Неопалимые - Сергей Ильичев

Монашеская келья с низким сводчатым потолком, которую выделили Алеше, была уютной и более привычной для мальчика, выросшего в земляной норе, чем палаты в доме отца. На пороге, с внешней стороны, был кем-то заботливо постелен коврик для Зевса.

Первое утро началось с раннего пробуждения и приглашения боярского сына на братский молебен.

Два десятка монахов, отец Гурий и несколько послушников приняли подростка радушно. Настоятель распределил между ними новые послушания, связанные теперь уже и с обучением Алексея грамоте и рукопашному бою.

Через два года в монастырь приехал боярин Ногин, и ему был представлен сын… На Алексее был монашеский подрясник, его длинные волосы были аккуратно забраны назад, и сам вид возмужавшего, но при этом смиренного послушника изумил Ростислава.

По просьбе игумена Гурия в присутствии отца юноше был устроен экзамен. Задаваемые ему вопросы касались как истории королевств и княжеств, так и их географических особенностей, правил ведения себя в обществе и знания кулинарных изысков. В числе прочего, что порадовало боярина, было хорошее знание латинского, греческого и французского языков. И конечно же, умение вести поединки самым разным оружием, как в пешем строю, так и верхом.

Боярин одарил монастырь щедрыми пожертвованиями и велел настоятелю ровно через год привезти Алексея в Москву, чтобы Ногин представил своего сына государю и великому князю Иоанну IV.

Ногин уехал, уже более спокойный за судьбу своего сына.

Прошел еще один год, точнее чуть менее, когда произошло нечто, о чем мы должны вам поведать.

Здесь должен вам сказать, что из среды своих учителей особенно стали милы сердцу мальчика, истосковавшегося по материнскому теплу, двое: преклонных лет монах Сильвестр, зело мудрый и смиреннейший муж, да рослый монах, бывший некогда царским стрельцом и отменным лучником, Савва. Вот с ними-то почти весь свой день, за исключением времени церковных служб, и проводил мальчик.

Брат Сильвестр вот уже более тридцати лет как нес послушание в монастырском саду. Каждое утро после заутрени и братского молебна он спешил в свой «райский» садик, раскинувшийся рядом с монастырским прудом и ручьем, который не только пересекал монастырь, но и как бы отделял сад от всего остального, пусть и небольшого монастырского хозяйства, а вдобавок и приводил в действие мельничное колесо.

Там, под кронами монастырских яблонь, во время их цветения, они три года назад и познакомились. Но в утро описываемого нами дня произошло следующее. Сильвестр неожиданно для себя обратил внимание на то, что послушник, любивший уединение и большую часть свободного от молитв времени проводивший в глубине его сада, в то утро общался с ним, как с живым: то замирал, словно бы растворяясь среди стволов, то, на глазах оживая и мягко передвигаясь, легко касался каждого ствола своей ладонью, а они в ответ тянулись в его сторону своими нежными цветущими ветвями.

Алеша действительно чувствовал в этом саду иную, более привычную для себя жизнь, более напоминающую ту, что он провел в лесу с Басилевсом, и, естественно, ничего похожего не имеющую с окружающим его монастырским обиходом. И в тот день, находясь наедине со старыми яблонями, он прощался с каждой из них, словно предчувствуя скорую разлуку.

Именно из этого состояния и вывело его предупреждающее рычание Зевса, а затем и голос монаха.

– Мир дому твоему, Алексий! – воскликнул брат Сильвестр издалека, себя для них обозначая.

И мир таинственный, манящий вмиг исчез.

– Благословите меня, отче! – произнес отрок подходящему к нему монаху.

– Бог благословит! Смотрю, тебе нравится наш сад…

– Да, но не только сей красивый сад, но и весь мир, что за оградой вашей. Все то, что создано Творцом, как убеждаете вы наш народ, поверивший в Христа. И эти ручейки, щебечущие мне в ответ, когда я одинок, или парящие над нами облака, в которых хочется укутаться, когда вокруг тебя нет так желанного тепла.

– Алеша, – тихо отвечал ему монах. – То, что ты говоришь, никто не должен слышать. Пусть это станет нашей тайной на века. А то никто и не посмотрит на то, что ты боярский сын…

– За что же, отче, так пугаешь ты меня? За то, что я люблю и понимаю Божий мир, открытый каждому из нас?

– Прошу тебя, не говори так более. Сказали нам, что полных десять лет, с младенчества, прожил в лесу ты. И то, что твой отец прислал тебя сюда, чтоб в церкви получил ты воспитанье, достойное того, чтоб в обществе тебя явить наследником его. А также понимаю, что воспитанием твоим в лесу том кто-то занимался. Но кто учитель твой и почему не хочет он себя открыть?

– А я, что, должен и сие скрывать? – спросил Алеша слегка растерявшегося монаха.

