Неопалимые - Сергей Ильичев

Туман, который окутал лодку, вдруг ожил, заполонив все вокруг татарскими криками, стоном порубленных, умирающих русских воинов, которые фрагментарно появлялись на полотнах тумана как живые. Сначала увиденный мир прошлого был если не забавным, то любопытным для округлившихся глаз Алеши, а затем сразу же и охолонил суровыми проклятьями старух и плачем поруганных девиц, связанных и уводимых в полон молодых людей, убитых малых деток и горевших изб с оставленными в них стариками.

Басилевс делал это осознанно, чтобы мальчик сам, своими глазами снова увидел то, что произошло с его семьей, то, как он родился и рос, оберегаемый Зевсом.

Когда вечером сделали привал и разожгли огонь, Алеша немного успокоился и поведал огню то, что увидел, чему был свидетелем, про тот огонь, в котором, как он узрел, погибли многие родные и близкие.

Огонь сначала взвился, заискрился миллиардами искр, но успокоился. Мальчик был еще мал, чтобы понять очевидную истину: важен не сам огонь, а тот, кто его разжигает, с какой целью он это делает: дать ли тепло и свет людям или замести с помощью огня следы своего преступления.

А утром путешествие продолжилось. Туманная мистерия снова уводила их в мир удивительной живой иллюзии… хотя что сие было, сказать сложно, так как, когда туман чуть рассеялся, мальчик понял, что они уже давно оторвались от водной глади и теперь парят над землей… И это было возможно не иначе как силой благородного духа его наставника Басилевса, позволяющего ему управлять ветрами и летать; среди людей быть человеком, а среди тварей – величайшей из тварей; способным на наших глазах оборачиваться в легкокрылую певчую птицу или ниспадать на землю решительным коршуном, а при необходимости, ударившись о воду, и обернуться щукой, чтобы уйти в глубины темных вод… Как в сказках… Или же, наоборот, как божий дар, сохранившийся лишь в сказках.

Так прошло десять лет. Мальчика, выросшего в лесу и вскормленного волчицей, научили осознанию того, как создавался окружающий его мир. Его поездки с Басилевсом были своеобразным учебником жизни, которым одарила своего любимца матушка-природа. Возмужавший подросток во время боевого поединка мог самостоятельно подниматься в воздух и незаметно перемещаться, каждый раз оказываясь у противника за спиной. Или переходить реку как по воде, так и по дну, а также сливаться с природой так, что буквально в метре становился невидим даже такому искусному мастеру слияния с природой, как огромный олень-марал. А уж бег его был просто удивительным… Шаг мягкий, пружинистый, выверенный, прыжок сильный, грациозный и точный.

И вскоре настал тот день, когда Басилевс дал понять старику Зевсу, что настало время отвести Алешу к родному очагу.

Боярин Ростислав Ногин с месяц как вернулся из очередного северного похода с великим князем. Поход оказался неудачным…

В Москве на заседании Боярской думы, куда Ногин опоздал, он схватился с Ноздревым, когда тот, лукаво оправдываясь (а по сути просто врал), переводил стрелки за поражения в битве под Ревелем на воинов Ногина.

– Ты нагло лжешь! – воскликнул в ответ ему Ростислав. – Тебе поручены государем были посады, чтобы тылы в той битве наши прикрывать, когда на штурм мы утром выходили…

– Неправда! – закричал в ответ Ноздрев. – Вы, Ногины, еще у деда моего служа, уже тогда всегда сдавали города и укрепленья оставляли. И не иначе как за то в бояре с перепугу и попали.

Ногин сделал шаг вперед и уже готов был схватиться с Ноздревым, но был остановлен извещением о появлении в палатах царя Иоанна, который, как оказалось, начавшуюся перепалку слышал, а потому обоих отправил с глаз долой в свои вотчины.

Ростислав был в бане, когда ему доложили, что у ворот поместья стоит его пропавший пес Зевс и какой-то приблудный подросток. Ногин пса любил. Второй такой был лишь в государевой псарне. И перетянувшись платом, не поленился, встал и вышел с несколькими слугами к воротам.

– Зевс… родной ты мой… совсем старик… – говорил боярин, узнав своего любимца. – Где же ты был все это время…

Он обнял пса, нечаянно напомнившего ему зарубцевавшуюся боль, связанную с потерей жены и детей. И лишь потом обратил внимание на сопровождающего пса подростка.

– Не может быть… – тихо произнес он, вдруг увидев тонкий кожаный ремешок, некогда надетый им самим на новорожденного младенца, а теперь стянувший возмужалую шею подростка. И застывший в вороте рубашки серебряный крестик, который сам привез родившемуся сыну еще из первого своего северного похода с великим князем.

