Огниво Рассвета - Алексей Будников

— А знаешь, что, — заговорил он тихо, не размыкая век, — к чему эти сухие слова? Лучше тебе будет самому все увидеть.

Колдун неожиданно резко поднялся, отчего моя стоявшая подле чашка едва не опрокинулась, зашатавшись. Широко шагая, старик подошел к своему столу, дернул за рукоять шуфлядки. Та плавно выдвинулась, позволяя колдовской деснице погрузиться внутрь ящика и изъять из него небольшую обитую красной кожей книжицу. Томик осторожно и любовно лег на столешницу.

Далее учитель выхватил из чернильницы перо, подтащил из сваленной на краю неровной кипы пустой желтый листок, согнулся над ним, что-то стремительно почеркал. Момент — и маг уже откидывает погребной люк, принимаясь, с хрустом прогибающихся под ногами ступеней, спускаться вниз. От поднявшейся вдруг суеты, в моем горле комом встал вопрос: «что происходит?», и выдать его я не мог то ли от быстрой смены действий, то ли от крывшегося где-то в глубине разума осознания того, что ответа все одно не получу.

Как бы то ни было, покуда макушка учителя не явилась, я, чуть приподнявшись на кровати, успел-таки осмотреть лежавший на столе листок. На бумаге весьма аккуратно, несмотря на скорые движения колдовской руки, был выведен чернильный круг с заключенным в него треугольником, а по центру расположилось лучистое око без зрачка и лишь с контурным намеком на радужку.

Вильфред Форестер, едва слышно кряхтя, выбрался из погреба, хлопнул люком. В одной руке колдун держал пухлую трехлитровую банку, стенки которой покрывали непонятные черные, точно налипшие, точки, а внутри горлышко подпирала прозрачная жидкость; в другой, между пальцами, он сжимал три слабо засушенных стебелька: облепиха, алтей и…

— Белладонна? — огорошенно взглянул я на вручаемые мне «гостинцы». — Неужели у вас столь неспокойный сон, что вы бешеной вишней балуетесь, учитель?

— Это для науки, умник, — пихая мне в грудь баночку, стальным тоном произнес колдун.

— Да, как же, — ухмыльнулся я, но решил не продолжать язвить. Судя по сосредоточенному лицу Форестера, сейчас было явно не время. — А это что?

Я натужно открыл банку и из нее тут же дыхнуло резким едким ароматом.

— Муравьиный спирт, — ответил маг, буквально вырвав из моих рук крышку и накрыв ею горлышко.

— И для чего мне все это богатство?

— У меня сейчас нет времени плести долгие рассказы о собственном прошлом. Поэтому… — учитель в два широких шага подошел к столу, взял красную книжицу и лист, на котором минуту назад нарисовал странный знак, протянул мне, — сам до всего дойдешь.

Я не нашел у себя лишних конечностей, чтобы принять очередные дары, поэтому чародей решил, открыв и недолго полистав книгу, вложить бумажку на страницу и водрузить том на обнятую мной банку.

— Вы… не ответили на вопрос… — Кое-как перехватив подношения, я, медленно и слегка покачиваясь, встал на ноги. — Как я понял, все, что меня интересует, отражено здесь. — Мои глаза опустились на потрепанную красную книжицу с узорным тиснением, что то и дело пыталась соскользнуть с банки. — А для чего остальное?

— Для обряда. Многие письмена в моем дневнике, под гнетом времени и сырости, поистерлись. Вдобавок написано оно на едва ли знакомом тебе староферравэльском…

— Зачем вести дневник на мертвом языке? — прервав Форестера, обратился с резонным вопросом я.

— Когда я был еще прэтом[8], мне на два года поручили вести хронику Певчих Лугов, — пожал плечами учитель. — А ее, как и многие иные документы, было заведено записывать на староферравэльском. Я тогда до глубины души проникся этим языком, его конструкциями, фразами. Красивый, бес… В общем, должность ушла, а привычка осталась.

— Иначе говоря, — не вверив в эти явно выдуманные только что россказни, заявил я, — вы так писали, просто чтобы никто лишний не смог прочесть ничего лишнего?

— Скорее, — наверняка, не ожидая от меня подобной дерзости, вскинув подбородок, пробасил Вильфред, — чтобы, пока кто-то лишний расшифровывал эти строки, у меня была возможность уйти как можно дальше.

Я хмыкнул и опустил голову, не выдержав ледяного взгляда этих серебряных глаз. Чуть не выронив сосуд со спиртом из вдруг вспотевших ладоней, с трудом, помогая себе коленом, сумел-таки поплотнее обхватить банку.

— Поднимайся на мансарду и начерти на полу знак, что я вложил в книгу, — убрав из голоса стальные нотки, по-учительски принялся пояснять колдун, выудив из кармана небольшой уголек и поместив его сверху на переплет дневника. — По углам фигуры расставь травы, подожги верхушки; по ее центру же возложи мой открытый дневник. Я сделал закладку в нужном месте. Далее, как только почувствуешь туман в голове, опустись перед книгой на колени, набери в рот спирт и быстро сплюнь на страницы.

— К чему столько хлопот? — нашел в себе силы поднять взор я. — Неужели вы не можете просто все рассказать?

— Не могу, — как показалось, несколько опустошенно произнес маг. — Моя память уже вовсе не та, что раньше. А читать тебе со страниц, точно дитю перед сном, я не собираюсь. У меня и без того дело по горло. Ступай.

Показывая, что разговор окончен, Вильфред Форестер первым сдвинулся с места, зашагав к своему письменному столу и выглядывая через окно наружу. Я хотел было возразить, но это едва ли к чему-то привело бы. Учитель явно не желал ворошить, видно, не самое радужное прошлое. Потому я смирился и, стараясь ничего не выронить, стал аккуратно подниматься на мансарду.

* * *

Забрался я, прямо скажу, с превеликим трудом. Сколько бы мои глаза не смотрели под ноги, ступени все одно возникали как-то неожиданно, отчего я извечно о них спотыкался. Банка со спиртом тянула мою сгорбившуюся фигуру вниз, лежавшие сверху дневник и уголек так и норовили соскользнуть, а зажатые в руке травы неприятно покалывали кожу.

Но как бы то ни было, на мансарде я оказался без происшествий. Тут же поставил все вещи на пол, сам опустился на спальник и устало выдохнул. К чему столько мороки? Прихоти этого старика уже начинают меня понемногу раздражать. Что вдруг случилось с Форестером? Он был чудовищно растерян. И то, что учитель не стал рассказывать мне все сам, едва ли связано с памятью или излишней занятостью, как бы колдун не утверждал об обратном. Вероятно, воспоминания, которые я дерзнул затронуть, отдавали слишком болезненно в его душу. Впрочем, дожить до седин и чина учителя без темных историй вряд ли возможно. Но неужели, с этим «чернокнижником» все настолько плохо?

Хотя, чего гадать? Ответ у меня, в буквальном смысле, на руках. Осталось лишь исполнить то, что мне наказал учитель — и все откроется. Хватит терять время, пора за дело.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});