Память – это ты - Альберт Бертран Бас

удивленно спросил тот.

– Так точно, генерал.

– Вы уверены, что это она?

– Она переоделась одним из наших. Была вооружена.

– Где она?

– Мы заперли ее в будке на вокзале, – с гордостью ответил один из солдат.

– А кто ее охраняет?

Солдаты смущенно переглянулись.

– Ни… никто, генерал. Но мы ее связали, и она без сознания.

– Будка заперта на замок, – с удовлетворением добавил другой.

– Обязательно было приходить вдвоем, чтобы доложить? – Миранда отпустил дверь, и Амат выдохнул с облегчением. – Идем. Придурки. Если это и правда она, отправитесь в отпуск.

Амат услышал удаляющиеся шаги и осторожно приоткрыл дверь. Никого. У него словно камень с души свалился. Но вскоре капитан был озадачен следующим вопросом: куда подевался парень?

Миранда подошел к будке в сопровождении двоих солдат, которые сразу сообразили, что их ближайшее будущее не слишком радужно. Замок валялся на земле. Открыв дверь, они убедились, что стул пуст, веревки брошены на полу.

– Прошу прощения, генерал, похоже, что… – Отвешенная с размаху пощечина не дала солдату закончить фразу. Он покраснел.

– Найти! Не сметь возвращаться без нее! Клянусь, я вас прикончу! Передайте остальным. Бегом, черт вас дери!

Солдаты припустили со всех ног. Генерал Миранда поднял замок и стал изучать его. Затем осмотрелся вокруг, как охотничья собака, вынюхивающая добычу.

Капитан в волнении шел вдоль поезда, высматривая нужный вагон. Лоб блестел от пота, выдавая его состояние. Под кителем он ощущал негнущуюся папку с документами, которую на всякий случай придерживал искалеченной рукой, прижав к телу. Отличить девятый вагон оказалось легко: перед ним единственным был выставлен часовой. К счастью, это был сержант, у которого, считай, и усы-то еще не выросли – так, пушок, который он, однако, с гордостью демонстрировал.

Капитан Амат молча махнул рукой вместо приветствия и попытался войти в вагон со всей непринужденностью. Сержант заслонил дверь и окинул взглядом его форму:

– Сожалею, капитан. Не могу вас пропустить. Приказ.

Капитан постарался как можно более дружески улыбнуться, чтобы склонить часового на свою сторону:

– Я хотел зайти в туалет… в чистый. Думаю, съел что-то не то. Вы меня понимаете.

– В этот вагон нельзя.

– Сынок, я никому не скажу. Сегодня ты поможешь мне, завтра я помогу тебе…

– Сожалею, капитан. В этот вагон нельзя.

– Ну разумеется! Отличная служба, сержант! – Капитан повернулся спиной, сдерживаясь, чтобы не впечатать того в стену. Нужно придумать другой способ.

В этот момент по перрону забегали возбужденные солдаты. Какой-то капрал обратился к своему начальнику, стоящему на часах у девятого вагона:

– Сержант, генерал немедленно вызывает всех к себе.

Амат заметил, что немцы остаются безучастны к происходящему, и обратился к прибывшему:

– Капрал, в чем дело?

– Сбежала пленная. Генерал в ярости.

– Пленная? – переспросил безусый сержант. – Женщина?

– Так точно, сержант. Это она. Генерал приказал…

– Займите мой пост, капрал! Никого не пускать.

– Есть, сержант.

Безусый пулей умчался, и капитан Амат понял, что вялый капрал – это его шанс. Ничего не говоря, он уверенно поднялся на две ступеньки, ведущие в вагон, и, открывая дверь под недоуменным взглядом капрала, напомнил:

– Вы слышали, что сказал сержант, капрал. Никого не пускать, ясно?

– Так точно, капитан.

Амат вошел в вагон. Остальное было легко. И когда он подложил немецкий протокол к испанским документам, с его губ наверняка сорвались простые слова: “Миссия выполнена”.

Далеко от вокзала, хотя не настолько далеко, насколько мне хотелось бы, я нес Хлою. Мне удалось добраться до леса, и сухие ветви хлестали меня по лицу, поскольку я не мог заслониться.

Слышался лай собак – пусть издалека, но я невольно вспоминал, как убегал от них в прошлый раз. Нести Хлою было тяжело, мышцы рук напряглись так, что, казалось, порвутся. Каждый шаг отзывался болью в спине и в коленях, начавших дрожать от напряжения. Но я не замедлял хода. Я снова и снова убеждал себя, что могу сделать еще один шаг. Всего один.

Я съехал с небольшого склона, как с детской горки, и мы угодили в какую-то речушку. Я давно уже сбился с пути и решил идти по руслу – вода доходила только до щиколоток – вверх по течению.

Когда мне удавалось немного отдышаться, я пытался привести Хлою в чувство, снова и снова называя ее по имени, но это не помогало. Кроме того, меня терзала мысль, что мое исчезновение доставит неприятности капитану.

Ночь опускалась на лес, и, возможно, преследователи отложили поиски до утра: я уже несколько часов не слышал лая. Река осталась позади, но ноги еще не высохли и болели по-прежнему. Руки были в том состоянии, когда я перестал чувствовать не только боль, но и сами руки. В который раз я упал на землю. Я дошел до предела. От ощущения бессилия навалилась тоска. Я больше не мог сделать ни шагу, сколько бы мозг этого ни требовал…

Впереди я увидел скрытую зеленью хижину. Вероятно, охотничью. Оставив Хлою, я поплелся к хижине на подгибающихся ногах. Распахнул дверь, подняв облако пыли. Окон не было, с балки свисали инструменты: большие ножи, косы, цепи, а под ними стоял маленький стол, предназначенный, видимо, для разделки добычи.

Хижина выглядела давно заброшенной. Инструменты проржавели, а поскольку до границы было рукой подать, их владелец, вероятно, переселился в местечко поспокойнее.

Я взял какой-то грязный мешок и встряхнул. Вернулся за Хлоей и приволок на нем в хижину – уже не было сил поднять ее. Был конец октября, становилось ветрено, нужно было спрятаться.

Я закрыл дверь и устроился на полу, прислонившись к стене. Голова Хлои лежала у меня на груди. Я убрал с лица девушки белокурую прядь, и лунный свет, сочившийся сквозь щели в стенах, осветил ее. Это была она и в то же время не она. Мягкость черт стерлась, отчего лицо приобрело более определенное, более сосредоточенное, более сдержанное выражение… Может, она стала еще красивее, чем раньше, а может, меня со временем стала подводить память, рисуя лицо более обычное, чем то, которое я видел перед собой в тот момент.

Я не мог отвести взгляда от этой девочки, превратившейся в женщину, но не мог и победить усталость, от которой тяжелели веки. До тех пор адреналин не давал мне спать, но едва мы оказались в месте, где слышался только звук моего дыхания и ощущался только запах ее волос, как тело мое сдалось.

Капитан Амат курил одну из своих сигарок, сидя под навесом временной казармы, построенной солдатами недалеко от вокзала. Сапоги валялись под столом, а ноги он положил на стол. Он сидел в той