Нет места под звездами (СИ) - Кос Анни

Первое, что увидел градоправитель — кровь на песке и мертвое тело. А лишь после — конунга, живого и здорового.

— Адой из рода Гасти. Я, конунг Лид, прошу всех этих людей быть свидетелями наших слов. Я требую от тебя ответа! Правда ли, что ты пустил в город этих лазутчиков, приспешников хана Талгата, зная о том, какое дело они задумали?

Адой молчал, боясь проронить хотя бы звук. Оглянулся кругом, стараясь найти хоть одного союзника, готового встать на его защиту. Напрасно.

— Адой из рода Гасти, — повторил Лид. — Отвечай.

— Нет! — внезапно выкрикнул он. — Не я открыл им путь, не я впустил в город! Это наветы и ложь!

— Ну, дверцу-то отпер не ты сам, — хрипло вставил пленник, — но тот человек ведь по твоей воле оказался там? А вот позвал нас ты, написал письмо Великому Хану, да будет слава его вечной…

— Нет, нет, нет! — Адой мотал головой из стороны в сторону, пытаясь отступить, но его грубо толкнули в спину, вынуждая оказаться посреди пустого пространства.

— Ты лжешь, градоправитель, — из-за чужих спин вышел Яфаг. Он был бледен, под глазами залегли синие тени, видимо, минувшую ночь он вовсе не спал. — Это я открыл врата, по твоему приказу. Я пустил сюда этих убийц, думая, что встречаю вестников. Ты написал письмо, которое передали в Витахольм, а ответом стали не слова, а стрелы. Клянусь, это правда! Моя вина не меньше твоей, я понесу кару, положенную законом. Но и ты найди в себе хоть каплю мужества и не лги, — он опустился на одно колено и склонил голову.

Стража, тут же подошла к Яфагу, обыскала, и, не найдя даже кинжала, связала руки за спиной. Он не сопротивлялся.

— Так что скажешь? — Лид перевел взгляд на градоправителя.

— Что не тебе решать, прав я или нет! — внезапно зло выкрикнул он. — Твоя сестра променяла нас на мага из-за гор, а где был ты? Уж не ты ли первый покинул свой народ? Не ты ли удрал, бросив нас умирать под ударами чужих мечей? А, быть может, ты сам предатель? Лживый трус? Почему ты достоин любви и преданности больше, чем я, отдавший всю жизнь служению?

Тогда конунг подошел к нему почти вплотную, схватил за плечи, встряхнул и тихо приказал:

— Хочешь ответов на свои вопросы? Посмотри мне в глаза, Адой из рода Гасти! Что ты там видишь?

Хала переглянулся с Лонхатом и оба направились к конунгу, опасаясь того, что градоправитель пустит в ход не только слова, но и сталь. Однако Йорунн удержала обоих.

— Лид знает, что делает. Оставьте.

Несколько минут казалось, что двое людей в центре просто смотрят друг на друга. Но потом Адоя затрясло. Его лицо исказилось замешательством, крайним изумлением, ужасом и, наконец, пониманием. Йорунн вдохнула едва уловимый запах магии, как свежесть после грозы, как холод зимнего утра.

Что Лид позволил Адою увидеть на дне своих глаз, окутанных Тьмой? Битву в Теритаке? Сражение в святилище? А может мост-между-мирами и демонов? Она спросит об этом брата, обязательно спросит, но после, когда рядом не будет столько людей, не готовых понять и принять это.

Адой ослабел, губы его дрожали, ноги подогнулись, он опустился на колени прямо в пыль и закрыл лицо руками, раскачиваясь, словно перебравший браги.

— Посмеешь ли ты еще раз повторить свои обвинения? — холодно спросил Лид. — Ты доверился Талгату, нашему врагу, позволил кочевникам прийти сюда лишь для того, чтобы их руками захватить власть над хольдингами. Где же твоя честь и гордость, верность клятвам и народу, Адой из рода Гасти?

Ответом ему были только всхлипы и дрожащие плечи. Жалкое зрелище, от которого в любое иное время дрогнуло бы даже каменное сердце, но никто не произнес ни слова. Конунг отвернулся и отошел в сторону.

— Эти люди — предатели, — голос Лонхата прозвучал твердо. — Все вы знаете наши законы. Ни градоправитель, ни его помощник не заслуживает милости. Я требую их смерти.

