Когда она искушает - Габриэль Сэндс

свое собственное сердце.

— Тогда отпусти нож, — говорю я, приблизив губы к его губам, — и позволь мне вылечить тебя.

Он прижимается своим ртом к моему. Его руки сжимают меня так крепко, что это почти больно, но я и за миллион лет не попыталась бы отстраниться.

Безумие поглощает нас, стирая мысли о последствиях и сложностях. В этот момент не существует ничего, кроме нас с ним. Все остальное исчезает.

Он стягивает леггинсы на моей попке и по очереди поднимает мои ноги, чтобы закончить снятие материала, не прерывая поцелуя. Его язык танцует с моим, а его зубы касаются моей нижней губы. Когда он прикусывает губу сильнее, чем обычно, я отстраняюсь и встречаю его взгляд. — Это наказание за то, что я не закрыла засос?

В его широких зрачках плещется желание. — Даже близко нет.

— Это ты оставил его на мне, — задыхаясь, говорю я, когда он приподнимает меня, обхватывая руками мою попку.

— Это потому, что ты моя. — Он проводит языком по моей шее, отчего по коже пробегают мурашки. — Моя, чтобы трахать. Как и где я захочу.

Да, пожалуйста.

Он прижимает меня спиной к стене, и я сжимаю ноги вокруг его талии, когда он тянется к ним, чтобы расстегнуть ремень.

Когда я чувствую, как его твердый член упирается в мои трусики, я откидываю голову назад, предвкушая, как внутри меня все закрутится. Он берет меня за подбородок и заставляет снова посмотреть ему в глаза.

— Ты будешь смотреть на меня, пока я буду трахать твою тугую молодую киску, пикколина. — Он сдвигает в сторону мои трусы и вводит кончик члена внутрь, растягивая мое отверстие. — Ты поняла? Посмотришь хоть раз в сторону, и я остановлюсь.

Я судорожно киваю. — Я поняла.

Он ухмыляется. — Хорошая, блядь, девочка.

И тут он одним плавным движением входит в меня на всю длину.

Мое тело содрогается от этой восхитительной полноты. — О Боже!

Он держит заднюю поверхность моих бедер железной хваткой, когда начинает двигаться внутри меня. Он удерживает мой взгляд, и сила его полного внимания проникает в самые дальние уголки моего сознания, заставляя границу между ним и мной стираться. Мы становимся единым целым.

Мои стоны становятся все громче, все отчаяннее.

Он сжимает зубы и ускоряет темп, доводя меня до предела. Мое освобождение начинает нарастать, и по мере этого мои веки закрываются.

Он еще раз вбивается в меня и останавливается. — Посмотри на меня. Я хочу видеть твои глаза, когда ты развалишься на части.

Мои ногти впиваются в его плечи. Я следую его приказу, и когда моя киска начинает пульсировать вокруг его члена, я стону от его имени.

— Блядь, — простонал он. — Скажи это еще раз, пикколина. Я хочу, чтобы ты кричала мое имя, когда будешь кончать на мой член.

Я всхлипываю, когда мой оргазм достигает пика. — Джио!

Он помогает мне справиться с волной своими уверенными толчками, но вскоре его настигает собственная разрядка, и он полностью погружается в меня, прижимаясь лбом к моему лбу. — Cazzo, это место между твоих ног — просто рай.

Я вдыхаю его запах и вздрагиваю, когда его член дергается внутри меня. Его пальцы так крепко сжимают мои бедра, что я уверена, что завтра у меня будут синяки, но сейчас мое тело не замечает боли.

Оно поет от удовольствия.

ГЛАВА 27

ДЖОРДЖИО

— Дай Томмазо и Аллегре выходной, — шепчет мне на ухо Мартина, когда мы лежим в постели и переводим дух. — Я приготовлю ужин.

Я прижимаюсь поцелуем к ее виску. — Хорошо.

Через минуту она перелезает через меня и идет в ванную. След моей спермы стекает по ее бедру, и у меня возникает желание затащить ее обратно в постель и снова засунуть в нее.

Чувство собственничества, которое я испытываю по отношению к ней, — это рецепт чертовой катастрофы, но я решил, что пока она здесь, я буду потакать ей.

Когда я рассказывал ей о своем прошлом, мне не раз приходило в голову, что надо остановиться, пока я не зашел слишком далеко. Но потом я подумал: зачем все это скрывать? Когда слова покидали мой рот, я все ждал, что на ее лице промелькнет отвращение. Я был уверен, что, когда я это увижу, это уложит все, что мы здесь делаем, в аккуратную маленькую коробочку. Временная интрижка между двумя людьми, которые не могут быть более неподходящими друг для друга.

Но все было не так. Она увидела меня настоящего и даже не моргнула.

Мои губы кривятся в горькой улыбке. Может, она и думает, что сможет меня исправить, но она еще очень молода. Я могу сказать, что в душе она оптимистка.

А я? Я старый циник.

Возможно, я обрету покой, когда Сэл умрет, но это не избавит меня от первородного греха.

Пока Мартина принимает душ, я одеваюсь и ищу Аллегру, чтобы освободить ее и ее мужа от их обязанностей. После разговора с ней я намереваюсь разыскать Поло, но Аллегра сообщает мне, что он ушел в город и до сих пор не вернулся. По всей видимости, он ранее подвернул лодыжку, и она беспокоит его настолько, что он хочет, чтобы ее осмотрели.

В течение следующего часа я просматриваю записи последних телефонных разговоров, но это занятие оказывается безрезультатным. За последние несколько недель мой доступ к людям в круге Сэла ослаб. Телефонных разговоров стало меньше. В такие моменты разговоры ведутся лично и в местах, которые, как можно быть уверенным, не прослушиваются.

Черт. Я должен знать, почему его внимание приковано ко мне.

Я поднимаю телефон и думаю, не позвонить ли ему, но быстро решаю отказаться. Я никогда не звоню ему. Если я позвоню сейчас, это только усилит его подозрения.

Это покажет ему, что я нервничаю. Я редко нервничаю, потому что всегда держу себя в руках. Но сейчас я чувствую, что ниточки марионетки ускользают из моих пальцев. Я хмурюсь. Что-то не так, но я не могу понять, что именно…

Я нажимаю большим пальцем на номер, и через три звонка Дамиано берет трубку.

— Что-то случилось? — спрашивает он, как только линия соединяется.

Я откинулся в кресле и положил ноги на стол. — Нет, все в порядке.

— Хорошо. Я как раз собирался тебе позвонить. У нас сорвалось несколько встреч, и я подумал, не знаешь ли ты, почему.

— С кем?

— Карло Моретти, Витторио Де Роса и братья Эспозито.

При каждом имени, которое он перечисляет, мои внутренности сжимаются все сильнее. — Это были