Монахиня секс-культа. Моя жизнь в секте «Дети Бога» и побег из нее - Фейт Джонс

чтобы не просмотреть в толпе меня. Наконец мы обнимаемся и идем к очередному автобусу, который привезет нас в университет.

Мама преподает здесь английский язык, а папа обучает бизнесменов разговорному английскому и присматривает за Джонди и Ниной, пока мама в университете. Я собираюсь присоединиться к их тайному миссионерскому Дому в качестве студентки факультета китайского языка в университете.

Всю дорогу отец без умолку болтает, а я думаю, каково это будет снова жить с родителями после трехлетней разлуки. Мы даже по телефону говорили только один раз — это был трехминутный рождественский звонок. Он сообщает новости обо всех моих братьях и сестрах.

Семьи Джоша, Аарона и Мэри живут на Тайване. Аарон, еще находясь в Японии, женился на женщине из Австралии (по иронии судьбы ее зовут Джуэл); теперь у них четверо детей. Жена Нехи ушла из Семьи и уехала с детьми в Швецию. Они развелись, а он находится сейчас где‑то в раздираемой войной Боснии, фотографирует раздачу гуманитарной помощи Семьи и других неправительственных организаций. Калеб — последний холостяк в нашей семье — сейчас в Польше или Венгрии. Эстер уже четыре года как покинула Всемирный совет и живет где‑то в Китае, преподает там английский язык.

«И угадай-ка, кто живет от нас неподалеку? — радостно восклицает папа, наблюдая за моим удивлением. ― Семья Дэниела и Грейс!»

«Патрик!» — визжу я. Снова вместе после стольких лет!

«Да, и София. Ты помнишь дочь дяди Бена?»

«София — Тайфун! Как я могу забыть!» Семья Софии несколько лет жила с нами в Макао. Свое прозвище она получила в два года. Оставьте ее без присмотра в комнате на пять минут, и содержимое каждого ящика и полки превратится в огромную кучу на полу.

«Ей сейчас семнадцать, но прозвище Тайфун по-прежнему ей подходит, — улыбается папа. — А еще с нами будет жить Чинг-Чинг — дочь Заки и Хоуп. Она приехала несколько дней назад».

Ура! Моя старая банда из детства снова в сборе. Я не видела и даже не слышала ни о ком из них почти десять лет, с тех пор, как уехала в Таиланд. Интересно, как они выглядят? Чем занимаются? Будем ли мы снова друзьями?

«Знаешь, Китай открывается и принимает больше иностранцев, но миссионерская деятельность и распространение Слова Божьего по-прежнему строго запрещены».

«Я знаю, папа», — отвечаю я и нервно оглядываюсь по сторонам, боясь, что кто‑нибудь в автобусе понимает английский. Упаковывая чемодан, я спрятала свою Библию и Письма Мо на дно на тот случай, если меня будут обыскивать на таможне.

Автобус притормаживает на нашей остановке, мы выходим, и папа ведет меня к холму, указывая на маленький, притулившийся сбоку домик. «Ну, а теперь вверх!» Глубоко вздохнув, я следую за ним. 150 ступеней. После долгого перелета, ночи в одном автобусе и поездки в другом, гораздо менее комфортном, мне тяжело дается это восхождение. Несколько раз я останавливаюсь, чтобы отдышаться. «Никогда не сдавайся, никогда не сдавайся, никогда, никогда, никогда, никогда не сдавайся», ― тихо повторяю я, с трудом переводя дыхание. Мама ждет у двери, широко раскинув руки. Совершенно изможденная, я практически падаю на нее.

В прихожей я чуть ли не нос к носу сталкиваюсь с Чинг-Чинг, мы смеемся и обнимаемся. Ее лицо такое же, но она поправилась. «Тяжелая атлетика» — признается она.

Она проводит меня по новому дому моих родителей, типичному одноэтажному китайскому дому с гостиной, тремя маленькими спальнями и крошечной — два квадратных метра — кухней. Мы усаживаемся за обеденный стол, который занимает почти всю маленькую гостиную, и за чайником жасминового чая они с папой обрисовывают нашу здешнюю ситуацию.

«Слава богу, здесь, на юге Китая, больше свободы, чем в Пекине», — говорит мама.

«Да, — соглашается отец. — Во всяком случае, я не заметил, чтобы за нами следили, но все равно нам нужно быть предельно осторожными. Наши телефоны могут прослушиваться, и почта может быть вскрыта прежде, чем доставлена. Так что будьте очень внимательные в том, что говорите и пишете».

«Я помню, папа».

Мой желудок сжимается от знакомого страха преследования.

Папа объясняет, что Китай постепенно разрешает въезжать в качестве преподавателей все большему количеству иностранцев. Но контроль за ними очень строгий. Если власти прознают, что мы проповедуем, — нас депортируют. Поэтому мы не можем раздавать плакаты, петь на улицах или открыто проповедовать Евангелие.

«Когда мы встречаем людей, которые, по нашему мнению, являются Овцами, мы можем пригласить их к себе домой для индивидуального изучения Библии».

На этих занятиях мы должны тщательно прощупывать каждого человека, учитывая то, что некоторые из Овец, возможно, были посланы правительством, чтобы втереться к нам в доверие и шпионить за нами. Отец говорит, что нам нужно начинать с простых библейских стихов — никаких сложных учений о сексе и уж точно ничего о Семье. Мы должны выглядеть как нормальная христианская семья, приехавшая сюда изучать китайский язык.

Я прошу родителей рассказать о том, как они жили здесь последние полгода. Они рассказывают мне о друзьях, которых успели завести, и еще больше подробностей о моих братьях и сестрах, у которых рождаются все новые и новые дети. Папа хвастается, что у него уже почти двадцать внуков. Когда он встает, чтобы приготовить бутерброд с арахисовым маслом, мама заговорщицки подмигивает мне и говорит: «Патрик стал очень красивым молодым человеком». Ох, мама, мама, ты так и не повзрослела!

Мама сообщает, что вся его семья живет на близлежащем острове Гуланъюй, пешеходном острове у побережья Сямэня. «Мы часто ходим к ним в гости! Кто знает, что может между вами произойти теперь, когда вы стали старше?»

Я равнодушно пожимаю плечами. Больше всего на свете мама любит находить то, чем она может меня подразнить, поэтому я стараюсь не показывать ей своего интереса к Патрику. Но при этом не могу игнорировать трепет в животе. Неужели я, наконец, для себя открою, что мальчик, которого я знаю с детства, является любовью всей моей жизни, как Гилберт в романе «Энн из Зеленых крыш» [37]?

Мама поглядывает на меня с интересом, пытаясь догадаться, что творится у меня в голове. Я улыбаюсь и, ссылаясь на то, что очень устала, ухожу в свою новую спальню, которую буду делить с Чинг-Чинг и Софией. Хотя я и рада снова видеть маму, я также немного беспокоюсь. Мне почти двадцать, и я надеюсь, что она примет то, что не нужно вести себя со мной как с маленькой. Остается надеяться, что она сможет относиться ко мне как к взрослому