Нет места под звездами (СИ) - Кос Анни

Адой судорожно выдохнул, обмяк, откинулся на спинку кресла. Руки его мелко дрожали, губы прыгали. Но сквозь накатившую предательскую слабость пробилась мысль: он только что победил, выиграл схватку, ценою в жизнь.

***

Утро окрасило небо в бледно золотой и розовый, разлилось нежным светом по туманам в низинках между холмами и в долинах рек, вспыхнуло яркими росчерками в облаках. Запахи, звуки, дыхание ветра пробрались к Йорунн, мягко толкнули ее в плечо, лаская, нашептывая, вырывая из плена сна. Заботы нового дня уже ждали ее за порогом.

Несмотря на все тревоги прошлого, она чувствовала себя по-настоящему счастливой. Все утро провела с братом, наслаждаясь тем, что может просто видеть его лицо, слышать голос, прикасаться к нему. Подле него она снова становилась юной девчонкой, беззаботной и полной радости. Слабой и хрупкой, той, кого защищал родной, преданный, любимый человек.

Лид чувствовал это — и на сердце становилось теплее. Он согревался в той любви, которую Йорунн щедро отдавала ему, ощущал, как пустота и одиночество моста-между-мирами понемногу блекнут, тускнеют, отступают под натиском настоящего, живого, человеческого тепла.

Сегодня конунга ждали дела, долгие часы разговоров, встреча с советом. Но утро принадлежало только ему. Вместе с Йорунн они замерли на стене, любуясь тем, как просыпается мир.

Ульф Ньорд нашел их там и остался рядом молчаливым спутником. Северянин с интересом наблюдал за жизнью хольдингов — непривычно спокойной, простой и неспешной. Чем-то Гилон напоминал ему маленькие имперские города, расположенные южнее Дармсуда. Такая же пронизанная традициями и устоями жизнь, простота нравов, одежд, даже дома были похожими: невысокие, скромные, без излишеств и вычурности, украшенные на свой особый манер.

Однако приветливость и открытость хольдингов делала их совершенно непохожими ни на жителей пустынь, ни на тех, кто обитал в Золотых Землях. Ульфу нравилось тут. Что-то неуловимое, едва заметное напоминало ему о собственной родине, маленьком зеленом острове, покинутом почти два десятка лет назад.

Он ведь не бывал там после того, как Калогассанд разграбили, не хотел ворошить пепелище прошлого, бередить старые раны. Иногда лучше сохранить воспоминания неизменными, нетронутыми, незамутненными, и черпать в них силу, стойкость, веру в счастливое будущее.

Черный Волк наблюдал за своими спутниками, невольно сравнивая их, подмечая, какими похожими и в то же время разными они были. Конунг нравился Ульфу. Да, он был еще очень молод, возможно, неопытен как воин, но испытания, выпавшие на долю Лида, проявили иные качества: серьезность, твердость, пожалуй, даже мудрость. Из подобных людей с годами вырастают прекрасные правители, милосердные и справедливые, о которых помнят многие поколения спустя, за такими идут и в огонь и в воду, не испытывая сомнений.

Ульф позволил себе расслабиться, потерять бдительность, уплыть по волнам воспоминаний и размышлений — и чуть не поплатился за это. Его спасли инстинкты. Что-то на самом краю поля видимости привлекло внимание за миг до того, как спокойствие утра оказалось разрушено до основания.

Во влажном утреннем воздухе отчетливо раздался звон спущенной тетивы. Ульф метнулся в сторону почти мгновенно, сказались многолетние тренировки. Со всей силы толкнул стоявшего рядом Лида, увлекая его на землю. Стрела свистнула над ухом, с глухим стуком вонзилась в бревенчатую ограду. И тотчас следом — вторая. Тетива зазвенела в третий раз, но смертоносное послание не достигло цели, вспыхнуло и рассыпалась пеплом прямо в воздухе.

Ульф перекатился, мимоходом отметив, что конунг цел и невредим, а Йорунн отскочила под прикрытие выступа на стене. Развернулся лицом туда, откуда был сделан выстрел, и заметил, как вниз метнулась смазанная тень. Всего пара ударов сердца — тень обрела хорошо знакомую форму, ощерилась острыми зубами и настигла нападающих.

