Однажды в СССР - Гатин Игорь

А что, очень даже изящное решение. Главное, что он уходит с прямой линии огня и его уши нигде явно не торчат. Теперь нужно только быстро воплотить в жизнь задуманное, времени осталось совсем мало, но он справится, не такие задачки решал. Рука привычно потянулась к трубке телефона, а на губах появилась не то улыбка, не то ухмылка – впервые с тех пор, как он увидел эти чёртовы фотографии.

* * *

Ромка припарковал новую белую «семёрку» возле общаги. Он ставил её прямо под окнами и обязательно включал сигнализацию, несмотря на то что нужные люди познакомили его с королём угонщиков Москвы сразу после покупки машины и тот обещал, что его красавицу никто пальцем не тронет. Но сам же настоятельно рекомендовал поставить противоугонку и даже подсказал где – мало ли какие залётные появятся, он за всех не отвечает.

Мысль, что с ласточкой скоро придётся расстаться, была невыносима. Он успел сродниться с машиной, как с живым существом, и казалось, что она отвечает взаимностью. Почему-то вспомнилось одно из первых занятий по вождению в автошколе. Сейчас оно вызывало улыбку, а тогда это был смех сквозь слёзы. Раннее утро, он медленно едет по аллее возле главного здания МГУ. Справа вальяжно развалился водитель-наставник и сквозь зубы командует, что надо делать. От инструктора ощутимо попахивает вчерашним перегаром, он же вспотел от напряжения и зажимается каждый раз, когда нужно переключать передачи.

Чтобы было понятно, личная машина являлась фетишем для каждого советского человека. Помимо статуса, она давала нечто неизмеримо большее – призрак свободы в тотально несвободной стране. Когда после пятнадцати лет, прожитых в бараке, они с мамой наконец получили отдельную квартиру со всеми удобствами в новом девятиэтажном доме, так вот там на шесть подъездов имелось целых два частных автомобиля!

Они не спеша приближаются к пешеходному переходу, и одновременно с ними к переходу приближается собственно пешеход – старенький профессор в плаще и берете, несмотря на тёплое летнее утро, и с потёртым рыжим портфелем в руке. «Видимо, физик», – успевает подумать Ромка, поскольку переход ведёт прямиком к помпезному входу на физфак. Солнечно и сухо, скорость автомобиля не превышает двадцати километров в час, скорость профессора не превышает четырёх, невооружённым глазом видно, что они должны сойтись в одной точке именно на переходе, а потому инструктор лениво командует: «Полная остановка». Ученик послушно выполняет команду и несколько нервно жмёт на тормоз, всецело поглощённый тем, чтобы не забыть выжать сцепление и не заглохнуть, как прошлый раз.

Дальше происходит непонятное и ужасное: неожиданно взревев, как гамадрил в брачный период, автомобиль буквально прыгает на профессора, в долю секунды покрыв всё разделявшее их расстояние. В последний момент он приземляется у самых ног пешехода, дрожа и фыркая от хищного возбуждения. Профессор от неожиданности делает ноги буквой «Х», исполняя что-то вроде книксена, потом запоздало отпрыгивает в сторону, причём понятно, что подобных прыжков он не совершал последние лет двадцать, и наконец продолжает движение на полусогнутых, не оборачиваясь и бережно прижимая портфель к груди, словно ребёнка, слегка отклячивая зад с подозрительно отвисшими штанами. В немом оцепенении горе-водитель и инструктор наблюдают за ним, пока тот не скрывается за высокими дубовыми дверями.

После этого ситуация в салоне кардинально меняется: инструктор всё набирает воздух в лёгкие и никак не может вытолкнуть его обратно, его рот беззвучно то открывается, то закрывается, лицо продолжает багроветь, но ничего не происходит. Наконец, далеко не с первой попытки, он начинает исторгать из себя отдельные звуки: «Ты… Твою… Я… Тебя!» – что, видимо, следует трактовать как: «Уважаемый ученик, вы изволили перепутать педаль газа с педалью тормоза, но при этом выжали сцепление. К счастью, мой большой опыт позволил мне в последний момент таки нажать на дублирующий тормоз, что позволило избежать полного фиаско пешеходу! Пожалуйста, в следующий раз будьте предельно внимательны, иначе я буду вынужден сделать вам замечание». Ну, как-то так, наверное. Во всяком случае, заниматься с Ромкой он после этого долго отказывался, все остальные инструкторы были заняты, и к экзаменам соискатель водительских прав подошёл с минимальными навыками вождения.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

Самой большой проблемой по-прежнему оставалось переключение скоростей, поэтому во время экзамена он умудрился метров триста проехать на первой передаче, пока капитан-экзаменатор не взревел:

– А ты другие передачи в машине знаешь?!

