Прыжок в неизвестное. Парикмахер Тюрлюпэн - Лео Перуц

и труб, – произнес господин Лекок-Корбэй. – Мы должны действовать осторожно, тихо, осмотрительно, шаг за шагом, постепенно и последовательно. Начать мы должны с того, чтобы восстановить Верховный совет против кардинала, парламенты против Верховного совета, а население против парламентов. Вот мой план, и он, по-моему, хорош. Население должно высказаться за нас и перейти на нашу сторону. Затем мы можем перейти к тому, чтобы сделать волю кардинала предметом всеобщего пренебрежения.

– Великолепно! – воскликнул граф фон Мемпельгард. – Предметом всеобщего пренебрежения! Превосходно сказано.

– Но все это надо сделать тихо. Постепенно, без шума, не торопясь, без кимвалов и труб.

– Господин де Роншероль! – почтительно сказал старцу молодой герцог. Я прошу разрешения представить вашему вниманию господина де Жослэна, сьёра де Кеткана, бретонского дворянина, желающего уверить в своей преданности маститого анхиза нормандской знати.[26]

– Поистине я предан вам, сударь, телом и душой, – заявил Тюрлюпэн, сделав рукой такое движение, словно он готов немедленно не только подстричь бороду седому дворянину, но и завить ему волосы.

Но его почтительные слова заглушены были диким взрывом ярости графа де Кай и де Ругона.

– Осмотрительно! Тихо! Осторожно! – ревел он и ударял по столу кулаком так, что стаканы дребезжали. – Эти слова пригодны только для сотрясения воздуха и больше ни для чего. Кувшины на столе – и ничего в них не налито. Вертелы на огне – и ничего на них не нанизано! Если таков ваш план, сударь, то я ради этого плана даже маленького своего кортика не снял бы с гвоздя.

Он поднялся и стоял, перегнувшись вперед, упершись кулаками в стол, с лицом, багровым от вина и гнева.

– Я расскажу вам, сударь, чему научил меня жизненный опыт. С пятнадцатилетнего возраста у меня не проходило дня без похождений, и Бог нигде и никогда не ограждал меня от опасностей. Войну не выигрывают интригами и мелкими распрями. Войну, сударь мой, выигрывают, сидя задом в седле!

– Великолепно! – крикнул граф фон Мемпельгард. – Задом в седле! Клянусь рогатым чертом и душами нераскаянных грешников: так и только так выигрывают войну.

– Вот это божба, это я понимаю, – сказал Тюрлюпэн, придя в восхищение.

– Но не для того мы бодрствуем, чтобы обсуждать планы и спорить друг с другом, – продолжал немецкий дворянин. – Бодрствуем мы ради дружбы, веселья и хорошего вина. Веселее же, ребята, и пей, не зевай!

Он поднял свой стакан и выпил его залпом. Потом откинулся на спинку кресла и громовым басом, отбивая по столу такт кулаком, затянул песню о благочестивом нищем на Тулузском мосту, который разделил свою хлебную корку с рыбами Гаронны:

                     Пришлось мне через мост идти,                     В город Тулузу шагая.                     Калека-нищий стоял на пути,                     Не розами благоухая.

– Эта песня, которую поет господин с серебряными пуговицами на рукавах, – сказал Тюрлюпэн герцогу де Лавану, – очень разумна по своему содержанию. Это правда, и я могу подтвердить, что эти плуты-нищие охотнее всего стоят на мостах или очень тесных улицах, потому что там никто не может их обойти.

Граф фон Мемпельгард продолжал петь:

                      Не розмарином несло от него,                      Не пахло резедою,                      Он подаянья ждал моего…

– Хо-хо! – воскликнул Тюрлюпэн. – Розмарином, резедою, еще чего захотели! Навозом от них несет, грязью, гнилыми репами из мусорных ям и заразой. Описать нельзя, какой бывает запах подчас у этих нищих. Я не понимаю, как их терпят на улицах.