Мальчик и сам внимательно всматривался в черты отца.

– Алеша, мой сынок, неужто то возможно… О, Зевс… я понимаю, что это тебя мне надо будет одарить за сей нечаянный подарок… – и, раскинув руки, обнял обоих, прижимая к своей груди.

Из-за широкой спины царского воеводы выглянула дочка управляющего поместьем по имени Мария, ровесница Алексея, а потом и вовсе вышла, держа в протянутых руках деревянную плошку с молоком и коврижку хлеба. Молоко робко протянула мальчику, а хлеб дала Зевсу.

Алеша в знак благодарности склонил голову и принял дар, как учил его Басилевс и как подобает знатному воину. Правда, при этом нечаянно коснулся дрожащей ладони маленькой красавицы… и зарделся. После чего вначале пригубил, а потом и испил парное молоко, чем-то походившее на молоко его кормилицы-волчицы.

И лишь после этого взглянул на дарительницу, зардевшуюся уже в свою очередь… И возможно, что впервые в жизни, увидев ее стеснительность, его уста тронула еле заметная улыбка…

Глава вторая

МОНАСТЫРЬ

Боярин Ростислав Ногин не спал всю ночь. Он никак не мог понять, как мог грудной младенец выжить и прожить десять лет в лесной глуши, да еще и успеть приобрести некие навыки обихода… Не укладывалось это в его уже поседевшей в боях голове. Не мог спросить об этом и Зевса, хотя уже понимал, что без человеческого участия здесь обойтись нельзя. И пока мальчик спал, он все думал, как утром встретит сына.

Зато весь дом Ногиных кипел. Появление мальчика заставило кого-то не спать всю ночь, а кого-то появиться чуть свет. Нужно было сшить ему одежды, собрать в дорогу и выделить слуг, а главное – понять, как восстановить время, что было упущено в воспитании и обучении будущего хозяина и господина, и кто будет этим заниматься?

И вот настал тот момент, когда утром Алеша предстал перед отцом.

– Садись, мой сын, вот здесь, под образами. Дай разглядеть тебя мне не спеша… Ты столько лет без материнского тепла нес тяготы, лишенья, а я сейчас вдруг растерялся, не зная даже, чем мне потчевать тебя. Ты по годам совсем подросток, а вижу, как уже сжимаешь кулачки и, словно воин, хмуришь брови… Ты дома, успокойся. Пусть придет покой в твое израненное сердце… А как на матушку похож, не ведает, поди, она во Царствии небесном, что сын ее нашелся и в добром здравии сейчас сидит передо мной…

В дверь палат постучались, и после разрешения боярина вошел некто в монашеском облачении.

– Отец наш Гурий, рад тебя я лицезреть… – сказал, поднимаясь навстречу монаху, боярин. – Садись к столу, сегодня в нашем доме праздник. Мой сын, Алеша, которого считали мы погибшим, нашелся вдруг живым и невредимым.

– То воля Господа открылась для тебя, боярин, – ему в ответ монах смиренно молвил. – За десять лет, как понимаю я, ему в лесу несладко приходилось. А по тому, как сын твой сложен, могу сказать: в наш мир пришел достойный воин.

– Что слышу я? Тебе ль, отец, тревожиться… Молись спокойно, отче! На рубежах опричные полки… Сам Иоанн всегда в походах… Тебя же призвал, отец наш Гурий, я для того, чтобы ты сына принял у себя, открой ему в монастыре глаза на мирозданье, чтобы он знания о Боге получил и чтоб Творца благодарил за нашу встречу. Его научишь ты наукам и манерам, нам в управлении страной, как государь сказал, не только воины нужны.

И после трапезы отец сам проводил Алешу к карете игумена Гурия – настоятеля монастыря Святого Георгия Победоносца.

И Ростислав попрощался с сыном, как оказалось, на долгие три года. Хотя это было единственное для него правильное решение, так как еще накануне прибыл гонец из Москвы: государь Иоанн призывал к себе своего любимца, ему снова предстоял длительный северный поход, и оставлять мальчика одного в доме было негоже.

Когда карета в сопровождении верного Зевса выезжала из поместья, Алеша увидел девочку, ту самую дочку управляющего, которая вчера подала ему молоко и хлеб.

И пока карета ехала, он все смотрел в ее сторону, словно старался запомнить ее лик на всю жизнь. Равно как и она провожала его взглядом, пока карета не скрылась в клубах дорожной пыли.

Монастырь, куда привезли Алешу, был небольшим и окружен деревянным забором. Два храма – каменный летний и деревянный зимний – радовали глаза мальчика своей изящной, устремленной в небо, непривычной для его глаз неземной красотой.