Прыжок в неизвестное. Парикмахер Тюрлюпэн - Лео Перуц

одним из моих друзей, едва лишь стемнеет.

– Превосходно, – ответил Тюрлюпэн, обрадованный тем, что господин де ла Рош-Пишемэр принимает его за дворянина. И в этот же миг ему припомнились слова, которые он слышал двумя днями раньше в цирюльне вдовы Сабо о дворянине из Пикардии. Они показались ему чрезвычайно подходящими при данных обстоятельствах.

– Дуэль при свете факелов, – сказал он. – Это забавно. – Он поклонился господину де ла Рош-Пишемэру. Затем он отвесил поклон присутствующим: – Мадемуазель, благоволите смотреть на меня как на своего покорного слугу. Господа, примите уверение в моем совершенном уважении. Имею честь откланяться.

– Я запрещаю вам драться с господином де Жослэном, – крикнула молодая девушка, когда Тюрлюпэн вышел из комнаты. – Вы оскорбили его. Вы должны перед ним извиниться…

Господин де ла Рош-Пишемэр подбросил полено в камин. Потом опять уселся перед ним.

– Мадемуазель, – ответил он, – власть ваша надо мной, слава богу, имеет границы. Я буду драться с этим странным дворянином, это решено.

– Но я этого не желаю. Я запрещаю вам. Он остроумен, у него забавные мысли, с ним весело. Он мне нравится.

– Он вам нравится? Ну а мне он не нравится, – сказал, пожав плечами, господин де ла Рош-Пишемэр. – «Герцог де Лаван, имеющий честь быть моим хозяином!» Это, по-вашему, остроумно? Вы находите это забавным? А затем разве вы не заметили? – от него несет луком! Это тоже не может способствовать нашему сближению.

Глава XV

Тюрлюпэн укрылся в темном углу галереи. Там стоял он, подавленный тревогой за свою жизнь, и в его смятенной душе гнев боролся с отчаянием.

– Отчего, черт возьми, дворянину этому так хочется вонзить мне в тело свою шпагу? – спрашивал он себя в сотый раз. – Где я, в конце концов: среди христиан или язычников? Он проткнет меня в трех или четырех местах и оставит валяться на песке. А как же религия? Этого не следовало бы позволять. Кто бы мог мне вчера это предсказать? Проклятье, ну и влип же я!

Подталкиваемый страхом и тревогой, он принялся ходить взад и вперед.

– Дворянином быть опасно, – бормотал он. – Ешь, пьешь, получаешь удовольствия и не успеешь опомниться, как уже лежишь на площадке, продырявленный шпагой в стольких местах, что уж никакой лекарь не поставит тебя на ноги. Этот проклятый мерзавец смеется мне прямо в лицо! Жалкий подлец в желтом атласе! Но он у меня за это поплатится. Не так-то ему будет легко меня укокошить. Достанется и ему на орехи.

Он вспомнил, что не так давно господин Ле-Гуш в цирюльне показывал как-то кабатчику, как делаются выпады, кварты и терции. И он выхватил шпагу из ножен и принялся яростно рубить и колоть белый мрамор коленопреклоненной Дианы, метившей куда-то своим копьем.

Но рука Тюрлюпэна, привыкшая управлять легкими бритвами, не выносила тяжести шпаги.

– Не идет дело, – плакался он. – Устаешь от этого как собака. И нельзя ни на мгновение остановиться, иначе ты погиб. И существуют еще какие-то квинты и финты, и большие секунды, и малые секунды, и парады, и шарады, и всего этого я не запомнил. Надо было смотреть внимательнее, теперь уже поздно. Вот если бы позволено было тузить кулаками друг друга, я бы его так прижал к стене, что он передохнуть бы не мог. Но со шпагой этой мне не управиться.

Измучившись, он стоял, опустив шпагу и вперив глаза в темноту.

– А не проткнуть ли его, прежде чем он соберется вынуть шпагу из ножен? Броситься на него и распороть живот без предупреждений? Раз, два, и кончено дело, и я, откланявшись, иду своей дорогой. Но и это не годится. Видит Бог, не годится. «Нужно ждать сигнала, – говорил господин Ле-Гуш. – Нельзя начинать, когда заблагорассудится, нужно проделать множество церемоний, прежде чем тебе позволят рубить».

Но едва лишь он отказался от такого плана спасти свою жизнь, как у него уже возник другой, показавшийся ему гораздо более разумным и легче осуществимым.

– В доме этом так много дворян, умеющих обращаться со шпагою, – сказал он себе. – Если бы мне уговорить кого-нибудь из них вместо меня сразиться с этим подлым дворянином, желчным и злобным, как дьявол? Поговорю-ка я с герцогом, так радушно и приветливо меня принявшим. По виду судя, он умеет действовать шпагой. Может быть, он окажет мне такую услугу, если я его об этом попрошу. Честное слово, мне приятнее будет его видеть мертвым на площадке, чем себя.

Вложив шпагу в ножны, он отправился разыскивать герцога де Лавана.

* * *

Герцог стоял в оконной нише большой пиршественной залы, в беседе с господином Пьером де Роншеролем, предводителем нормандской знати, красивым, статным стариком, наружность которого внушала почтение. Они обсуждали способ склонить на сторону недовольной знати герцога д’Энгьена. Вокруг стола, расставленного вдоль правой стены залы, раздавался звон стаканов и веселый смех. Там сидели, шумя, споря и выпивая рюмку за рюмкой, три дворянина; они впервые повстречались за этим столом, но вино их сделало друзьями. Господин Лекок-Корбэй, барон де Лаведан, грузный, тучный и медлительный мужчина, приехал в Париж из провинции Сенонж. Он в первый раз попал в столицу и пришел в полное смятение от множества карет и колясок, которые видел на улицах. Против него сидел граф фон Мемпельгард, немец, посланный на это совещание лотарингской знатью. Это был драчун, игрок и забулдыга, вспыльчивый и очень сильный, но в пьяном виде кроткий как ягненок. Он привез с собой одного из своих гончих псов, который лежал на полу и спал. Третий собутыльник был граф де Кай и де Ругон, капитан королевского Наваррского полка, удалой воин, которого боялись и любили, человек решительный и блажной, – о нем рассказывали, что одну даму, пришедшую к нему утром, когда он еще лежал в постели, чтобы взыскать с него долг, он проводил до дверей своего дома учтиво, но нагишом.

Когда Тюрлюпэн появился в дверях, отвесив низкий поклон, граф фон Мемпельгард как раз начал произносить какую-то речь. Он откинулся на спинку стула, шпагу положив на колени, стакан с вином держа в руке, и громовым голосом воскликнул:

– У нас в Лотарингии дворянство отличается мужеством и благородством. Три моих сына, пять моих братьев, зятья мои…

– Я весь к вашим услугам, – сказал Тюрлюпэн, отвесив второй поклон, чтобы обратить на себя внимание.

– Мои зятья, мои соседи, мои друзья, – продолжал граф фон Мемпельгард, – все они возьмутся за оружие, если понадобится испытать их отвагу и верность, и двинутся на сборные пункты под звуки кимвалов, барабанов и труб, как велит лотарингский обычай.

– Ваш покорный слуга, – сказал Тюрлюпэн и отвесил третий поклон.

– Господин де Жослэн, – воскликнул молодой герцог, наконец-то заметив его, – я рад вас видеть. Клянусь честью, я уже стосковался по вам.

– Я против барабанов