Первого лучника крылатый змей сбил с ног, протащил по земле волоком, рванул открытое горло острыми когтями. Песок окрасился алым, безжизненное тело дернулось в последний раз и замерло. Второго стрелка призрачный змей охватил кольцами, сдавил до хруста, лишая свободы движения. Человек закричал жутко и пронзительно.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Остановись, он нужен живым! — Ульф искренне надеялся, что Йорунн услышит его, отзовет магию.

Она обернулась — и Черный Волк вздрогнул от той ярости, что исказила ее лицо.

— Прошу, Йорунн, — Лид поднялся на ноги, мягко коснулся ее руки.

Йорунн шумно выдохнула, повернулась к лучнику и все-таки развеяла тень. К человеку уже бежали воины. Его подняли на ноги, встряхнули, безжалостно скрутили ему руки за спиной, толкнули вперед, принуждая идти. Вокруг уже собралась толпа — стражники, прохожие, те, кто прибежал, услышав крики.

Лид выдернул из стены стрелу, рассмотрел, передал сестре. Она удивленно вскинула брови, проведя кончиками пальцев по узору, нанесенному на древко черной краской:

— Даже так? В стенах Гилона?

— Я надеялся, что после Теритаки мне не придется подозревать в каждом соратнике предателя, — голос Лида дрожал от ярости. — По-видимому, ошибся.

Он решительно направился вниз, толпа расступилась, пропуская конунга. На Йорунн смотрели теперь с затаенным страхом, склоняясь перед ней так низко, как никогда прежде. Жуткую змееобразную тень успели рассмотреть многие, равно как и то, что она оказалась покорна невысокой, хрупкой на вид девушке. По толпе прокатился шепоток, люди передавали из уст в уста то, чему были свидетелями. И многие, пожалуй, впервые задумались, что за мощь и силу скрывает дочь Канита. Ее слова о том, что магия на самом деле гораздо более опасное оружие, нежели мечи и копья, приобрели новый смысл.

Конунг подошел к пленнику, тот сжался, втянул голову в плечи, попытался отступить, но держали его крепко. Человек был напуган до полусмерти. Не тем, что ждало его впереди. Он ведь понимал, насколько опасное дело ему доверили, и разумно предполагал, что вернуться живым в Витахольм не сможет. Но вот о жуткой магической твари, что едва не раздавила его, предупредить было некому. В груди болело, дышать удавалось с трудом, тяжелая, мутящая сознание слабость нарастала с каждой минутой, а во рту стоял отчетливый привкус крови. Возможно, та тварь сломала ему ребра и повредила легкие, тогда он даже до казни не доживет.

— Как ты попал в город? — голос конунга показался пленнику раскаленной смолой, что вливается в уши, выжигает болью разум, ломает волю — ни промолчать, ни соврать.

— Нас впустили, нас позвали сюда, — почти прошептал он на языке хольдингов.

— Ты из племени ойра?

Пленник кивнул.

— Кто позвал вас?

— Твой человек, конунг, — у пленника хватило сил поднять глаза на Лида, — один из твоих близких соратников. Тебя предали, — он хрипло рассмеялся, но тут же зашелся в кашле, на губах его выступила кровавая пена.

— Адой из рода Гасти?

Пленник кивнул несколько раз, улыбаясь синеющими губами. По толпе прокатился ропот.

— Ты клянешься в этом памятью своих предков?

— А к чему мне лгать? — ойра дышал тяжело, с надрывом, его время уходило слишком быстро. Если бы не державшие его люди, он бы давно рухнул на землю.

— Позвать сюда градоправителя, — голос конунга хлестнул плетью, заглушил все остальные звуки, заставил умолкнуть даже самых говорливых.

С десяток человек бросилось исполнять приказ конунга. На площади собралась уже едва ли не половина города. Прибежали Кит и Хала, старик Лонхат с Ориком, Дуараг со своими людьми, Эйдан. Впрочем, ждать долго не пришлось — Адой Гасти явился сам, видимо, не смог спокойно дожидаться вестей в четырех стенах.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Уже на подступах, однако, он понял, что план его сорвался. Не было ни криков отчаяния, ни слез, ни даже искаженных горем лиц — только душная ненависть, подозрительность и тишина, от которой кровь стыла в жилах. Шаг, еще один, люди расступились, давая дорогу, но смотрели тяжело и зло. И тут же сомкнулись позади плотной стеной.