В провинции - Элиза Ожешко

— Папенька направо! Тетушка налево! — кричал он. — Пониже кланяйтесь, милая тетя! Повыше прыгайте, милый папа!

Пан Ежи и пани Неменская после танца без сил свалились на диван, но весело хохотали и были в наилучшем расположении духа, потому что Александр и Винцуня, стоя на коленях перед стариками, смеясь, ластились к ним и целовали им руки.

Хотя это были осенние и зимние дни, в доме молодых Снопинских царили весна и лето. У окон, в клетках, увитых густой зеленью, пели канарейки; яркие ковры на полу напоминали цветочные клумбы; два больших трюмо, обрамленные плющом, отражали Винцуню, куда бы она ни повернулась.

Кое-где поблескивала золотистая бронза, пунцовая обивка стульев и кресел придавала веселый и красочный вид комнатам.

Вставали молодые обычно в одиннадцать часов; в полдень они, приплясывая, вбегали в столовую, где давно поджидала с завтраком пани Неменская, а потом начиналась беготня, пение, танцы, поцелуи, гости, и так до глубокой ночи. Засыпали в Неменке чаще всего тогда, когда люди встают на работу.

Так прошло полгода. В ту пору Александр и Винцуня выглядели как студент и институтка на каникулах. Ни прошлого, ни будущего для них не существовало: что будет, то будет, а пока люби да гуляй!

За все это время Винцуня ни разу не вспомнила о Топольском; если ей случалось ездить мимо Тополина, она отворачивалась, словно боясь, как бы воспоминания о прошлом не омрачили на миг дни ее светлых каникул.

И так продолжалось полгода. Ах! Значит позже все переменилось? Увы! Но было еще неплохо. Просто пришла пора проснуться, протереть глаза и взглянуть в лицо реальности, нельзя же постоянно жить как во сне. Через полгода после женитьбы, убедившись, что племянница счастлива, пани Неменская уехала туда, где ее ждали другие заботы. Винцуня сама принялась за хозяйство, и хотя тем самым в волшебную поэзию ее жизни ворвалась грубая проза, молодая женщина не испытывала недовольства, скорее, наоборот, даже обрадовалась новым обязанностям, потому что, — как правильно заметил сосед после разговора с паном Томашем, — она начинала слегка скучать и однажды неожиданно призналась себе: «Я устала!» В самом деле, ноги у нее болели от танцев, горло от смеха, голова от шума, а в сердце становилось как-то непривычно пусто, и не так в сердце, как в голове. Винцуне чего-то недоставало, а чего — она не могла понять и объясняла это себе так: «Я слишком много развлекалась, пора заняться делом!» и вот она пристегнула к фартуку связку ключей и начала хозяйничать: она возобновила знакомство с кладовкой, с амбаром, с кухней, с людской: снова стала заботиться о голубях; словом, хозяйничала вовсю и потом читала. Читала она одна. Почему одна? Да потому, что Александр тоже вовсю хозяйствовал. Весною отец сказал ему:

— Олесь, пора приниматься за дело.

— Хорошо, папа, — ответил он.

И принялся. Начал он с того, что стал переделывать заведенный Топольским порядок и прекрасно налаженную систему перевернул вверх ногами. Их четырех участков образовал три, луга — пустил под пастбища, пастбища — под луга, прежних слуг уволил и нанял новых, отборную породу скота заменил другой, а управляющим всем хозяйством назначил своего фаворита Павелка, который из кучера и лакея был произведен в камердинера, эконома, писаря — словом, в первые доверенные лица.

Эти преобразования и переделки необыкновенно увлекли Александра; во-первых, он впервые ощутил всю сладость власти и управления, во-вторых, был глубоко убежден, что поступает правильно, так как не верил ни в ум Топольского, ни в его знания. «Ну что хорошего мог придумать этот мужлан?» — говаривал он. Напрасно пан Ежи предостерегал сына, мол, портишь прекрасно налаженный фольварк. Александр только посмеивался и отвечал: «Поживем — увидим, папенька!» Пан Ежи пожимал плечами и говорил своей Анульке:

— Ладно, не беда! Раз обожжется, впредь осмотрительней будет. Слава Богу, что понравилось хозяйничать, появилась тяга к труду.

Кроме того, Александр задумал строить новый дом; не дом, а дворец — правда, деревянный, но трехэтажный и даже этакая квазибашенка и оранжерейка где-то сбоку припеку виделись ему в мечтах. От родителей он скрывал свои мечты и планы, предчувствуя с их стороны сильное сопротивление, но с женой поделился, и это вызвало первую размолвку между супругами. Винцуню испугала мысль, что ей придется покинуть любимый маленький домик, где она выросла, и перебраться в чужой, громадный, новый дом, который представлялся ей холодным, пустым и тоскливым. В этом каждый уголок был для нее другом детства, любое местечко уютным, связанным с приятными воспоминаниями, а там — ко всему придется привыкать, точно перенестись в какой-то другой мир.

— Дорогой Олесь! — сказала она. — Зачем нам новый дом? В этом так приятно.

— Душечка, но это же хата, а не дом! — отвечал Александр.

У Винцуни сжалось сердце.

— Мы с тетей здесь прожили долгие годы, — печально промолвила она, — и нам было хорошо и просторно.

— Одно дело — вы с тетей, другое дело — я, — возразил Александр. — Вы с тетей привыкли к тесным каморкам, а я нет. Мои родители всегда жили в больших домах. И потом, надо же где-то и гостей принимать!..

— Дорогой Олесь, — робко заметила Винцуня, — мы, я думаю, не всегда будем принимать столько гостей, как сейчас…

— Почему? — насторожился Александр.

— Слишком накладно, и потом, скажу тебе откровенно, меня это уже начинает утомлять.

Александр побагровел.

— Милая Винцуня, — сказал он резко, — ты рассуждаешь, как настоящая провинциалка, которая сидит в своих четырех стенах и ничего кругом не видит. Если бы ты это заявила при посторонних, я бы сгорел от стыда. Что до общения с людьми, полностью положись на меня, я лучше знаю свет, а теперь запомни одно: люди хорошего тона, желающие занять положение в обществе, не должны пренебрегать знакомствами и жаловаться на обилие гостей.

Он тут же ушел, а Винцуня долго сидела и думала. Она первый раз заговорила с мужем о практической стороне жизни, и сразу между ними возникла размолвка. Винцуня сожалела о случившемся и считала себя виноватой, но все же ей было грустно, и она не могла понять, какая связь между правилами хорошего тона и большими комнатами и как может зависеть положение в обществе от обилия гостей. Мысль ее заработала. «Наоборот, — рассуждала она, — тот, кто принимает гостей не по средствам, неизбежно должен разориться, а разорившемуся человеку еще труднее занять место в обществе».

И как-то само собой, в ходе ее размышлений, ей вспомнились слова Болеслава, которые он не раз повторял: что только непоколебимая честность, прямота и упорный труд на каком-нибудь однажды избранном поприще рано или поздно заслужат всеобщее уважение. «Пожалуй, когда тебя уважают, — думала Винцуня, — это и значит, что у тебя прекрасное положение в обществе, а разве добьешься должного уважения, владея огромным домом или давая обеды и вечера соседям?»