Ветвь оливы - Вера Космолинская

— Вы этого не сделаете! — тихо прохрипел Лигоньяж.

— Посмотрите мне в глаза, Шарль, и сами решите, сделаю, или нет, — так же тихо ответил я.

Он посмотрел мне в глаза и отчего-то отчетливо содрогнулся. Отведя взгляд, он принялся лихорадочно оглядываться и трясти головой.

— Нет, вы этого не сделаете… Он же этого не сделает, верно?! — его голос немного окреп. Вопрос он задавал подошедшим ближе Каррико и Фонтажу.

— Сделает, — безмятежно-равнодушным голосом ответил Фонтаж. — А вы, кстати, никогда не читали «Сказание о Дракуле воеводе»?..

Сомневаюсь, чтобы Лигоньяж его читал, но снова экспрессивно дернулся. Я и сам изумился, в какой момент Фонтаж решил продемонстрировать свой интерес к Восточной Европе, по крайней мере, более восточной, чем та, в которой мы находились.

— Сделает. Как Бог свят, — прибавил Каррико мрачновато, еще ссылаясь на недавние свои шутки, но тон его был уже не шутлив, а предостерегающ, возможно, даже с ноткой христианского сочувствия.

Не сводя с гасконца взгляда, я взял его рапиру за клинок и протянул ему, эфесом вперед.

— Вложите ее в ножны, — приказал я.

Рука Лигоньяжа дрожала, будто он пытался изо всех сил удержать ее, но что-то неуклонно ею двигало, следуя приказу. Медленно, неловко, со скрипом, с огромным усилием, он вложил в ножны свой клинок. И только после этого что-то его отпустило, дав перевести дыхание:

— И все-таки, своего я добился! — негромко пробормотал он. — Я показал всем, что вы — не человек! — За это он даже готов был умереть. Только не в первые же мгновения, и не от пули.

— Трогаемся! — сказал я, равнодушно отвернувшись.

— А знаешь что… — запыхавшись, проговорила догнавшая меня Диана. Бегать в длинных юбках было куда неудобней, чем сражаться. — Это было жестоко! Мы ведь все-таки не совсем люди этого времени!..

— Именно, — отозвался я. — Разные времена — разные глубины безнравственности! Только поэтому он еще жив.

Диана фыркнула, похоже, не поверив. Даже странно. Каррико и Фонтаж, в то, что все могло кончиться куда хуже, определенно верили.

— И как ты собираешься понять, что может быть придется возвращаться? — шутливо спросил ехавший рядом Фонтаж.

— Достаточно будет увидеть багровое зарево над Парижем и мы все поймем, — пошутил я в ответ, и он рассмеялся и покачал головой, рассеянно теребя светлую гриву своего коня. Его глаза в сумерках сдержанно-азартно поблескивали, он с удовольствием вдыхал запах влажных вечерних трав и доносящегося откуда-то мирного дыма.

— А что мы будем делать в Труа? Не спалим же его, в самом деле? Да и хотел бы я посмотреть, как мы с этим справимся.

— Сперва посмотрим, а там разберемся.

— Придем, увидим, победим?

— Поживем — увидим. Все может обстоять на самом деле совсем не так, как кажется.

— Донесения могли быть ложными?

— Вполне возможно.

На самом деле — практически исключено. Чтобы защититься, Линну необходим хаос. И если отбросить мою утреннюю эйфорию, я знал, что сейчас он может все. Или почти все. Каково бы ни было противостояние естественной среды — отравление и переориентация нескольких ключевых фигур в любом выбранном месте, затем, в момент растерянности и паники, отравленным оказывается уже большинство жителей, еще не понимающих толком, чего нужно опасаться, пока не становится поздно, и теперь уже они сами угрожают всему естественному порядку вещей. Как в смешных триллерах с зомби. Лучший способ тут, конечно, затеряться среди заразы, проникнуть к ее источнику и быстро его уничтожить. Чем, собственно, и занят Рауль. И чем, может быть, стоило бы заняться нам всем. Но если мы все это сделаем, то слишком откроем «тылы». Не свои собственные. Этого времени. Пока еще мы просто отпугиваем угрозу от локальных «ключевых фигур», внешне, не допуская паники. Сокращая возможные потери? Если фактически, то, пожалуй, увеличивая — раз войну создает не нападение, а сопротивление. А морально — да. Создавая некий иммунитет, со всеми сопровождающими — с воспалением и жаром. Что тоже само по себе опасно. Но без иммунитета — еще хуже.

До заката дорога оставалась легкой и приятной, без каких бы то ни было осложнений. После заката — тоже, но это была уже не дорога. Огни, окруженные радужными ореолами, переместились с небес на землю. И то ли после слов Дианы о других временах, то ли само по себе, мне мерещилось… Бородино. Совершенно анахронично. И нельзя ведь считать настоящей ассоциацией потрескивание хвороста в кострах или фырканье лошадей или полязгивание металла, запах дыма, ночной сырости и размятой кожи. Если уж на то пошло, могло бы вспоминаться любое другое время, мне было из чего выбирать.

Но вспоминалось именно Бородино. И вовсе не тысяча восемьсот двенадцатого года, а конца двадцатого века. То, что я вспоминал, было безобидной игрой. Нечто совершенно безмятежное. Но тогда тоже думалось о совсем других временах, а не о «настоящем». Мечталось о том, что для других нас, в другом времени, было реальностью. Над теми чувствами хотелось улыбнуться. Но ведь и они были реальностью. И в каком-то смысле ближе всего в другом времени к ощущениям, которые мы испытывали сейчас. Поэтому и приходили те безмятежные воспоминания вместо других, более ярких, волнующих и грубых, из которых можно было бы сложить чудовищную пирамиду, будто из отрезанных голов. История человечества — история войн…

Особенно, если путешествовать, в основном, по войнам.

Подсознательно, хотелось какой-то передышки.

Я махнул Каррико и Фонтажу и, откинув плотный полог, вошел в палатку, доверху наполненную теплым светом лампы на складном столе. Каррико и Фонтаж вошли следом, когда я уже разворачивал карту.

— В Труа мы пока идти не намерены, — уточнил я, делая на карте пометку, где мы остановились, — но подходим все ближе. Чем дальше, придется быть все осторожнее.

— Посты проверены, — отчитался Каррико, слегка отчеканивая слова. — Все предупреждены, что смотреть надо в оба.

— Местным жителям доверия никакого, — меланхолично заметил Фонтаж. — Я понимаю, почему мы стоит отдельным лагерем. Проще отделить своих от чужих.

— Как зерна от плевел, — добавил Каррико, с неким значением приподняв бровь. — Хотя довольны, конечно, не все…

— Люди всегда недовольны, когда думают, что у них есть выбор.

— Уже не думаю, капитан, — усмехнулся Каррико.

Я улыбнулся в ответ и поднял маленькую чарочку с хересом, из тех, что заранее подготовил Мишель. Каррико и Фонтаж сделали то же самое.

— Гнусная история в миниатюре, — негромко и словно бы нехотя проговорил Каррико, потрепав и поперекладывав из стороны в сторону вихор надо лбом.