Неопалимые - Сергей Ильичев

Настоятель монастыря Гурий ехал в одной повозке вместе со старцем Сильвестром и Алешей. Они уже успели видеть мертвых, что от мала до велика лежали у крыльцов своих домов, на деревенских улицах и перекрестках, плавали и в прибрежных водах реки, т. е. застывали практически везде, где их застигла смерть или куда были отнесены еще живыми из-за опасения распространения заразы.

– Не так давно, – начал Сильвестр, – имел возможность я в патриаршей библиотеке прочитать труды некоего итальянского ученого, гуманиста и писателя Леона Баттиста Альберти… там было одно высказывание по поводу чумы… Сей ученый муж причислял к причинам появления оной заразы отсутствие в городах клоак. Описывая жизнь Сиены, он подметил, как по утрам жители взяли за обычай выливать из окон своих домов наполненные за ночь горшки с испражнениями…

– И это просвещенная Реформацией Европа? – сказал отец настоятель. – Видит Бог, не хотел бы я жить в таком городе.

– Это еще не все… они в кошках увидели источник насылаемых на них, якобы дьяволом, болезней… а потому начали их истреблять. Но когда в городах не осталось кошек, то…

– Появились крысы… – предположил Алеша.

– Именно так! – завершил свой рассказ старец. – И сие было еще омерзительней и опасней…

– Пусть города, но наши веси и обиход домашний здесь совсем иной… За что же нас томит Господь сей мукой?

Конечно же, Гурий знал, понимал, как христианин и пастырь, прекрасно понимал проблему отпадения народа в массе своей от Бога. Уже какой год в стране шли разорительные религиозные войны. И эта борьба, как с Западом, так и с силами Востока, шла не столько за обширные земли, сколько за величественные и милосердные души русского народа, принявшего в свои сердца Христа Спасителя.

Но соблазны мира сего медленно, но верно делали свое темное дело… Не укрепленный таинствами Церкви народ наш сам в себе посеял плевела сомнений в вере отцов, а посему Богоизбранный народ начинал хиреть.

Но кто тому виной? Если уже со времен Иоанна III к управлению страной всеми правдами и неправдами стремились люди с еретической богоборческой закваской. И так на протяжении веков…

Да и что винить простой народ, когда и в монастырях отпадение от традиционной веры было довольно частым явлением. И вот не иначе как с целью напоминания о Творце… в стране была попущена чума.

Вскоре монастырский обоз остановился на рубеже своей вотчины… И, прочитав молебен, все принялись за дело.

Игумен Гурий исповедовал и причащал Святыми Дарами тех, в ком еще теплилась жизнь, а Сильвестр вычитывал поминальные молитвы за усопших.

Алеша помогал отцу настоятелю и отвечал за кадило. Отец Гурий запретил отроку приближаться к больным, неся ответственность за подростка перед боярином Ногиным. Но разве сие возможно. Увидев умирающего ребенка, Алеша, взяв его за руку, просидел с ним до того момента, пока тот, успокоенный его присутствием, не отошел к Господу. О чем уж он ему вещал, того не знаю, но лик ребенка в момент смерти был озарен улыбкой радости не иначе как грядущей встречи с Творцом.

Послушники готовили общие могилы, присыпая каждый ряд покойников известью, а монахи собирали по местам и подвозили к ним новых…

И так несколько дней практически без отдыха и сна. А после предания земле усопших еще целую неделю шла битва за оставшихся в живых…

Возвращаясь в монастырь, отец настоятель попросил остановить возок и вышел на дорогу.

– Ты посмотри, Сильвестр, – обратился он к старцу, – сено-то нынче какое доброе уродилось.

– Вот только косить его некому… – ответил старец.

Алеша сделал пару шагов, и высокая трава скрыла его с глаз монахов.

– А косить все одно надо… – задумавшись о чем-то своем, ответил игумен.

Трое из монахов с признаками болезни, кои были привезены в монастырь, отошли в мир иной. И их отпевали монашеским чином.

А через день после их поминовения монахи все до единого вышли на покос…

Косили поутру. Молча, лишь прислушиваясь к тонкому посвисту кос да звону насекомых, скрытых в траве. Делая перерыв и отдыхая, точили лезвия кос и оглядывали пройденные прокосы.

И вдруг на луг из частого ельника ворвался красивый вороной конь.

– Видно, потерял хозяина, – сказал один из монахов.

– Такого бы и нам не мешало иметь, а то ведь сгинет, не дай бог, – вторил ему другой.

Один из молодых монахов стал медленно приближаться к коню, держа в руках сухарь. Но стоило удальцу приблизиться на два метра, как конь отбегал, хотя и чувствовал, что в руках у человека есть еда. Это продолжалось с полчаса.

