Афганистан. Подлинная история страны-легенды - Мария Вячеславовна Кича

портрет висел в каждом государственном учреждении и был напечатан на фронтисписе учебников для начальной школы. Фотографию регулярно обновляли, пока Захир-шах не достиг 35 лет. Сам падишах сначала поседел, потом облысел, да и вообще состарился – но в народной памяти он остался вечно молодым.

Эпоха Захир-шаха не была безоблачной. Иногда отдельные племена восставали, и Семья скалилась в ответ. Дяди короля создали армию – далеко не единственное вооруженное объединение в Афганистане, но способное противостоять даже самым крупным лашкарам. Гораздо важнее то, что в случае локального бунта многие племена занимали сторону властей – ибо члены клана Мусахибан были искусными политиками, понимали тонкости афганской культуры и опирались на дипломатию не реже, чем на грубую силу, предотвращая тем самым распад страны. Время от времени диссиденты, инспирированные реформами Амануллы, обрушивали на правительство шквал резкой критики – но затем быстро и бесшумно исчезали, потому что Семья возродила шпионскую сеть Абдур-Рахмана и не стеснялась использовать тайные тюрьмы для заключения инакомыслящих.

Благодаря сочетанию репрессий и дипломатии в Афганистане в течение нескольких десятилетий царило удивительное спокойствие. Жизнь в деревне вернулась в нормальное русло – и опять стала той, какой была до «шоковой терапии» Амануллы. Кабульское правительство по-прежнему собирало налоги и присылало чиновников в вилаяты – но не трогало феодалов, демонстрировало уважение к старейшинам, почитало мулл и не посягало на автономию племен. Даже кочевникам было позволено свободно перемещаться согласно их историческим маршрутам, игнорируя государственые границы.

Новые хозяева Афганистана перестали вмешиваться в семейные дела. Дом каждого человека считался его крепостью. Отцы, желавшие обручить своих новорожденных либо еще нерожденных детей, могли сделать это – при условии, что брак будет заключен, как только девочка достигнет полового созревания. Мужчины, которые хотели выпить виски, спокойно выпивали у себя дома – и государство не обращало на них внимания, если пьяные не появлялись на публике. Их могли наказать родственники – но правительство дало понять, что различает частную и публичную жизнь и не карает за проступки, если грань не пересечена.

Безусловно, монархия Мусахибан была тиранией – но тиранией просвещенной и прозападной. Семья не только твердо держала рычаги репрессий и успешно «успокаивала» оппонентов, но и предпринимала осторожные шаги по модернизации страны, продолжая линию Надир-шаха. За несколько лет до убийства Надир обнародовал весьма консервативную конституцию, которая предоставляла повелителю абсолютный контроль над подданными, а также легализовала власть мулл и крупных землевладельцев, – но все-таки это была конституция, и сам факт ее наличия говорил о том, что даже падишах в какой-то мере подчиняется закону. Надир учредил парламент – и теперь одни депутаты назначались Семьей, а другие избирались ее доверенными лицами из числа благонадежных афганцев. Функция парламента заключалась в одобрении правительственных решений, но, по крайней мере, он олицетворял собой внешнюю форму демократии – своеобразную оболочку, которую можно было заполнить (позже так и произошло).

Клан Мусахибан закрыл светские школы, основанные Амануллой, но постепенно открыл их снова. Количество учеников при Надире снизилось до 45 тыс. человек (при Аманулле их было 83 тыс.) – однако Семья осознавала значимость современного образования. Школьники изучали Коран, исламскую теологию и арабскую грамматику – это обезоруживало мулл, которые могли пожаловаться на предосудительную светскость преподавания. Помимо мусульманских и околомусульманских дисциплин, в учебную программу также входили математика, физика, химия, биология, европейские языки, география, рисование и всемирная история. Семья даже учредила несколько начальных школ для девочек. Когда проект не встретил особого противодействия, одну из них повысили до уровня средней школы и назвали «Малалай» – в честь героини битвы при Майванде (1880). «Малалай» тоже не спровоцировала скандал, и женские школы начали открываться одна за другой (второй стала «Заргуна»). Они воспитали ключевых лидеров афганского феминизма: Кубру Нурзай (1932–1986) – первую афганку, занявшую министерский пост (она была министром здравоохранения в 1965–1969 гг.); Масуму Эсмати-Вардак (род. 1930) – писательницу, политика и министра просвещения (1990–1992) и Шафику Зию (род. 1928) – педагога и министра по делам женщин в 1970-х гг.

Семья возобновила политику по отправке лучших выпускников престижных кабульских школ в зарубежные вузы; однако никто не вспомнил, что это практиковал еще Аманулла. Братья Мусахибан твердо знали, что тот, кто обладает монополией на интерпретацию информации, владеет будущим, – и никогда не упоминали главного афганского реформатора. Убийство Надира настолько встревожило их, что стипендиальная программа была приостановлена, но в 1937 г. четыре человека – по одному от каждой кабульской школы – снова уехали в Германию, Францию, Великобританию и США – в зависимости от того, какой язык они учили. Премьер-министр Хашим-хан лично предупредил юношей, чтобы они избегали иностранок, – но все четверо вернулись домой с женами. Впрочем, их образование дорого обошлось правительству, поэтому нарушение проигнорировали. Мужчины устроились на службу и внесли свой вклад в развитие страны. Ослабив ограничения на браки между афганцами и иностранцами, монархия извлекла из этого выгоду – ведь юноши женились на умных девушках из хороших семей, которые перебирались с супругами в Афганистан и работали здесь, будучи высококвалифицированными специалистами, – а страна сделала еще один маленький шаг из Средневековья в XX век.

Медицинский колледж, распахнувший двери для студентов в 1932 г., быстро развивался. Афганцы, вернувшиеся из-за границы, создали новые учебные заведения – инженерный, фиологический, педагогический колледжи. Позже все они превратились в факультеты Кабульского университета.

Школы представляли собой не только инструмент воспроизводства образованной рабочей силы, но и механизм для утверждения национального единства. Каждый ребенок должен был изучать пушту, ибо Семья провозгласила его государственным языком – хотя свыше половины афганцев им не владели. Пушту являлся изначальным языком правящего клана; к тому же, он помогал братьям Мусахибан укрепить связи с могущественными пуштунскими племенами на юге и юго-востоке Афганистана, говорящими только на пушту. Младшие члены королевской семьи выросли в дариязычном Кабуле (здесь дари называли фарси-кабули, «кабульский фарси»), поэтому сами не владели пушту, и им пришлось его изучать. Конституция наделила дари статусом второго государственного языка – в дополнение к тому факту, что это был родной язык большинства афганцев.

После Третьей англо-афганской войны Аманулла установил национальный праздник – День независимости, который с тех пор отмечается ежегодно 19 августа. Семья усмотрела в нем еще один способ привития подданным чувства национальной идентичности. Праздник превратился в недельное торжество с бесплатными развлечениями; самые интересные и массовые мероприятия проходили в Кабуле. Афганцы со всех концов страны съезжались в столицу. Везде они видели фотографии короля Захир-шаха и его отца Надир-шаха – чопорного, строгого человека в круглых очках, великого героя, победителя фарангов и «отца нации», добившегося для родины суверенитета. Портреты Амануллы не вывешивались, словно его никогда не существовало, – хотя он