Лузиады. Сонеты - Луис Камоэнс

А там, превыше всей земной печали,

Прибежище нам есть от всех скорбей.

Но смерть не спросит о моем желанье:

Ни слез, ни горя нет в ее стране.

Все потерял я в горьком ожиданье,

Зато враждой пресытился вполне.

До смерти мне осталось лишь страданье.

Для этого ль пришлось родиться мне?

* * *

Блаженства прошлых дней, воспоминанья

О том, что Парки злобные умчали,

Я утопить хочу мои печали

В другой любви, — пускай в другом страданье.

Мой каждый день — беда иль ожиданье

Все новых бед, — и это не всегда ли?

Так для чего ж и вы меня обстали?

Мне горько и без вас существованье.

Все потеряв, чего достиг с трудом,

Прошу я память только об одном:

Того, что так прекрасно и далеко,

Не воскрешать. Я здесь, в глухой пустыне,

Не жизнь одну — сто жизней сброшу ныне.

О, как, воспоминанье, ты жестоко!

* * *

Амур, на мне истратив весь свой пыл,

Все мерзости испробовав и трюки,

Решил меня отдать Фортуне в руки,

Когда запас мучительств истощил,

А та, стараясь из последних сил

Затмить его в палаческой науке,

Наслала на меня такие муки,

Каких никто вовеки не сносил.

Преподавая горькие уроки

Всем, кто подвластен этим двум тиранам,

Я составляю свод моих мытарств

И боль мою переливаю в строки,

Поскольку не нашел иных лекарств,

Чтобы доставить облегченье ранам.

* * *

Фортуне ненавистна тишина,747

Противен мир и чужд порядок божий,

Но если путь счастливый, непохожий

На пройденный, начертит мне она,

Душа воспрянет, Музой зажжена,

И лира станет звонче и моложе,

Чтоб Тежу там, вдали, на отчем ложе,

Внимая ей, застыл в объятьях сна.

Пока же эту немощную лиру

Преследует и гонит гнев Фортуны,

Не по заслугам Ваша похвала.

Пусть лучше восславляют Ваши струны

Иного — кто, как Вы, являет миру

Поистине великие дела.

* * *

Я мало жил. Был горек каждый час.748

Нуждой унижен, я увял в расцвете.

Я и пяти не прожил пятилетий,

Когда мой день в безвременье погас.

Я воевал, скитался, я не раз

Искал лекарств от жизни, но на свете

Не созданы еще лекарства эти,

И ратный труд не осчастливит нас.

В прекрасной Португалии рожденный,

Я вырос на зеленых луговинах,

Но, вредоносным воздухом убит,

Вблизи утесов Африки пустынных

Я кинут рыбам в океан бездонный

И родиной возлюбленной забыт.

* * *

Таких созвучий, полных красоты,749

Таких стихов в сладчайшем новом стиле

Мои труды еще не породили,

Мой стих явил лишь грубые черты.

А Ваш — родник, бегущий с высоты.

Вы Иппокрены ключ750 им посрамили.

Цветам, что Вы на Тежу возрастили,

Завидуют и Мантуи751 цветы.

Зато Вы небесами не забыты,

И Аполлон, пристрастья не тая,

Вручил Вам дар, какого я не стою.

Две наши музы равно знамениты,

Но только черной завистью моя,

А Ваша — несравненной чистотою.

* * *

«Что, Смерть, уносишь ты?» — «Улыбку мая».

«Когда ее взяла ты?» — «До рассвета».

«А кто она?» — «То ведает лишь Лета».

«Кто повелел тебе?» — «Судьба немая».

«Кто телом овладел?» — «Земля сырая».

«С душой что сталось?» — «Тьмой она одета».

«Что молвит Лузитания?» — «Луч света —

Марии взор затмился, угасая».

«Не ты ль убила?» — «Я лишь труп застала».

«Что говорит о ней Любовь?» — «Ни слова».

«Молчит?» — «Таков закон мой непреклонный».

«Что при дворе?» — «Тоска всех обуяла».

«Что там осталось?» — «Ничего живого».

«Чего ж недостает?» — «Улыбки доны».

* * *

Чиста и целомудренна, она

Решила в искуплении жестоком

Невинность, оскверненную пороком,

Избавить от позорного пятна.

Пусть честью красота умерщвлена:

Угасла жизнь, но, не подвластны срокам,

Любовь и верность, вечным став уроком,

В грядущие простерты времена.

Превыше благ земных веленье долга;

Был стан ее нежнейший сталью твердой

Пронзен, чтоб власть тирана кровью смыть.