Прервал эти попытки голос келаря Василия.

– Что рты-то поразевали? А косить кто будет?

Монах вернулся на место. И работа продолжилась.

Брат Сильвестр разносил воду. И когда дошел до Алеши, заметил, что и тот изредка бросает взгляд на красавца коня.

– Нравится? – спросил он подростка.

– Да! – ответил юноша. – Если позволишь, старче, то я приведу его к нам в конюшню.

– Попробуй… Только уж не на глазах у братии.

И Алеша понимающе улыбнулся.

Вечером перед трапезой собравшиеся монахи увидели Алексея, въезжавшего на монастырский двор на знакомом им коне.

Казалось бы, порадоваться за собрата, ан нет. Один из монахов, тот, что не смог днем подманить к себе коня, уже вечером рассказал келарю, что видел, как боярский сын что-то шептал на ухо коню, прежде чем ушел из конюшни. Услышанное порадовало вредного келаря, он с первого взгляда невзлюбил подростка, которого отец настоятель явно привечал.

Брат Савва, вернувшись из Москвы, рассказал, что не только пригорода, но и самого города коснулась безжалостная чума. Пройдя несколько карантинных застав, уже на подъезде к самой столице весь багаж монаха окурили дымом полыни, письмо отца настоятеля патриарху переписали наново, а все вещи, включая нательный крест, обмыли уксусом.

В самой Москве стояли карантинные бараки и горели костры… но это уже не могло помочь, так как мертвецами были завалены все дома и улицы. С помощью крючков зачумелых и погибших от заразы просто выволакивали из домов, вывозили их за город и сбрасывали в большие ямы без отпевания и церковных обрядов. Брат Савва видел эти похоронные команды, что в дегтярных робах с дырами для глаз и рта разъезжали по улицам… Да что Москва, когда треть населения страны погибла от этой заразы.

Когда первая волна чумы прошла, к монастырю стали тянуться чудом выжившие голодные люди. Они скитались, как тени, выпрашивая кусок хлеба, а не получив необходимого, умирали прямо на дорогах. По дорогам стояли бревенчатые часовни, построенные недавно, во время начала поветрия, как оберег от моровой чумы… Но и попов подбирала болезнь, а потому служить в тех церквах было некому. По той причине народ подтягивался к монастырям…

Настоятель вызвал к себе келаря.

– Брат Василий, что у нас с запасами зерна? Сколько мы можем раздать нуждающимся?

– Отец настоятель, – чуть ли не заверещал келарь, – отдать последние крохи можно, но чем же будем братию питать… ведь до весны еще полгода.

– А где же то, что мы по осени снесли в амбары? – недоуменно вопрошал игумен.

– Боялся говорить, да все ж придется… Сырым по недосмотру зерно с тобой мы уложили, оно же начало сгорать, а вслед с лихвой плесень все подъела…

– О чем ты говоришь? Не может быть…

– Пойдем со мной, сам увидишь…

И они вместе спустились в монастырские кладовые. Прошли мимо рядов с мороженой и соленой рыбой, бочонками меда и запасом топленого масла, а также всевозможных солений. И, повернув к хлебным запасам, остановились. Отборного пшеничного зерна было на треть менее оставленного на хранение, а муки так и вообще как кот наплакал.

И настоятель даже немного опешил.

– Вот так напасть… откуда и не ждали. Раздав сие, останемся ни с чем мы сами… – промолвил Гурий.

– Об этом я и говорю… Монахов не накормим лебедой… – угодливо отозвался келарь.

– Воистину, Господь оставил нас… – сказал настоятель и вдруг увидел Зевса.

– Да кто же тебя сюда пустил, скотина ты такая! – воскликнул келарь, замахнувшись на пса рукой.

Пес продолжал спокойно сидеть у дверной рогожи, что скрывала часть стены.

– Позвать бы надо Алексея, – промолвил Гурий, – он сам свою собаку уведет.

Келарь выскочил и вскоре вернулся с отроком.

– Я говорил давно, что псам негоже в монастыре повсюду проходить… – бубнил келарь, показывая Алеше на застывшего у стены пса.

– А что у вас за той рогожей? – неожиданно поинтересовался юноша, поставив келаря в неловкое положение.

– Там ничего, там просто… – начал тот.

– Что… просто? – уточнил уже сам настоятель.

– Там дверь… она ведет за монастырскую ограду.

– Почто не знаю я о ней? Алеша, дай мне свой факел, а ты нам дверь ту отопри…

– Так нет ключа… отец игумен, – еле слышно обронил келарь.

– И не пытался открывать?