «Музыкальное училище». Потянув на себя за ручку входную стеклянную дверь, он понял, что она не заперта и зашёл внутрь. Проходя мимо вахтера, Кузьма улыбнулся, заметив, как тот махнул ему рукой, как бы предлагая поторопиться, раз уж опоздал.

Оказавшись внутри здания, парень, оглядываясь по сторонам, тихо бродил по гулким пустынным коридорам мимо многочисленных дверей, изредка встречая кого-либо. Заметив, как одна девушка открыла одну из дверей и скрылась из виду, Кузьма решил последовать за ней. Увидев его близко от себя, девушка засмущалась, невнятно что-то забормотала и замахала на него руками. Повинуясь её требованиям, Кузьма попятился назад, но, споткнувшись о порог, грохнулся на пол. Проходивший мимо молодой человек засмеялся: «Ты что, с ума сошёл? Или от любви к ней голову совсем потерял и побрёл вместе с ней в женский туалет?» Кузьма, улыбаясь в ответ, встал и пошёл дальше.

В самом конце коридора он, наконец, увидел приоткрытую дверь. Осторожно войдя через неё в какое-то помещение, он осмотрелся, и глаза его радостно заблестели – в углу на стойках стояли несколько гитар. Кузьма с нежностью взял один из инструментов, сел на стул, пальцами пробежался по струнам и начал наигрывать тихо мелодию песни «С чего начинается Родина?». Он играл с улыбкой на лице, уносясь душой в тайгу и мысленно любуясь её красотой. Увлечённый игрой и воспоминаниями о своих прогулках с папой и с другом Кисой по тайге, он даже и не заметил, как несколько девушек остановились у двери, слушая его игру и удивлённо глядя на него. Кроме своей необычной игры, он поразил их и своим видом – в нём всё было странно: одежда, обувь, лицо и манера держаться.

На фоне такой завораживающей мелодии, из другого конца коридора послышался стук каблуков, становившийся по мере приближения всё громче и отчётливее. Но это ни в коей мере не мешало проникновенному распространению музыкальных аккордов по периметру класса и примыкающей к нему части коридора…

Преподавательница игры на гитаре, шедшая к своему классу, ещё издалека заметила группу учениц, затаив дыхание слушающих чью-то игру, хотя их было довольно сложно чем-то удивить. Войдя незаметно в класс, она увидела странного парня, сидевшего в углу у окна и увлечённо играющего на гитаре. Окинув взглядом этого парня, педагог обратила внимание на его гораздо большего размера одежду, как будто снятую с чужого плеча, и необычную для играющего на гитаре позу: сняв обувь и упираясь ногами в батарею, он сидел, ссутулившись и облокотившись на спинку стула и прижимая к себе, как будто обнимая, гитару. При этом глаза его были совсем закрыты, а голова немного запрокинута назад. Никто и предположить не мог, что для него играть вслепую на гитаре в такой позе – обычное дело: в пещере, где кругом темень, держать гитару у груди возможно лишь опершись спиной о стену и согнув ноги.

Опытного педагога поразила его особенная манера щипков по струнам, и вызвало невольную улыбку то, как парень бил по струнам правой рукой, касаясь струн словно ребёнок, впервые исследующий неизвестный предмет. Но за этими хаотичными, по-детски дергающими, касаниями струн, следовали сразу же очень мягкие щипки. Педагог отметила также его особенный способ браться левой рукой за гриф часто не снизу, а сверху, пробегаясь ей по ладам быстро, как по клавишам пианино, в то время, как правая рука, что для неё было поразительно, касалась струн только большим пальцем.

Проводя по струнам кончиками ногтей своеобразным своей корявостью способом и роняя пальцы сверху вниз, а потом как будто ковшом подтягивая их кверху, парень точно попадал на струны, чётко извлекая звук, что особенно важно при быстром темпе игры. Педагог с удовлетворением заметила, что ногти на правой его руке выглядели аккуратными, а значит, он следит за ногтями, как и все гитаристы, тщательно и аккуратно обрабатывая их пилочкой. Могла ли она знать, что этот парень и в помине не слыхивал ни о каких пилочках. Конечно, учась играть в детстве на гитаре, Кузьма задумывался о состоянии ногтей и нашёл свой способ поддерживать их в нужном состоянии: он обтачивал ногти на шляпках гвоздей или на шершавых камешках до такой длины, чтобы ими можно было цеплять струны без труда, но и не сломать случайно во время лазания по деревьям, причинив тем самым себе боль.

Педагог по своему опыту знала, что отступать от строгих приемов классической игры на гитаре и касаться струн таким способом может позволить себе только очень опытный мастер, отчего она в недоумении подумала: «Где паренёк мог этому научиться, ведь его манера игры не только не соответствует никаким общепринятым правилам игры на гитаре, но даже кажется абсурдной и нелепой, как будто он впервые держит инструмент в своих руках».

Но выводы – выводами, а чувства – чувствами. Музыка, которая лилась из инструмента под пальцами этого странного парня, вызывала в женщине искреннее восхищение. Его грубые и мозолистые руки, покрытые многочисленными ранами, синяками и царапинами, как-то по-особенному нежно держали гитару и с какой-то диковатой лаской дёргали струны; а слегка дрожащие, видимо, от внутреннего напряжения пальцы превращали тем самым игру парня на инструменте в завораживающее зрелище. Он и гитара были словно единое целое, а издаваемая ими музыка рассказывала о таком одиночестве и тоске, что никого не могла оставить равнодушным.

Парень продолжал играть, уже открыв глаза и глядя куда-то перед собой, но по-прежнему никого и ничего не замечая вокруг. Он еле заметно улыбался, но за этой улыбкой прятались горечь