Графоманка - Аля Пачиновна

напрягать  взгляды, которыми одаривали Графа эти отшлифованные беззаботной жизнью женщины. И Лера чувствовала, как скручивается внутри неё какой-то болезненный узел в ожидании ответной реакции Глеба на знакомых ему дам, подходивших поздороваться и перекинуться с ним парой фраз.

Лера же наблюдала попытки сирен утащить ее капитана на дно разврата. И допускала, что сходит с ума. Потому что, глядя на очередную светскую львицу федерального округа, задавалась вопросом: а он вгрызался в плечо этой шатенке больно, вколачиваясь до костей и рыча в ухо? А эту фифу он придушивал,  вжимая голову в подушку, держал на грани, расплываясь в ней лавой? Разбивал имя этой брюнетки на молекулы? Дирижировал той блондинкой?

То ли от нервов, то ли от того, что на улице, действительно, далеко уже не май, Леру зазнобило. Она даже обрадовалась, что они, наконец, зашли в дворцовые своды, прежде, чем она вспомнила о презренной норке. Но сразу же пожалела о потраченной положительной эмоции. Дыхание перехватило от концентрации пафоса и духов. Глаза слепило от блеска каратов.  Ужас роскоши не сглаживала даже живая, очень приятная музыка. На небольшом пятаке огромного приёмного зала, уставленного этажерками с угощениями и пирамидами напитков, элегантная седовласая женщина исполняла песню на английском. Аккомпанировали ей рояль, аккордеон и маракасы. И все бы ничего. Только пела она джаз-кавер на «Ланфрен-ланфра», которую Лера уже давно назначила саундтреком к их с Графом вынужденному роману и которую она ревностно оберегала, прятала в самом дальнем углу души, как очень личное.

Настроение совсем испортилось. Лера решила следующие две минуты посвятить поиску уборной, чтобы там отдышаться, переждать подступающую лавину паники. Но Граф будто уловил вибрации ее намерений, задержал, сильнее обхватив  пальцами локоть. Почти сразу Лера поняла, что это значит «не рыпайся». Из середины зала, плавно огибая вазоны с экибанами, на них надвигалась пара: пегий, жилистый мужчина около пятидесяти, с иссушенным ветром лицом бывалого моряка и такой же выправкой, и высокая, выхоленная брюнетка лет тридцати пяти. Оказалось, это и есть официальный Папа Сибири. И его неофициальная жена. Официальная второй год отдыхает на Майорке. О времена, о нравы! Православные вельможи не отстают от арабских коллег, но громче всех защищают традиционные русские ценности.

- Милое платье, - похвалила неофициальная Марина и скривилась. - На ком-то я такое видела.

- На Монро в шестидесятых прошлого века. - подсказала Лера. - Вы должны помнить.

Пока Марина восстанавливала дыхание, мужчины обменялись какими-то тайными условными знаками во взглядах. И Лера почувствовала, что пальцы сильнее вонзаются в кожу.

- Ты давно не показывал нам своих подружек. Уже все элитные агентства перебрал? - Обратилась ожившая женщина к Графу, не сводя оценивающего взгляда с Новодворской. -  Перешёл на четыре звезды, Глеб?

- Глеб? - встряла Лера. Вожжа, попавшая ей под хвост оказалась гигантской. - Тебя Глебом зовут? Так бы и сказал сразу, а то пока шли сюда всё Граф, да Граф. Думаю, не могли же родители так приколоться, или это кликло у тебя здесь такое? - Она хлопнула Графа кистью, в солнечное сплетение, живо представив вместо пальцев веер, и, как смогла натурально, хохотнула.

Теперь замерли даже те, кто по неосторожности попал в зону действия разлитого Новодворской яда.

Граф пошевелил челюстью, будто у него борода чесалась. Потом, действительно, поскрёб свободной рукой растительность вокруг рта. И гаденько улыбнулся.

- Выписал из Москвы. Больше не буду там брать, - пояснил он приватно сибирскому папе. - Бабы в столице - все равно, что трансы. Все время есть ощущение, что не ты ее, а она тебя. Мариночка, - обратился Граф к ИО хозяйки, - вы не подскажете Валерии, как ей найти уборную. Тебе какую? - он повернулся к Лере и подмигнул. - Мужскую или женскую?

- На месте определюсь, Глеб, - сладко улыбнулась Лера, надеясь, что получилась именно улыбка, на не судорога лицевых мышц.

- В конец зала нужно пройти, там по коридору гостевая комната. Проводи, Глеб Гордеевич, своего транса и возвращайся, - проскрежетал губернатор прокуренным голосом, - разговор небольшой есть. В бильярдной жду.

Он обхватил атласную талию своей законной любовницы и двинулся навстречу очередному своему придворному.

- Ты чё творишь? - рыкнул Граф, когда они миновали скопление звёздной пыли.

- А куда ты меня притащил? Не введя в курс дела. Да ещё выставляешь при всех меня своей соской! - шипела Лера, высекая каблуком искру из мраморного пола.

- Какой ещё соской? - он притормозил, развернул ее, пройдясь  по ногам, повёл спиной вглубь арки. - Ты чё несёшь?

- Ты никому меня не представил. Как будто я… я никто!

- А кто ты? Кто ты, Лерочка? - вопрос размазал по стене рядом с входом гостевую зону. - Кто? Блогерша? Или как правильно? Блогерка? Так тут каждая вторая такая блогерка, разницы никто все равно не поймёт. Сюда приходят с женщиной, на которую приятно смотреть. И чем чаще, тем лучше. У неё одна задача - радовать своего мужчину, украшать его собой. А не выносить мозг! Или… хоть изредка улыбаться ему.

- Тогда ты не по адресу! - кое-как выжала из сдавленного горла Новодворская.

- Я уже понял! - с досадой процедил мужчина, разжимая пальцы на шее.  Но вдруг приложился лбом к Лериному лбу и зашептал ей в нос: - Я сам ненавижу такие мероприятия. Но не могу не присутствовать.

- Ненавидь, я здесь при чём? За что ты мне мстишь? Мы же, вроде, квиты?

- Просто ты единственна… единственный человек, на которого я хочу смотреть. И я в своём желании не одинок. Не провоцируй меня на то, о чем я потом могу пожалеть. Мне это сейчас на хер не упало.

Он впихнул ее в дверь гостевой. Велел остыть там и найти его через полчаса где-то на втором этаже. В бильярдной, кажется.

Комната для гостей представляла собой целый будуар, чем-то похожий на стильно обставленный небольшой гостиничный люкс. Здесь можно было отдохнуть, привести себя в порядок любым из существующих способов.

Сначала Лера долго грела руки под краном, пыталась вспомнить, что сначала нужно сделать: вдохнуть или выдохнуть.  Потом махала на себя полотенцем, чтобы потушить кожу на груди и шее, а в итоге, еще сильнее раздувала тление. Лихорадочный румянец молодил лет на десять, но отбрасывал во