– Ты знаешь, кто он? – тихо спросил Сильвестр.

– Знаю – это волхв! И помню хорошо все то, что видел сам, что он мне рассказал, что показал, когда мы погружались с ним во глубину былых веков…

– Прошу, об этом более ни слова… – уже с тревогой в голосе молвил монах.

– Как скажете, – смиренно произнес подросток.

– И вот еще о чем хотел просить тебя… Я завтра, в это время, высаживать капустную рассаду стану. Ты приди на огород, поможешь старику.

Алеша улыбнулся и ушел, а монах еще какое-то время пытался понять, что же за испытание выпало на его долю и не искушение ли это. То, что мальчик, безусловно, обладал неким даром, было ему понятно. Но вот какие именно силы наделили его проницательностью и способностью видеть мир, который невидим простому смертному, да и не только смертному, но и монастырским подвижникам, годами вымаливающим у Творца дара прозорливости и предвидения, не говоря уже об иных талантах, присущих лишь святым. А тут всего лишь отрок… и уже такое глубокое проникновение в живой мир и умение слышать его, общаться с ним и, может быть, даже повелевать… Знать бы, для чего, с какой целью сей отрок пришел в наш мир…

В раздумьях сутки пролетели незаметно. Сильвестр в огороде уж с рассвета свой труд рутинный начал исполнять, не сетуя, молясь и помня, что монастырскую стезю избрал он сам по доброй своей воле.

А спину разогнув и оглядевшись, увидел он Алешу на гряде. Но как попал сюда сей отрок? Не на волшебном же ковре, спустившись за его спиной!

Увидев, обращенный на него взгляд старца, Алеша улыбнулся.

– Бог в помощь, отче! – мягкий голос произнес, и вновь капустною рассадой он увлекся.

К полудню ближе, терзаемый вопросом, монах сам предложил прервать начатый труд. Они присели под ветвистым древом и отдыхали, молча, пока Сильвестр, не выдержав, спросил:

– Ты как здесь, чадо, очутился?

– Ты, отче, сам меня вчера позвал себе на помощь…

– То помню я… А за спиной моей с какого часа ты трудился?

– Так вслед за вами сразу и пришел…

– Не видел я ни Зевса, ни тебя, когда рассаду разносил по грядкам…

– Учитель этим даром наделил…

– Отводом глаз? Рассказывай все без утайки…

И Алексей, доверившись монаху, подробно рассказал про то, как с Зевсом жил в лесу, питаемый волчицей, как привела она их к Басилевсу… И про года, что тот его ученью посвятил. Что может он теперь незримо появляться, в воде безмерно пребывать и если нужно, то и в воздух подниматься…

Монах был поражен такой открытостью подростка. И огляделся, нет ли кого рядом, кто мог их тайною случайно завладеть.

Прервал их разговор удар надвратного колокола и чей-то крик, всех на ноги поднявший.

– Чума! Спешите закрывать ворота! Чума косит и стар и млад… За сотню верст одни лишь трупы…

Монастырь ожил.

Монахи, в черных, подоткнутых до колен рясах, словно трудолюбивые муравьи, оставив места своего послушания, устремились к храму.

Ворота уже закрыли. Но колокол продолжал звучать для тех из собратьев, которые по какой-то причине были вне монастырских стен.

Из своей кельи вышел настоятель игумен Гурий. Сей умудренный муж пережил уже несколько татарских нападений, два пожара, мор… Поэтому отдавал свои команды монастырской братии спокойным и уверенным голосом.

– Те из послушников, которые возжелают вернуться в свои дома для помощи ближним, будут отпущены. Вернувшиеся назад пополнят число тех добровольцев, кто будет собирать умерших в селах по соседству и предавать земле всех тех, кого взяла чума. Итак… кто из вас, братья, сей подвиг на себя принять готов? И прежде чем вы шаг свой сотворите, спешу сказать, что сам я буду с вами там…

И вся братия, включая старца Сильвестра и Алешу, сделали шаг вперед.

– Брат Савва, – обратился настоятель к высокому и рослому монаху, – седлай коня, в столицу поспешишь. Мое письмо с известием о сей беде ты отвезешь для патриарха. Хотя, возможно, ведают они уже о той беде, что край наш охватила. И все же отправляйся в путь, не медля ни минуты…

И уже через час в монастыре остались лишь ключарь и два монаха на вратах.

Настоятель монастыря Гурий ехал в одной повозке вместе со старцем Сильвестром и Алешей. Они уже успели видеть мертвых, что от мала до велика лежали у крыльцов своих домов, на деревенских улицах и перекрестках, плавали и в прибрежных водах реки, т. е. застывали практически везде, где их застигла смерть или куда были отнесены еще живыми из-за опасения распространения заразы.