— Как и я, — подал голос Дуараг. На лице его на мгновение промелькнула жалость, но кому, как не человеку, несущему ответ за чужие судьбы, понять, что иногда жалость к одному может стоить жизней многих.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Смерть, — тяжело обронил Хала.

— Смерть, — тихо откликнулась Йорунн.

— Смерть, смерть изменникам, — эхом неслось со всех сторон.

Яфаг слушал эти слова отрешенно, словно не о его жизни сейчас шла речь. Он сказал то, что должен был, сделал, наконец, верный выбор, от этого на душе стало легче. Он склонил голову, принимая приговор без единого возражения.

— Прости меня, конунг, — вдруг застонал Адой. — Умоляю тебя, дай возможность исправить содеянное…

Он всхлипнул, растеряв всяческое величие и гордость, раздавленный и опозоренный.

Ульф кинул на Йорунн быстрый взгляд, одними глазами показывая: нет, не позволяйте играть вами, предательству не может быть прощения и оправдания. Однако он волновался напрасно, Лид остался непреклонен:

— Даже у малой змеи может оказаться достаточно яда, чтобы принести великое горе. Прими свою судьбу с достоинством.

Адой вдруг рванулся вперед, выхватывая из-под одежды кинжал, и замахнулся, пытаясь достать конунга, но в то же мгновение закричал от нестерпимой боли: меч Лонхата вошел ему в живот по самую рукоять. Вокруг поднялся невообразимый шум, люди схватились за оружие, но необходимости в том не было никакой. Еще мгновение бывший градоправитель дышал, а затем глаза его остекленели, тело безвольной куклой осело вниз и откинулось на спину. Кинжал — ненужный и забытый — вывалился из пальцев и с жалобным звоном окунулся в дорожную пыль.

Яфаг вздрогнул всем телом, наблюдая, как алая кровь напитывает землю. Не отвел взгляда, не закрыл глаза.

Лид повернулся к Киту и что-то тихо сказал ему. Лучник удивленно моргнул, но не посмел ослушаться, коротко поклонился и отошел на два десятка шагов в сторону. Вытянул из колчана стрелу, затем сорвал несколько росших под стеной длинных травинок, обернул ими древко, и, вернувшись, с поклоном передал Лиду.

Конунг принял подношение. Подошел к Яфагу, поднял стрелу над его головой.

— Да будут все, кто пришел сюда, свидетелями моему слову. По закону степи измена карается смертью, лишь кровь смоет бесчестье с того, кто принадлежит роду Хольда. Предатель не может быть одним из нас, а потому властью своей я изгоняю тебя из рода, — Лид легко переломил древко, смял руками травы, бросил себе под ноги. — Ты более не можешь зваться Яфагом, никогда не переступишь порог дома, в котором живет один из нас, не разделишь с нами хлеб и воду. Тебя нет среди живых, тебя не примут мертвые. Тебе нет имени, ты более не один из нас. Прочь отсюда и никогда не возвращайся.

Толпа пораженно притихла.

— Милосерднее было бы убить, — тихо прошептал кто-то. — Без еды, воды, коня и оружия он не выживет в степи.

— Ему сохранили жизнь, — возразили ему так же тихо. — А дальше — все в его руках. Быть может, духи предков пощадят его.

Стража подняла Яфага на ноги. С его плеч сорвали богатый плащ, срезали ворот рубашки, покрытый вышивкой, сняли пояс, тисненный узорами. Ему не позволили оставить ни единого плетеного шнурка с оберегами, ни одного украшения, нашитого на одежду. Все это будет сожжено, отдано духам предков, ведь только им под силу очистить имя рода. А после — развязали руки и вытолкали за ворота, вверяя его жизнь Великой Степи.

40. Перехваченные вести

— У меня для вас подарок, — Ульф выложил на стол аккуратный кожаный футляр длиной не более ладони. Он состоял из двух частей, каждая из которых была отделана тонко отчеканенным металлическим кантом. По черненому серебру резво мчались кони, а застежку футляра украшал знак круглого шлема с тремя навершиями.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Откуда у тебя это? — удивилась Йорунн. — Это то, о чем я думаю?

— Да, — кивнул Черный Волк. — Сегодня приехал один из моих людей, он перехватил гонца.

— Где именно? — уточнил Лид, аккуратно открывая послание — свернутый в тугой свиток лист бумаги, густо исписанный мягкими плавными символами, больше похожими на цветочные узоры, чем на текст. Талгат в совершенстве владел искусством письма на языке ойра.