Поле битвы - Берлин. ЦРУ против КГБ в холодной войне - Джордж Бейли

Получив соответствующие инструкции БОБ, молодая немка стала снабжать Александра русскими эмигрантскими газетами. Сказав, что нашла эмигрантскую организацию — ЦОПЭ (Центральное объединение послевоенных эмигрантов) и та поможет ему, если он решить остаться на Западе, 2 августа она передала ему письмо на русском языке из офиса ЦОПЭ[597]. 23 августа Александр вновь приехал в Западный Берлин и четыре часа беседовал с русскоговорящим офицером из отделения «Redcap», встретившим его в качестве представителя ЦОПЭ. Тот проверил документы Александра, полученные им всего четырьмя месяцами раньше. Дата совпадала с тем временем, когда молодой человек покинул свою танковую часть и оказался на почте. Судя по документам, он был сержантом Александром Михайловичем Смирновым. Наотрез отказавшись остаться в своей части в Восточном Берлине в качестве агента БОБ, Смирнов заявил, что мечтает переехать на Запад и жениться на своей немецкой возлюбленной[598]. Однако согласился достать номера военных частей, копии цензорских предписаний, почтовые бланки, чернила для штампов, пропуска, разрешения и все остальное, что требовалось ЦРУ для внедрения своих агентов в СССР[599].

4 сентября девушка объявила, что сержант появится на следующий день[600]. Он появился 6 сентября, принеся с собой две устаревшие, несекретные армейские инструкции, четыре почтовых бланка для денежных переводов и написанный от руки, трудно читаемый список военных, посылавших домой деньги. Его допросил «представитель ЦОПЭ», который высказал мнение, что сержант — никакой не агент КГБ, а типичный дезертир[601]. 7 сентября его вместе с немецкой подругой переправили в приемный центр для беженцев недалеко от Франкфурта[602]. Здесь женщина перестала разыгрывать влюбленную и заявила, что не желает больше его видеть. Смирнова немедленно подвергли допросам и тестам на детекторе лжи, но результаты оказались неубедительными, как он говорил, из-за неполадок с сердцем. К ноябрю наметился незначительный прогресс в вызывавшей сомнения истории Александра — в первую очередь в отношении его перевода из танковой части в апреле 1954 года в почтовое отделение в Карлсхорсте.

Александр практически не располагал полезной информацией, однако мог произвести мелкий ремонт радиоаппаратуры и отлично играл в шахматы. ЦРУ решило не подвергать его сложным контрразведывательным допросам и просто-напросто поселило его на Западе. До мая 1958 года он работал на радиостанции НТС, а потом перешел на частную фирму. 8 ноября 1958 года его посетила какая-то женщина, говорившая по-русски. Разговор с ней, очевидно, был настолько нервным, что он взял полагавшуюся ему зарплату, купил теплое пальто, а 15 ноября исчез. ЦРУ решило, что он бежал обратно[603].

Другое дело Орлова начала одна из его девушек, которая встретилась с очень симпатичным советским солдатом на танцах в Восточном Берлине, в декабре 1953 года. Их отношения продолжались до апреля 1954 года, когда он вдруг исчез, а ему на смену явился другой. Принцип «кнута и пряника» в этом деле, хотя и тянувшемся дольше, был тем же, что и в деле сержанта Смирнова. Агент Орлова рассказала о несуществующей богатой бабушке в Западном Берлине, которая недавно умерла и оставила ей наследство. Для пущей убедительности она даже дала своему любовнику денег на починку разбитой им приятельской машины. И тут солдат решил поехать с ней в Западный Берлин, чтобы помочь вступить в права наследства. В июне 1954 года его заманили на конспиративную квартиру в Западном Берлине, и он был представлен «дяде», на самом деле офицеру БОБ, говорившему по-русски и представлявшему ЦОПЭ. Эти встречи повторялись не раз до октября, когда советский офицер сообщил, что останется в Восточном Берлине до 1 января 1955 года. Однако 22 декабря он неожиданно объявил, что отказывается дезертировать, так как понимает, что девушка никогда не выйдет за него замуж. На встрече, проходившей 29 декабря, офицер БОБ добился от него согласия поддерживать контакт после возвращения в СССР и вручил ему тайные адреса, куда ему предстояло посылать донесения. Связь с ним должна была поддерживаться через его мать, которой следовало посылать письма из какого-нибудь советского города[604].