– Видно, что вы только сегодня прибыли в Париж, – сказал герцог. – Вы не привыкли к виду этих несчастных. Но расскажите нам, господин де Жослэн, как провели вы сегодняшний день?

Испуганно поглядел Тюрлюпэн на герцога. К такому вопросу он был совершенно не подготовлен. О том, как проводит в Париже дневные часы дворянин, он никогда не задумывался. Но его выручили из затруднения припомнившиеся ему слова, с которыми днем раньше обратился к нему красильщик, господин Пижо, в виде насмешливого приветствия. Он воспользовался ими.

– Что ж, я гулял, расхаживал, беседовал, болтал – поразвлечься я не прочь.

И, осмелев, он прибавил:

– Днем я навестил одну молодую особу. Ее муж застиг нас врасплох, и мне пришлось спрятаться на чердак. Я провел несколько часов среди вязанок дров и в обществе кота.

– Осторожнее, гром и молния! – закричал граф фон Мемпельгард. – Об этих животных не говорят в присутствии гончего пса. Хорошо еще, что он спит и не слышит вас, а то бы уж вцепился вам в глотку.

Тюрлюпэн поторопился исправить свою ошибку.

– Я не знал, что ваш пес не любит разговоров о котах, – объяснил он, пугливо взглянув на огромного зверя. – А то бы и не заикнулся о коте. Я тоже терпеть не могу котов… Черт побери! Вот он проснулся. Попридержите его, сударь, попридержите его! Это не был кот, скажите ему, что это была крыса.

Пес поднял морду, издал короткое грозное рычание и оскалил зубы, немецкий дворянин стал браниться как бешеный, а Тюрлюпэн спрятался за спину герцога де Лавана.

– Пусть только попробует связаться со мной, – сказал он, но не совсем громко. – Я задушу его. Я переломаю ему ребра.

Потом он отвел герцога в дальний угол залы. Там он стал объяснять ему тихо и настойчиво:

– Вы знаете, сударь, какое живое участие я принимаю во всем, что вас касается. Так вот один из трех дворян, сидевших в той комнате, – я забыл его имя, он в желтом атласном кафтане и парике той формы, которую называют Мирлетон или еще Кадинет, с пробором посередине и длинными локонами по обеим сторонам… Он сидел перед камином…

– Господин де ла Рош-Пишемэр?

– Он самый. Да. Именно его так зовут. Он вас не любит, этот господин де ла Рош-Пишемэр?

– Я это знаю, – сказал герцог де Лаван. – Но и я не причисляю его к своим друзьям.

– Он говорил о вас в таких выражениях, которые возмутили меня, – продолжал Тюрлюпэн. – Он дал понять… дал догадаться, что вы человек, пользующийся его наименьшим уважением.

– В самом деле? – воскликнул герцог. – Он посмел так говорить обо мне?

– Я никого еще в жизни не обманывал, – заверил его Тюрлюпэн. – Не приведи Бог, чтобы вы были первым, вам нужно драться с ним, ничего другого вам не остается. Этого требует ваша честь.

– Моя честь этого требует, – сказал герцог, задумавшись, – но политика и разум запрещают мне драться с человеком, состоящим в числе самых приближенных лиц герцога д’Энгьена. Этот достославный принц, которого мы хотим склонить на нашу сторону, называет господина де ла Рош-Пишемэра другом своего сердца. Поймите же, что я, со своей стороны, должен всемерно постараться о том, чтобы господин де ла Рош-Пишемэр забыл обиду, которую нанес ему сегодня утром мой кузен де Люин.

– Стало быть, вы не хотите с ним драться? – угрюмо спросил Тюрлюпэн.

Герцог ответил пожатием плеч. Тюрлюпэн потупился. Он был в отчаянном положении. Человек, на дружбу которого он рассчитывал, позорным образом подвел его,