Вот это поцелуй! - Филипп Джиан

– Натан, найди мне эту чертову собаку. Пожалуйста! Я тебя умоляю! Черт возьмииии!

Вид у Натана подавленный. Он просто не знает, как со мной обращаться. В этом он не одинок. Похоже, я стала совсем странной. Хотя за моей спиной употребляют и другие словечки.

На какой-то миг мы застываем в растерянности, как идиоты, и умолкаем, уже ничего в этой жизни не понимая. А может, мы и раньше ничего в ней не понимали. Легкий туман окутывает берега озера. Кажется, будто он поднимается от земли.

Я принимаю решение: Натан должен пойти на разведку. Пусть осмотрит окрестности, лишь бы не торчал рядом со мной, теперь его присутствие меня стесняет. Я прикрываю глаза, глядя на заходящее солнце, а когда открываю вновь, Натана уже нет.

Я слышу, как он вдалеке зовет Рекса. Семейство уток скользит по воде, оставляя за собой след, и зеркальная гладь становится жидкой, на ней возникают крохотные волны. Небо розовеет. Я думаю о Фрэнке, он сейчас, вероятно, заканчивает читать лекцию; сама я медленно двигаюсь куда-то в своей коляске. Снег поскрипывает под шинами.

Мне звонит Рита, чтобы сообщить, что демонстранты сейчас крушат все под ее окнами» так что она, возможно, опоздает на наш ежевечерний сеанс массажа. Я делюсь с ней своей бедой. Она говорит, что во всем виноват Натан, что я несу бред, это он нагоняет на меня хандру. Я выхожу из себя. Ну, кто же, наконец, поймет, что я должна, непременно должна найти эту собаку?

Я забиваюсь в кусты, чтобы всплакнуть. Думаю о Крис, которая не желает больше видеть Натана, изгоняет его из своей жизни. И она права. Рита уверена, что Натан приносит несчастье. Она мне сказала, что лесбиянки чувствуют такие вещи. Я сморкаюсь. Оглядываюсь. При виде этого зимнего пейзажа, словно присыпанного ячменным сахаром, при виде этого мягкого успокаивающего света, этих тихих, мирных берегов, где у воды суетятся воробьи, я вновь начинаю горько плакать. Дело плохо. Давясь рыданиями, я опять зову Рекса. Тяну его имя, будто рот у меня набит тестом. Это ужасно. Между двумя всхлипами я вою: «У-у-у! Ты-ы-ы!» – словно меня душат.

Я сейчас брошусь в воду, вот что я сейчас сделаю. Я перестаю плакать. Мне холодно. Возвращается Натан. Садится на скамейку и смотрит вдаль, втянув голову в плечи и засунув руки в карманы. Угадайте, кого он мне сейчас напоминает? Кстати, тот тоже спился.

– Может быть, мы его и не найдем, – говорит мне Натан. – Может, нам не удастся его найти. Надо смотреть правде в глаза.

– Без него я домой не вернусь. Так и знай. Мы избегаем смотреть друг на друга. Молча размышляем.

– Послушай, – говорит он. – Я хотел бы знать, почему это так важно.

Ну вот. Сейчас будем думать, что для нас важно. Но вот мы двигаемся дальше.

Я позволяю Натану уйти вперед. И смотрю, как он постепенно удаляется от меня. Я двигаюсь рядом с его следами. Мне кажется, что я в жизни встречала только людей, никогда не имевших того, чего им хотелось, людей, которые уже истратили свои силы или расходуют их попусту сейчас. Но ведь таких большинство, разве нет? Наверно, быть уткой проще, чем человеком. Утиное семейство разворачивается и плывет в другую сторону. А знает ли вожак, куда плыть? И знает ли он, что ведет за собой всю стаю?

Тропинка уходит немного вверх. Я очень устала. Становится тяжело дышать. А ведь мне только тридцать три. Вот еще одно обстоятельство, которое повергает меня в тоску по множеству причин. Я останавливаюсь. Мне надо перевести дух.

Озеро слепит глаза. Я даже не вижу другого берега. Слышу, как плещет вода. Настал час, когда начинают каркать вороны. Не хватает только кваканья лягушек. Для кузнечиков еще рановато.

Ну так что, сделаю я это или нет? Сама пока не знаю. В глубине души я довольна тем, что у меня есть такая возможность. Как гора с плеч! Рекс может бежать хоть в Антарктиду, потому что я вольна выйти из игры в любую минуту. Я могу резко затормозить и прервать движение. Во всяком случае, в том, что касается лично меня.

Я уверена, что вода в озере ледяная. Это единственное, что меня удерживает. Я была гораздо смелей в детстве. Мы с отцом купались в речках, в горных потоках до того, как все испортилось.

Наконец я все же решаюсь. Беру разгон и несусь прямиком к воде. Проскакиваю между двух кустов, наклоняю голову, сдерживаю дыхание, скользя по довольно пологому склону (я бы предпочла более крутой); потом, немного раскачавшись в кресле, отталкиваюсь и лечу в воду. Меня вытолкнуло из кресла, как при катапультировании.

