Прыжок в неизвестное. Парикмахер Тюрлюпэн - Лео Перуц

прикрывшись пустой отговоркой. И он почувствовал ненависть к этому юноше, который сладкими, учтивыми словами и пожатием плеч предал его на волю рока.

– По правде говоря, – продолжал герцог, помолчав немного, – я этой дружбы никогда не понимал. Господин д’Энгьен один из первых вельмож государства, а этот господин де ла Рош-Пишемэр – обездоленный младший сын в семье, у него нет ни гроша за душой. Даже должность поручика, которую он занимает в каком-то полку, не ему принадлежит. Он заплатил за нее деньгами, занятыми у госпожи д’Орсэнь, супруги одного судьи, которая некоторое время была его любовницей.

Тюрлюпэн поднял голову. В глазах у него загорелись гнев, ненависть и дикое, ликующее злорадство.

– Так он, стало быть, младший сын в семье, этот господин де ла Рош-Пишемэр, и по этой причине у него нет ни гроша за душой, – повторил он вкрадчиво. – А старшему его брату принадлежит все, не так ли? Поместья и городской дом, лошади и кареты, и золото в червонцах?

– По французским законам и наследственному праву, – подтвердил герцог де Лаван.

– В самом деле? – злорадствовал Тюрлюпэн. – Значит, все достается старшему брату! Вот это, по-моему, разумное установление. А вы, сударь… Что сделали бы вы, будь вы таким младшим сыном? Что, если бы явился кто-нибудь и мог представить парламенту доказательства, что он ваш старший брат? Как поступили бы вы, сударь?

Герцог де Лаван запрокинул голову и расхохотался.

– Тогда бы я купил себе мула и колокольчик, – сказал он, – и пустился бы продавать на улицах Парижа свои старые шляпы с перьями.

И он закричал, подражая уличному торговцу:

– Шляпы с перьями! Кто покупает шляпы с перьями? Пожалуйста сюда, вот хорошие шляпы!

Тюрлюпэн покачал головой.

– Этого я вам не советую, – сказал он. – Вы увидите, что это промысел не доходный. Никто не покупает шляп с перьями. Люди носят свои старые шапки из кроличьих шкурок, к которым привыкли. Жаль мула и колокольчика.

– Вы большой шутник, – сказал герцог де Лаван, удивленный крайне странными речами бретонского дворянина.

Глава XVI

Беседа за столом сделалась оживленной и шумной. Господин Лекок-Корбэй, обнажив голову и потрясая шпагой, выпил за здоровье короля. Граф фон Мемлельгард пытался отнять у него оружие и проповедовал спокойствие и мир. Граф де Кай и де Ругон крепкими словами разносил провансальскую знать, отказавшуюся прислать на совещание своего представи– теля.

– Эти провансальцы, – кричал он, – считают себя умнее всех, для них всякий огонь слишком горяч, всякая вода чересчур глубока. Они хотят дождаться развязки и стать на сторону того, кто одержит верх.

– По этой части, – сказал господи Лекок-Корбэй, – много в стране родственников у Иуды.

Граф фон Мемпельгард осушил свой стакан в глубокой меланхолии.

– Опять разразится война над страной, – плакался он. – Я это предсказывал. Не пощадит она и Лотарингии, вертограда Господня, страны виноградников и дубовых рощ. Мне не верят. Грянет война и всех нас унесет, моих сыновей, моих братьев, моих милых зятьев, моих друзей…

– Volentem ducit, nolentem trahit[27], – сказал господин де Роншероль, стоявший в стороне, в тени оконной ниши. – Это применимо к вину, к войне и к христианскому учению.

– Честью клянусь, – воскликнул граф де Кай и де Ругон, – вы сказали меткое слово. Говорю это прямо, хотя не учился латыни. Ибо в пору моей молодости, господа, восковые свечи были дороги, а отец мой был бережлив. «Будь удальцом, – сказал он мне, – ни на что другое ты не годишься». Он поступил со мной нехорошо, не обучив меня латыни, потому что в наш испорченный век ученые в большем почете, чем солдаты. Тридцать семь лет подряд служил я своему королю. Хорошими словами он щедро меня награждал, но ушел я от него с пустыми руками.

