Долгое отступление - Борис Юльевич Кагарлицкий

эксперимент закончился полным провалом, когда на референдуме подавляющее большинство чилийцев проголосовало против перемен. Причиной такого поворота событий послужили не недостатки нового основного закона, а заметная всем неэффективность и нерешительность правительства Борича в первые месяцы его работы. В Перу администрация Педро Кастильо оказалась совершенно недееспособной. За несколько месяцев в стране сменилось четыре премьер-министра, причем вместе с заменой главы правительства менялась и его позиция по целому спектру вопросов. «С момента прихода к власти президент пользовался большой популярностью среди истеблишмента, однако регулярно возникающие кризисы, с которыми сталкивается его администрация, связаны с работой его команды», отмечал российский исследователь Александр Шинкаренко[334]. Продержавшись у власти немногим более года, Кастильо был смещен конгрессом республики при попытке повторить переворот сверху, ранее совершенный в 1992 году правым президентом Альберто Фухимори. Показательно, что за отстранение президента от власти голосовали даже многие представители его собственной партии.

Главная проблема, впрочем, состоит не в том, насколько хорошо или плохо справляются левые партии с задачами управления. Радикально изменились сами задачи и вопросы, стоящие перед властью. И это относится не только к Латинской Америке и Западной Европе, но тем более верно и для России и стран Азии. Начало 2020-х годов оказалось историческим рубежом, когда старый политический мир повсеместно уходит в прошлое. Показательно, что 2022 год если и не побил рекорд политической нестабильности, то уж точно оказался одним из самых урожайных на подобные события. Массовые выступления народа, спровоцировавшие начало демократических реформ в Казахстане, война на Украине, парламентский кризис во Франции, победа левых в Колумбии, массовые волнения на Шри Ланке, революционное восстание в Иране и ужесточение политических репрессий на фоне массового недовольства в России — все это лишь симптомы куда более масштабного и драматичного кризиса, надвигающегося на глобальную систему.

Трудности левых в Латинской Америке лишь выявили общие проблемы левых политических движений, и выявили с особой остротой именно потому, что в этой части мира дела у них шли лучше, чем в других местах. Потеряв веру в революцию, левые так и не стали последовательными и добросовестными реформистами, ибо серьезное и решительное проведение реформ требует не меньшей настойчивости, стратегической сосредоточенности и смелости, чем революционная борьба. Отсутствие стратегии и решимости провести конкретную и системную программу преобразований замещалось бессодержательной радикальной риторикой.

Заполняя политический вакуум, левые получают лишь возможность начать общественно значимые изменения. Возможность, которая в конце XX и в начале XXI века постоянно оборачивалась попытками неэффективного администрирования системы. Конечно, любая системная работа все равно состоит из множества частичных и конкретных решений, но их успех в немалой степени зависит от того, насколько они объединены общей концепцией, направлением, стратегией. А способность вырабатывать стратегию и мобилизовать разнообразные общественные силы на общее дело, исправляя свои ошибки и не теряя из вида поставленных целей, не дается просто так. Преодоление неолиберализма не может быть только делом нескольких разумных интеллектуалов и политиков, засевших в правительственных кабинетах. Победа — не просто итог удачного совпадения обстоятельств, повышающих электоральные шансы одаренных ораторов-популистов. Для того чтобы системные преобразования стали реальностью, левые организации сами должны радикально измениться, не только отбросив многое из старого багажа, но и выбросив за борт политический хлам, накопившийся на протяжении 30 лет непрерывного отступления.

ЧАСТЬ 5

СУМЕРКИ ДЕМОКРАТИИ

ГЛАВА 1. ПРОБЛЕМА КОНТРОЛЯ

Михаил Бри, обобщая идеи Розы Люксембург, писал, что ключевым вопросом, который должна решить политическая деятельность левых, является «противоречие между реальной социалистической возможностью и ее реализацией». Это противоречие не может разрешиться само собой в процессе постепенной эволюции, для того чтобы осуществить эти возможности, порожденные и востребованные объективным ходом развития, левые должны выработать «стратегию по борьбе за политическую власть в государстве, являющем собой главное препятствие на пути к социалистическому перевороту»[335].

В свою очередь, одним из главных политических достижений неолиберализма является блокирование не только практических попыток что-либо изменить, но даже и серьезного обсуждения такой возможности. В этом плане Фрэнсис Фукуяма с его заявлением о «конце истории» был по-своему прав. Не в том, конечно, смысле, что исторические процессы, двигавшие вперед человеческую цивилизацию, в самом деле закончились, а будущее, предполагающее смену эпох, систем и общественных отношений, заменяется бесконечно длящимся однообразным настоящим. Но обсуждение возможных вариантов перехода общества из одного состояния в другое оказалось совершенно невозможным. И кризис левого движения усугубил ситуацию. Несмотря на то что левые повсеместно осуждали попытки формирования безальтернативной картины мира, их собственный дискурс работал в том же направлении. С одной стороны, происходила подмена практических альтернатив развития бесполезными утопическими мечтаниями о «другом мире», а с другой стороны, провозглашалась возможность «бесконечного множества альтернатив» (что исключало даже мысль о формировании общих стратегических приоритетов и мобилизации сил вокруг них)[336].

ЭЛЕКТОРАЛЬНАЯ ЛОВУШКА

Процессы, происходившие в конце XX и начале XXI века, можно описать как бегство буржуазии от демократии. Вопреки расхожим представлениям, ключевым принципом демократии является вовсе не свобода личности, а ограничение свободы элит коллективной волей общества. Значение политических свобод состоит прежде всего в том, что они являются инструментом, с помощью которого только и может быть сформирована, выражена и консолидирована коллективная воля. Строго говоря, буржуазии никогда не нужна была демократия: ее социальный интерес сводился к формированию правового государства с независимыми судами, достоверной информацией, гарантиями соблюдения контрактов, четкими правилами, подконтрольностью и предсказуемостью бюрократии и защищенной собственностью. До известной степени подобные правила могут соблюдаться и в рамках авторитарных режимов (о чем свидетельствуют примеры Китая, Тайваня и Сингапура в конце XX века). По той же причине в Европе XIX века буржуазия упорно сопротивлялась расширению избирательных прав, вводя всевозможные цензы и пытаясь связать гражданство с обладанием некоторым количеством имущества. Тем не менее определенный уровень демократических свобод является естественным спутником правового государства и неминуемо открывает для общественных низов перспективы борьбы если не за власть, то по крайней мере — за участие в принятии решений.

Дилемма буржуазии в конце XX века состояла в том, чтобы свести к минимуму достигший «чрезмерного» масштаба и ставший крайне «дорогим» общественный контроль над бизнесом, не отменяя демократических институтов и всеобщего избирательного права как таковых. Решение было найдено за счет выведения одной части экономических вопросов из сферы демократического обсуждения через «освобождение рынков» и превращения другой части вопросов в тему исключительно экспертного обсуждения, предположительно, недоступного широкой публике. Наконец, происходит массовый перенос производства в страны периферии, которые привлекают капитал не только дешевизной рабочей силы, но и эффективным авторитаризмом.

Парадоксальным образом конец