Будто током ударило. Вынырнув на поверхность, я испускаю крик боли. Вода вокруг меня совсем черная. А ведь всего секунду назад она казалась золотистой. Барахтаясь, я переворачиваюсь на спину. Ноги тянет ко дну. Они торопятся поскорее покончить со всем этим.

И вот я опять плачу. Лепечу какие-то непонятные слова, лежа на спине. Удаляюсь от берега, загребая обеими еще достаточно сильными руками, ведь теперь уже никто на свете не может мне помочь, и от этого у меня разрывается сердце. Я вижу, как мои ноги поднимаются обратно на поверхность и плывут следом за мной, как водоросли. Я замечаю, что на ногах у меня одни носки.

Сколько же я продержусь? Сколько времени у меня уйдет на то, чтобы исчезнуть? Когда я больше не смогу барахтаться? Когда иссякнут силы? Они уже иссякли… Сквозь слезы я вижу равнодушное небо, бесконечно плоское, несмотря на виднеющиеся местами языки пламени, несмотря на все эти его фиолетовые глубины, пастельные тона, чуть подернутую дымкой прозрачность. Нелепая красота.

Тут я вижу Натана, он выскакивает из зарослей на небольшом холме, возвышающемся над озером. Кусты вокруг него поблескивают инеем.

Когда он меня замечает, я кричу ему:

– Уходи! Оставь меня в покое! Убирайся!

Но он бросается расшнуровывать ботинки. Я прихожу в отчаяние. Не желаю верить своим глазам.

Я ору:

– Прекрати валять дурака! С меня довольно!

Я опять начинаю рыдать. Могу истечь слезами, но это ничего не изменит. Я проклята, проклята!

Натан уже расстегивает брюки, стаскивает куртку. Я чувствую, как мое лицо застывает, искаженное жуткой гримасой. Я что-то пищу.

И в ту минуту, когда он собирается прыгнуть, я бормочу:

– Не надо… умоляю тебя, Натан, не надо…

И тогда он останавливается, словно услышал мою просьбу. Он колеблется. Я чувствую на себе его взгляд. Я опять издаю звуки: «У-у-у! Гы-ы-ы!», будто я – теленок, потерявшийся на лугу. Он колеблется. А я бормочу:

– Не надо, Натан. Не надо опять…

Натан

После вчерашних событий я проснулся поздно. Все тело у меня болело, а из головы не шли отвратительные картины. Паула уже встала, я слышал, как она возится на кухне, как свистит чайник. Я поднялся, вышел на кухню и увидел, что чайник она забыла на плите; я его тут же выключил и отправился в ванную, где мылась Паула. Правда, воды в ванне не было.

Она открыла глаза в ту минуту, когда я поставил ногу в душевой поддон.

– Спасибо за апельсиновый сок, – еле протянула она.

Я пустил холодную воду и принял душ. Все тело у меня было в синяках. Оооой! Твою мать! Я воспользовался мылом за пятьдесят евро и шампунем, какой можно найти лишь в шикарных салонах красоты, в отделах класса люкс. Мне пришлось поставить в ванной высокую этажерку исключительно для ее косметики, да к ней еще обзавестись небольшой тумбочкой на колесиках. Я это сделал без препирательств, не моргнув глазом. Я не мог судить ее строго.

Выйдя из-под душа, я завернулся в великолепное махровое темно-красное полотенце; у Паулы были ослепительно-белые. Я внимательно рассмотрел себя в зеркале.

– Прости, что выпил весь сок, – сказал я. – Но ты должна понять… Мэри-Джо сейчас находится между жизнью и смертью…

Паула вяло взмахнула рукой над бортиком.

– О, черт! – выдохнула она. – О нет! Черт возьми! Ох…

– Я знаю, что это меня не оправдывает, но вчера вечером я плохо соображал, что делаю. Ты можешь себе представить. Знаю, ты просила оставить немного на утро, но у меня это просто вылетело из головы. Мне очень хотелось апельсинового сока. Знаешь, я мог пить его литрами. Но скажи, Паула, ты что, сегодня на работу не идешь?

Она толком не знала. Я пошел в гостиную и стал делать зарядку у открытого окна. Высунувшись из окна, я смог заглянуть в комнату Марка и увидел, что он трахает Еву. А время-то уже шло к полудню. Пожалуй, я зря о нем беспокоюсь. Но как подумаешь, до чего быстро летит время. Молодость коротка. Я ему без конца твержу одно и то же. Я ему говорю:

– Ну, хорошо, она – твоя хозяйка, я в курсе, но не слишком ли высокую цену ты платишь за это? Не слишком ли дорого это тебе обойдется? Не начнутся ли у тебя проблемы? Я-то полагаю, что они у тебя уже есть. Я не шучу. Я думаю, что у тебя очень и очень серьезные проблемы, представь себе.

В ответ Марк обычно говорил, что у меня тоже есть проблемы, и дискуссия на этом заканчивалась. Какое счастье, что наших родителей уже нет в живых: то, что они увидели бы, очень бы их расстроило, и мне, старшему брату, гордиться было бы нечем. Увидев, что сталось с их мальчиками, они бы меня не похвалили.