На что Ромка невозмутимо отвечал:

– Дорожная обстановка не предполагает.

– Я тебе покажу дорожную обстановку! Вон из машины!

– Так я сдал?

– Сдал, сдал, дебил несчастный!

А вот мажор, приехавший на экзамен на собственной тачке и нагло припарковавшийся прямо у входа в ГАИ, вождение так и не сдал.

Всё изменилось, когда он сел за руль собственной ласточки. Просто сел и поехал. Сразу по делам, которых было невпроворот. И вылез из машины только вечером, намотав в первый же день больше ста километров по Москве. Как же ему было не любить своего верного боевого коня? И как с ним расставаться?

Он поднялся в свою комнату, которую неофициально сохранил за собой, несмотря на то что уже не работал в торге, а был полноправным студентом дневного отделения и, соответственно, имел прописку в общаге МГУ на Кравченко. Но там приходилось делить комнату на четверых, а его дела требовали приватности. Поэтому он платил комендантше Зине пятьсот рублей в месяц и продолжал жить в своей комнате, куда провёл параллельный телефон из её кабинета. Одновременно Зина выполняла функции его личного секретаря, принимая деловые звонки, назначая и координируя встречи и так далее.

В комнате он жил один, поскольку Олег уже скоро полгода как в армии. Пишет ужасные вещи про издевательства со стороны старослужащих, у Ромки аж кулаки сжимаются, но помочь другу нет никакой возможности – тот попал в Забайкалье, в такую дыру, куда гражданским не проникнуть. Оставалось лишь регулярно отправлять посылки с колбасой и сгущёнкой. Ладно, срок службы идёт, и скоро Олегу должно полегчать – вот-вот новый призыв придёт. В котором, наверное, он и сам окажется.

В том, что Табаков не шутит, он не сомневался, а главное, был согласен со всем, что тот говорил про будущее. С точки зрения логики придраться было не к чему, майор не понимал или делал вид, что не понимает, лишь одну вещь: подписка о сотрудничестве – не формальность. Это шаг, который определяет всю дальнейшую жизнь, а в Ромкином случае перечёркивает её. Ему не нужны никакие блага и никакой успех такой ценой. Глупо, что он сразу не понял, что мента не получится прикормить, как остальных, и тот пойдёт до конца. Жаль было не красивой жизни, он отнюдь не шиковал. Жаль было налаженного дела – всю ту систему, которую он собирал по винтику, дотошно выстраивал, работая по двадцать часов в сутки. А машина… Что машина? Она тоже нужна была в первую очередь для работы. Квартира – для Кати. Он обещал забрать её из родительского дома – ну не в общагу же.

Катя. Катя! Как она отнесётся к такому драматичному изменению их планов? Он обещал шикарную свадьбу, роскошную квартиру, любовь до гроба и всю жизнь на руках носить. А вместо этого уходит в армию на два года. Это ещё если на флот не попадёт, а то и все три! Табаков – дотошный, сука, запросто может устроить. Тому чем дальше и дольше Ромка будет от Москвы, тем лучше. Майор боится, что он слишком много знает. Ему не дано понять, что если человек органически не способен предать, то не предаст даже врага. Да он и не считает его врагом – просто объективное препятствие. Не он, так другой представитель системы нарисовался бы на пути. Дело не в Табакове, Ромка тогда неправильно посчитал, что сможет найти своё место в этой системе не замаравшись. Нет, система приемлет лишь такие же гнилые шестерёнки, как она сама. Иначе группа крови не совпадает и происходит отторжение нового органа. Аборт. Он – выкидыш.