Капитаны ищут путь - Юрий Владимирович Давыдов

заканчивает жизненный путь, а полярные исследования, которые он справедливо считал своим призванием, навсегда ушли в область воспоминаний. Быть может, он и сам так думал.

Однако в конце 1844 года, и в особенности весной 1845 года, начали разворачиваться события, зажегшие в душе старого моряка прежний энтузиазм.

На одном из заседаний Адмиралтейства взял слово восьмидесятилетний Джон Барроу. Его восковые руки с синеватыми узелками жил и коротко подрезанными толстыми ногтями легли на зеленое сукно стола. Опершись о стол, он с трудом, по-стариковски поднялся. Крупная седая голова тряслась. Слезинка выкатилась из глаза и поблескивала на подглазном морщинистом мешочке. Он медленно вытер слезинку, спрятал платок, пожевал губами и заговорил.

С первых слов секретаря члены Адмиралтейства насторожились: этот патриарх географических предприятий, этот старец, сорок лет бившийся над решением проблемы Северо-Западного прохода, этот упрямый Джон Барроу оседлал своего боевого коня.

Он говорил, все более одушевляясь, все более горячо. Голова его перестала дрожать, глаза заблестели, синеватые узелки на восковых руках вздулись.

Джон Барроу говорил о том, страдания и подвиги моряков-полярников не должны пропасть даром. Говорил, что после походов Парри и Франклина, Джона Росса и его племянника Джемса Росса, проникших в 1829 году в пролив Принца-Регента и отыскавших Землю Бутия, наконец, после блестящего шлюпочного плавания Томаса Симпсона и Уоррена Диза, стерших последние белые пятна канадского побережья, — после всего этого было бы, говорил Барроу, чудовищным преступлением перед Англией не довершить дела, ради которого так много выстрадано.

Мы все, продолжал старик секретарь, свидетели недавнего путешествия в Антарктиду достопочтенного Джемса Росса, сидящего ныне в этом зале. Нет лучшего времени, чем теперешнее, для того чтобы славно увенчать и арктическое предприятие!

Джон Барроу говорил страстно. Но речь его по-разному действовала на членов Адмиралтейства. На многих лицах видел Барроу равнодушное любопытство: опять, мол, старик трубит в свой рог… Зато у других, у тех, к кому он, собственно, и обращался, горели глаза; они привалились к столу, захваченные его словами. И, заканчивая речь, Барроу смотрел только на них: на Джона Франклина и Вильяма Парри, на Джона Росса и Эдуарда Сейбина.

Один за одним высказывались эти четверо. Джон Барроу, опустившись в кресло и уронив седую голову на грудь, слышал эти четыре «да». Он снова достал платок и медленно вытер слезинки, заблестевшие на старческих глазах.

Когда Франклин приехал из Адмиралтейства домой, Джейн поняла, что произошло нечто в высшей степени знаменательное. Франклин, волнуясь и расхаживая по комнате, рассказывал о решении Адмиралтейства. Она смотрела на мужа большими тревожными глазами, и ее привлекательное, миловидное лицо бледнело: боже, неужели Джон, шестидесятилетний Джон, у которого теперь покойная, обеспеченная и безоблачная жизнь, неужели он, испытавший на своем веку столько невзгод и мытарств, уйдет в эти ужасные ледяные моря?

А ее Джон, позабыв о домашних туфлях, халате и табакерке, все еще в своем парадном мундире с командорским орденом Бани, расхаживал по комнате, и лицо его было таким просветленным и молодым, как в тот год, когда он вернулся из второго, очень удачного путешествия по Канаде и встретился с нею, двадцатидвухлетней Джейн. Она невольно залюбовалась этим грузным широколицым человеком с лысым мощным лбом и сверкающими юношеским задором темными глазами.

Он вдруг остановился, взял ее за руки и, доверчиво заглядывая в ее большие встревоженные и ласковые глаза, тихонько сказал:

— Если они меня не отпустят, я умру от тоски!

Ее сердце сжалось, но она не могла понять, от чего больше — от тревоги ли, от восхищения…

В Адмиралтействе не сразу согласились с его предложением.

— Вам уже шестьдесят! — заявили Франклину в Адмиралтействе. — Мы имеем право отказать вам.

— Нет, нет, — быстро и решительно возразил он. — Справки неверны — мне всего лишь пятьдесят девять!

Посоветовались с Вильямом Парри. Старый друг не выдал, он ответил почти то же, что Джон сказал жене:

— Этот человек подходит для данной задачи лучше всякого другого, а если вы его не пустите, он умрет от тоски.

Один из лордов заметил, узнав о страстных настояниях Франклина:

— С этим арктическим парнем ничего не поделаешь. Это у него в крови.

«Арктический парень» победил: 3 марта 1845 года в Адмиралтействе был подписан приказ о назначении сэра Джона Франклина начальником экспедиции, отправлявшейся из Атлантического океана через Северо-Западный проход в Тихий океан.

Март. То была настоящая весна. Земля и Франклин молодели вместе.

Франклин торопил инженеров Вуличских доков. В доках, где двадцать лет назад сделали из красного дерева и ясеня крепкие шлюпки для его второго путешествия по Ледовитому океану, теперь ремонтировали корабли «Эребус» и «Террор».

Оба корабля недавно вернулись из четырехлетней антарктической экспедиции и прекрасно выдержали ледовые испытания. И «Эребус», триста семьдесят тонн водоизмещения, и «Террор», водоизмещением триста сорок тонн, вооружены были парусами да к тому еще имели винты и паровые машины в пятьдесят лошадиных сил.

Инженеры и мастеровые заканчивали ремонтные работы, а Джон Франклин знакомился с будущими своими спутниками. Добровольцев, желавших отправиться в экспедицию, было много, и просторный дом Франклина на улице Брук всегда был полон.

Дни, пронизанные светом и весенней радостью, летели быстро, незаметно. В доме не закрывались двери, и не было такого часа, когда в кабинете Франклина или в гостиной Джейн не сидел кто-либо из моряков, представлявшихся начальнику, а то и сразу несколько, зашедших отобедать или отужинать в его семье.

Был тут и старый полярник, правая рука Франклина, капитан Френсис Крозье, назначенный командиром «Террора». На Крозье можно было вполне положиться — трижды плавал в Арктику с Парри, четыре года провел в Антарктике с Россом.

Был в доме на улице Брук и веселый коммандер Фицджемс, хотя и не посещавший еще полярные воды, но отличный знаток мореходного искусства. Была и троица лейтенантов «Эребуса» — Фэргольм, Гори, Ле-Весконт.

Первые двое относились к людям, которых зовут «типичными моряками», — низко и несколько наискось надвинутые фуражки с лакированными козырьками, крепкие обветренные физиономии из тех, над коими, как говорится, природа не трудилась с