Пример самоотверженности гордой:

Оборвалась короткой жизни нить,

Осталась память, длящаяся долго.

* * *

Гляжу: босой, без шляпы Аполлон.

В руках сияет лира золотая —

Сокровище, подруга дорогая —

И весело к ней обратился он:

«Моя отрада, музыка времен!

Я португалец, сын родного края.

Меня ж ты мавром делаешь, чудная, —

В какой наряд я ныне облачен!

Хоть мой народ одет весьма прилично,

Тепло, удобно — с головы до ног, —

Я вынужден одетым быть частично.

Дай мне хитон, и подари венок,

И вознеси на выси, как обычно.

А впрочем — вдруг подует ветерок?»

* * *

— Кто, Порция, твою направил руку,752

Случайность или пламенный порыв?

— Любовь решила, кровь мою пролив,

Узнать, стерплю ли я и эту муку.

— Зачем же, с жизнью торопя разлуку,

К страданьям смерти обращать призыв?

— Чтоб, страх перед кончиной победив,

Постичь терпенья горькую науку.

— Но, сталью из груди извергнув кровь,

Зачем огнем ты жжешь себя? — Велела

Мне умирать и мучиться любовь.

— Что ж, сталь слаба? — Она сильна, но тело

Привыкло к ней и жаждет смерти вновь

От высших мук, которым нет предела.

* * *

В отчаянье увидела Кибела,

Чем завершился ревности дурман,

И застонала, обнимая стан

Живой сосны — возлюбленного тело.

Но горе в радость обратить сумела,

Вновь зазвучал ликующий тимпан:

Нетленной славой Аттис осиян —

Сосна равняться с лавром может смело!

О, твой, сосна, стремителен полет

В глубь мирозданья, в тайный мир вселенной.

Был щедр Юпитер. Чуден твой удел.

Блаженна ты! Но как же счастлив тот,

Кто под твоей защитою священной

Величием стиха тебя воспел!

* * *

Мучительно за годом год идет,

А дней уже осталось так немного.

Но чем их меньше, тем длинней дорога,

Тем больше в сердце горестных забот.

Мой дар слабеет, и который год

Не знает радость моего порога.

И только опыт, все измерив строго,

Порой обман грозящий узнает.

Гонюсь за счастьем — вот оно! попалось!

Увы! рванулось и опять умчалось.

Я падаю, встаю, пропал и след…

Бегу опять, зову, — оно далеко.

Вперяю в даль отчаянное око…

Оно исчезло, и надежды нет.

* * *

Меняются и время и мечты;

Меняются, как время, представленья.

Изменчивы под солнцем все явленья,

И мир всечасно видишь новым ты.

Во всем и всюду новые черты,

Но для надежды нет осуществленья.

От счастья остаются сожаленья,

От горя — только чувство пустоты.

Уйдет зима, уйдут снега и холод,

И мир весной, как прежде, станет молод,

Но есть закон: все обратится в тлен.

Само веселье слез не уничтожит,

И страшно то, что час пробьет, быть может,

Когда не станет в мире перемен.

* * *

Надежда встарь питала песнь мою,

И боги на Олимпе мне внимали.

Я слезы лил, слагая песнь печали,

О тех слезах я ныне слезы лью,

Когда о прошлом мыслю иль пою.

Так тяжки мне воспоминанья стали,

Что боль от них — увы, не навсегда ли? —

Как злейшую, на дне души таю.

Ведь если правда, если непреложно,

Что боль одна предшествует другой,

То счастье для меня уж невозможно.

Иль нет закономерности такой?

Увы, недаром сердце так тревожно,

Не ведать счастья — горький жребий мой.

* * *

Воображенье! — средь пустых забот

Ужель тебе моих несчастий мало,

Ужель тому страданий не хватало,

Кто весь свой век дорогой бед идет?

Зачем измучен вымыслами тот,

Чей взор глядит так скорбно, так устало?

Ведь и мечтать о счастье не пристало

Тому, кто знал одних лишений гнет.

Хоть объясните, мысли, убегая,

Что гонит вас, какое колдовство

Вас путает, бесовщина какая?

Не отрекайтесь в гневе от того,

Кто сам себя готов убить в печали,

Когда и впрямь вы на него восстали.

* * *

В отчаянье глубоком пребывала

Уже давно терзаемая грудь.

И, увидав, что муку не стряхнуть,

Душа уж не страшилась, не желала.

И все же память сердце убеждала,

Что может счастье прежнее вернуть

Тот образ, чья божественная суть