Во всяком случае, на первый взгляд, можно было счесть эту операцию успешной для БОБ и Орлова: склонение к невозвращению превратилось в вербовку источника, готового посылать донесения в ЦРУ из СССР. Однако в 1959 году анализ операции с момента ее возникновения и четырехлетней переписки, проведенный в штаб-квартире ЦРУ, показал, что источник не дал никакой мало-мальски ценной информации и, более того, с самого начала, не исключено, что он работал под присмотром КГБ[605].

После дела Светлова в 1952 году эти две операции 1954 года были самыми успешными для Орлова. Когда обе они завершились к концу 1954 года, вновь встал вопрос о его будущем[606]. К этому времени связи Орлова с БОБ уже не были тайной для берлинской полиции. Да и БОБ пришлось признать, что из-за усиления мер безопасности в Восточной Германии операции типа юноша-встречает-девушку против советских военных стали неплодотворными. Даже БОБ согласилась, что Орлову лучше куда-нибудь уехать, например, в США.

Решение было принято, но прошел еще год, прежде чем штаб-квартира ЦРУ в Вашингтоне уладила все проблемы, связанные с его переездом. В послании в Вашингтон от 9 октября 1956 года руководители БОБ отмечали, что после окончания срока аренды квартиры Орлов не может оставаться в Берлине, но ему придется ждать в Западной Германии разрешения на въезд в США[607]. БОБ умыла руки.

Оглядываясь на прошлое, можно сказать, что операции Орлова вызывали подозрение еще перед его отъездом из Берлина. Было еще нечто, обращавшее на себя внимание. В 1953 году его познакомили с одним восточным немцем — идеальным кандидатом для «Redcap». Бывший механик в полиции, а потом таксист, он мог снабжать БОБ пустыми бланками водительских удостоверений и регистрационных справок. За эти документы ему неплохо платили, а он давал расписки в получении денег, а также крошечного фотоаппарата, который он получил от БОБ. В апреле 1953 года его арестовали и осудили[608]. Через три года, освободившись из тюрьмы, он приехал в Западную Германию и в июне 1956 года рассказал сотрудникам ЦРУ подробности своего задержания. Во время допросов советские сотрудники показывали ему оригиналы расписок, которые у него брал Орлов. А об этих документах было известно только БОБ, ему и Орлову. Вместо того, чтобы сообщить об этом БОБ, бывшего агента проверили на детекторе лжи и признали лжецом. Никакие протоколы не попали в БОБ, хотя на повестку дня встал серьезный вопрос о доверии Орлову[609].

Еще более опасным для Орлова стал агент-двойник эмигрантского отдела аппарата КГБ в Карлсхорсте. В конце 1956 года он сообщил, что узнал от офицеров, руководивших им из аппарата КГБ, странные вещи, касающиеся Владимира Киви, бывшего члена СБОНР, бесследно исчезнувшего вскоре после того, как в октябре 1951 года вместе с Орловым приехал в Берлин. Офицеры КГБ сообщили агенту-двойнику, что Киви был «арестован в Берлине, но он еще жив и находится в ГУЛАГе»[610]. Принимая во внимание, как трудно было бы Орлову быть агентом-двойником с честным партнером, БОБ должна была бы быть встревожена этим открытием.

Весной 1957 года Орлову и его семье наконец разрешили въезд в США. Из-за отсутствия доказательств его предательства, он рассматривался как жертва неудачно сложившихся обстоятельств и прошел дополнительное обучение в Вашингтоне. Потом он вернулся в Европу, чтобы участвовать в операциях на территории Германии и Австрии. Орлова возвратили в США, и в конце 1960 года его связь с ЦРУ была прервана без каких-либо претензий.

Меньше чем через год об Орлове вспомнили из-за дезертирства в Хельсинки офицера КГБ Анатолия Голицына. С тех пор о Голицыне было написано немало книг и статей. С 1945 года он служил в Управлении внешней разведки. С 1951 по 1953 год — в американском отделе контрразведки МГБ в Москве, после чего получил назначение в Вену работать с эмигрантами. Весной 1962 года во время первых допросов он рассказал об агенте по имени Саша, который был завербован эмигрантским отделом МГБ в 1950 году или даже раньше, но в 1953 году переведен в американский отдел — отдел Голицына — Управления контрразведки. Его фамилия начиналась на «К» и заканчивалась на «ский»[611]. Одновременно, согласно рассказа Голицына, Саша работал на американскую разведку в Западном Берлине и передавал информацию о своих коллегах в КГБ. Однажды он даже проинформировал КГБ об американском плане засылки в СССР агента под видом советского солдата.