Монахиня секс-культа. Моя жизнь в секте «Дети Бога» и побег из нее - Фейт Джонс

сознании. Я так старалась быть хорошей. Я не жалуюсь ни на еду, ни на холод, ни на то, что сплю на жестком, в каких‑то комках, матрасе. Да, мне говорили, что нужно больше улыбаться и что мое серьезное выражение лица не демонстрирует Божьей любви. Я исправлюсь. Я готова больше улыбаться.

Закончив читать пророчество, занимающее целую страницу, Эбигейл спрашивает: «Хочешь ли ты быть более покорной Богу?»

Все взгляды устремлены на меня. Я молча киваю, и знакомый укол унижения обжигает сердце.

«Встань на колени в центре комнаты».

Склонив голову, я встаю на колени на сером ковре.

Все собираются вокруг меня. Вес двадцати рук давит мне на голову, плечи, спину. Я закрываю глаза, чтобы сдержать слезы. Но это не помогает: они текут по щекам и капают на ковер. Я не решаюсь поднять руку, чтобы их вытереть.

«Аллилуйя. Спасибо, Иисус. Да прославится Имя Твое. Мы славим Тебя, Иисус. Аллилуйя. Слава Тебе, Иисус», — снова и снова повторяют над моей головой.

Когда славословия стихают, Филипп начинает: «Дорогой Иисус, мы приводим к Тебе эту Твою дочь. Она желает освободиться от своей непокорности. Избавь ее от духа гордыни и бунта. Преврати ее в уступчивый сосуд. Позволь ей подчиниться Твоей воле, чего бы это ни стоило. Избавь ее от духа эгоизма.»

Эта молитва все продолжается и продолжается, а моя спина болит и сгибается под тяжестью рук и от унижения и позора.

Через полчаса я поднимаюсь на ноги, онемевшие от долгого стояния на коленях. Мои глаза покраснели, и мне нужны салфетки, чтобы вытереть лицо. Все обнимают меня. В полном смятении я иду в свою комнату, бросаюсь на кровать и сворачиваюсь калачиком у холодной стены.

Минуту спустя в комнату входит Эбигейл и садится рядом со мной. «Слава Господу за эти пророчества. Помни, что Бог хочет видеть нашу покорность. Мы должны быть готовы поделиться Божьей любовью с помощью наших тел. Я чувствую, что Бог хочет, чтобы ты изменила свое имя. Этим ты продемонстрируешь Ему, что ты изменилась и не забываешь о своем обещании быть Ему покорной».

Пастыри дали мне копию пророчества, которое получили обо мне и прочитали на Молитвенном Собрании. Последняя строка гласит: «Я назвал тебя Джуэл»[35].

Итак, Бог хочет, чтобы я изменила свое имя на Джуэл. Я ненавижу это имя. Оно такое нелепое и слишком претенциозное, но больше всего на свете я хочу угодить Богу. Мои плечи опускаются, я сдаюсь. Теперь для всех и для себя самой я Джуэл.

В последующие дни Эбигейл и Филипп продолжают свою кампанию, направленную на то, чтобы мы больше делились Божьей любовью в Доме.

Они читают различные письма о Законе Любви, в том числе одно из последних пророчеств Мамы Марии «Стремись к золоту». В нем говорится о взглядах Семьи на контроль над рождаемостью: золотая медаль означает секс без презерватива; серебряная — это прерванный половой акт; а бронзовая — использование презерватива.

«Любые попытки предотвращения беременности противоречат Слову Божьему. Это равносильно тому, чтобы говорить Господу, что вы умнее Его; что вы хотите контролировать свою жизнь, вместо того чтобы уступать и верить, что Он знает, что лучше для вас».

Когда мы заканчиваем читать Письмо, я чувствую, что у меня перехватывает дыхание, становится нечем дышать. Раньше я была счастлива выиграть серебро или бронзу. Но теперь, после того, как я решилась покориться Богу во всех сферах своей жизни, я знаю, что этот вариант уже не пройдет.

В Японии мы с Крисом, как и многие другие подростки, всегда были невероятно осторожны, прерывая секс или пользуясь презервативами (если могли их достать). Но теперь любой, с кем бы я ни занялась любовью, будет считать меня за это непокорной. Более того, я боюсь остаться матерью-одиночкой или быть вынужденной выйти замуж за человека, который мне противен, только потому, что я от него забеременела.

Я пообещала Богу, что сделаю все, что Он хочет. Значит, я не могу пойти на попятный сейчас. Не могу не покориться Его воле, которая оглашена Его представителем.

Через несколько дней Эбигейл снова вызывает меня к себе.

«Джуэл (никак не могу привыкнуть к своему новому имени), готова ли ты подчиниться Богу?» — спрашивает она.

Я киваю.

«Бенджи признался нам, что ты ему очень нравишься».

Вот как — признался! А мне ни слова не сказал.

«Теперь наконец ты можешь показать Богу, что покорна Его воле. Вечер пятницы подойдет?»

Я снова киваю.

«В какой‑то мере я тебя понимаю и знаю, как трудно впервые заняться сексом с мужчиной, который тебя не привлекает. Но мне приходилось делать это много раз. Теперь я делю постель с Томом и своим мужем, потому что в доме нет других женщин моего возраста».

Это не одно и то же, думаю я. Ты пастырь, это решение ты приняла сама, ты занимаешься этим годами, ты уже замужем и имеешь детей! Но ничего этого я, конечно, вслух не говорю.

«Ты должна пригласить Бенджи сама. Он слишком застенчив, чтобы обратиться к тебе первым. И вот еще что: не нужно, чтобы он знал, что тебя об этом попросили мы. Сделай так, чтобы он почувствовал, что ты хочешь его. Он очень чувствителен».

Ах вот оно что — Бенджи чувствительный! А обо мне никто не подумал, каково это мне.

Мой первый порыв — бежать к Бенджи и все ему рассказать. Может быть, узнав о том, что это не я инициатор заняться с ним сексом, а пастыри меня подталкивают к этому, он откажется. Но я вовремя себя останавливаю. Бенджи совсем не умеет хранить секреты и все разболтает Эбигейл и Филиппу. И тогда меня запросто могут отослать. А если я заработаю репутацию неуступчивой, то могу в очередной раз вылететь из Семьи. И, может быть, навсегда.

Лежа в постели, я никак не могу сдержать дрожь. «Это глупо, — говорит тихий голос в моей голове. — Просто сделай это. Стисни зубы и сделай. Ты придаешь этому слишком большое значение».

В Японии у меня был секс с несколькими парнями, включая Криса. Если я возбуждала парня, целуясь и обнимаясь с ним, то должна была «позаботиться» о нем и довести его до оргазма. Потому что, если девушка отказывается, она хуже, чем вертихвостка: она бунтует против Иисуса и Семьи. У меня были ситуации, когда я была вынуждена ложиться в постель с парнем, который мне не нравился, и тогда я могла удовлетворить его руками или прибегнуть к минету. Даже