Книжные контрабандисты. Как поэты-партизаны спасали от нацистов сокровища еврейской культуры - Давид Фишман

возникли разногласия с няней Виксей: та считала, что лучше знает, что хорошо для девочки, и с большим трудом отказывалась от своей роли матери[387].

Помимо прочего, на Рахелу время от времени накатывала депрессия. Она писала Суцкеверу в Москву:

Я притворяюсь живой. Хожу в кино, театр, кафе. Но часто смотрю на себя со стороны и вижу узницу № 95246 — мой номер в Штутгофском регистре. В регистр также было внесено, сколько у каждого из нас золотых зубов: чтобы знать заранее, у каких трупов выдергивать зубы. Я слушаю музыку, «спутник» мне что-то говорит, а я даже не слышу его слов, перед глазами другие образы. Хочется закричать. <…> По утрам мне лень просыпаться и начинать жить. Однако я старательно притворяюсь, и, наверное, никто не верит, что я лишь прикидываюсь живой[388].

В одном Рахела была права. Отношения с дочерью очень ей помогли, и они постепенно сблизились. Через несколько месяцев жизни с дочерью она пишет Суцкеверу: «Мы с малышкой стали добрыми друзьями. Я опять ее мама»[389]. Была одна проблема: шестилетней Саре не нравился Шмерке, «косоглазый коротышка», который часто приходил к ним домой. Она жаловалась маме: «Он тебе поет песни, а мне нет. И я через год его перерасту».

Сара откровенно предпочитала играть с другим мужчиной, время от времени заглядывавшим к ее матери, Авромом Мелезиным. Бывший преподаватель географии в Виленском университете, Мелезин потерял жену и маленького сына в Майданеке и, как и Рахела, выжил в Штутгофе. Его тянуло к маленькой Саре, отчасти потому, что она заполняла пустоту, оставшуюся после гибели сына, — и девочка, в свою очередь, его обожала. Матери она говорила прямо: «Тетя, почему тебе не выйти за него замуж? Я хочу, чтобы он был моим папой!»

Шли месяцы, Рахела постепенно осознавала, что из Шмерке не получится того отца, в котором отчаянно нуждается Сара. Он был слишком легкомысленным и самовлюбленным, был слишком занят. Родня звала в Америку, Рахела решила переехать туда, не выходя замуж за Шмерке.

Викся тоже осталась в Польше.

Рахела с дочерью уехали из Польши в апреле 1946 года, сперва в Швецию, где она дожидалась получения американской визы — это организовал из Нью-Йорка ее брат Хаим. Перед отъездом Шмерке написал ей прощальное стихотворение:

Ты яркою весной Мне осень озарила И мой истошный вой Ты лаской усмирила. Я волком выл в ночи, Но ты в своем дыханье Мне принесла ключи От мира без страданья. Когда грызет разлука душу зверем, Вся нежность снова рвется из глубин, И у твоей надежда шепчет двери: Я тут, один…[390]

Вскоре после отъезда Рахелы Шмерке женился на своей виленской подруге Мери, которая тоже репатриировалась в Польшу.

Рахела Крыньская обосновалась в Нью-Йорке, жила в квартире у брата. Несколько месяцев спустя мужчина, который так мило играл с ее дочерью, Авром Мелезин, тоже прибыл в Нью-Йорк. У него не было ни жилья, ни родни, и он поселился вместе с Рахелой в квартире ее сестры. Увидев его, маленькая Сара запрыгала от радости. Рахела вела себя сдержаннее, сомневалась, однако после нескольких недель размышлений решила все-таки выйти за Мелезина. Она выбрала мужчину, способного стать хорошим отцом ее новообретенной дочери, поступившись величайшей любовью своей жизни. Принесла себя в жертву ради Сары.

Любовная история «бумажной бригады» завершилась[391].

Глава двадцать третья

Находка в Германии

Война в Европе подходила к концу, и Макс Вайнрайх решил возобновить усилия по спасению остатков коллекции института. 4 апреля 1945 года он отправил письмо заместителю госсекретаря Арчибальду Маклишу и попросил о содействии правительства США. Он писал: согласно имеющейся в ИВО информации, книги и архивы находятся в нацистском Институте изучения еврейского вопроса во Франкфурте. Вайнрайх просил, чтобы американские военные отыскали сокровища ИВО — возможно, они находятся под руинами разбомбленного немецкого города[392].

Спустя месяц, 7 мая, Вайнрайх и Сол Липцин, секретарь научного совета ИВО и преподаватель немецкого языка в Сити-колледже, встретились в Вашингтоне с представителями Госдепартамента. Те внимательно выслушали просьбу и совершенно неожиданно перенаправили их в отдел торговли. Поскольку ИВО является американской организацией, официально зарегистрированной в штате Нью-Йорк, речь идет о том, чтобы вернуть американскую собственность, похищенную немцами. Вайнрайх и Липцин прыгнули в такси и помчались встречаться с руководителем Отдела экономической безопасности Торговой палаты Сеймуром Рубином. Рубина так впечатлила просьба руководителей ИВО, что он немедленно отправил телеграмму в штаб американских Вооруженных сил в Германии с требованием, чтобы там «выяснили, что уцелело из коллекции Института Розенберга и имеется ли среди уцелевшего собственность ИВО».

После встреч в Вашингтоне из ИВО Рубину и в Госдепартамент отправили меморандум, где содержались новые сведения: адрес Института по изучению еврейского вопроса — Франкфурт, Бокенхаймер Ландштрассе, 68. Возможно, материалы ИВО находятся там.

Копия меморандума попала в Берлине в кабинет генерала Люциуса Клея, заместителя Главнокомандующего силами союзников в Европе. Генерал Клей отправил группу военных осмотреть здание по адресу Бокенхаймер ландштрассе, 68, распорядившись, чтобы они взяли с собой офицера из отдела памятников, художественных ценностей и архивов — «художественника»[393].

Нашли они куда больше, чем ожидали. Под зданием, сильно разрушенным в результате бомбардировки союзниками, находились подвалы, а в них — ящики со ста тысячами книг. Разобрать, что это за книги, члены отряда не смогли, поскольку они были напечатаны еврейскими буквами. Штаб американской армии во Франкфурте отрядил