– Он всех угощает хорошими словами, – сказал граф фон Мемпельгард.

– Будь проклят тот, кто отказывает в должном уважении Его Величеству королю! – воскликнул господин Лекок-Корбэй, потрясая шпагой в правой руке и стаканом в левой. – Я готов скрестить свой клинок с каждым, кто дурно отзывается об Его Величестве короле.

Тюрлюпэн насторожился. Он нашел дворянина, изъявившего готовность с кем угодно скрестить свой клинок, и у дворянина этого был весьма воинственный вид, в руке у него была обнаженная шпага. Тюрлюпэн приблизился к нему.

– Если такова ваша воля, то мне нужно вам кое-что сообщить, – сказал он ему. – В этом доме есть дворянин, осмелившийся говорить об Его Величестве короле весьма непочтительным образом.

– В самом деле? Он осмелился? Что же сказал этот дворянин?

– Он сказал, будто Его Величество король находит удовольствие в том, чтобы собственноручно подстригать бороды своим офицерам, и дал понять, что смотрит на священную особу короля как на брадобрея, парикмахерского болвана, швабру и пластырь…

– Гром разрази меня на месте! – воскликнул господин Лекок-Корбэй. – И вы это спокойно слушали? Я не допускаю мысли, сударь, что вы тут же не воздали ему по заслугам!

Тюрлюпэн, к огорчению своему, увидел, что гнев дворянина обратился против него, а не против господина де ла Рош-Пишемэра. Ему пришлось оправдаться.

– Я вызвал его на поединок, – сказал он, скроив плаксивую физиономию.

– Вы поступили правильно, – объявил господин Лекок-Корбэй.

– А вы, сударь? – спросил Тюрлюпэн. – Как собираетесь вы поступить?

– Я? – с достоинством сказал дворянин, – Я поздравлю вас, если вы его убьете, и тем самым восстановите честь Его Величества короля.

– Пощадите его, сударь, пощадите его! – крикнул с другой стороны стола граф фон Мемпельгард, которого вино расположило к миролюбию и кротости. – У него есть мать. Простите его, чтобы и вам когда-нибудь простились грехи.

Мрачные мысли овладели Тюрлюпэном. Не удалась и эта попытка. Один из этих дворян произносил евангельские изречения, а другой, только что говоривший так воинственно и дерзко, тоже не был расположен вместо него сразиться с господином де ла Рош-Пишемэром. Но ведь за столом сидел еще третий дворянин, на лице у него было не меньше дюжины шрамов, и на него Тюрлюпэн возложил свою последнюю надежду.

Он обошел на изрядном расстоянии спящего пса и сбоку подошел к графу де Кай и де Ругону.

– Сударь! – заговорил он, весьма осторожно выбирая слова. – Не разрешите ли вы мне побеседовать с вами наедине?

Граф де Кай и де Ругон вскочил с места, зазвенев шпорами. Он был мал ростом, на голову ниже Тюрлюпэна.

Увидев перед собой незнакомого дворянина, он поклонился весьма церемонным образом и снял шляпу.

– Не знаю, имел ли я честь быть представленным вам, – сказал он. – Я Жан-Дагобер де Кай и де Ругон, капитан королевского Наваррского полка.

Он приумолк в ожидании, что теперь Тюрлюпэн назовет ему свое имя, но тот не говорил ни слова, смущенно и беспомощно глядя на обшитый деревом потолок залы.

– А ваше имя, сударь? – спросил капитан.

Тюрлюпэн провел рукой по лбу и парику. Лицо его выражало страдание, беспомощность и ожесточение. Он совершенно забыл аристократическое имя, которое носил