Очная ставка - Анна Клодзиньская

Поэтому хорошо, что он еще не вернулся. Можно будет понежиться в ванне, полной ароматной пены, позвонить приятельнице, поболтать вволю, с чашечкой кофе, не боясь, что Яцек будет нервничать, так как ему постоянно «нужен телефон». Спокойный, свободный вечер. Прекрасно!

Она заперла ворота гаража и направилась к парадному входу. Домашняя работница, конечно, уже ушла, этому обстоятельству она тоже обрадовалась: хотелось побыть совершенно одной. В почтовом ящике что-то белело. Хозяйка извлекла разнообразные почтовые отправления: цветные видовые открытки, счета за телефон, несколько писем Яцеку. И конверт, адресованный ей и надписанный незнакомым почерком. Заинтригованная, она вошла в дом, зажгла свет в холле и кабинете мужа, потом в столовой. Моника любила, когда в комнатах было светло, тогда она чувствовала себя в полной безопасности.

Она сняла пальто, положила у зеркала перчатки и с письмом в руке пошла в кабинет. Почту, предназначенную для мужа, и счета положила под бронзовое пресс-папье, а сама села и стала рассматривать адресованное ей письмо. Оно было довольно внушительных размеров, на нем не было марки: видимо, отправитель просто бросил его в их почтовый ящик. Внутри лежало что-то твердое. «Что это может быть?» — подумала она. Конечно, проще всего было вскрыть конверт, но она находила удовольствие в попытках отгадать.

Наконец ей это надоело, и она надорвала конверт. Оттуда на письменный стол выпали какие-то фотографии и два листка, написанные тем же почерком, что и адрес. Взгляд Моники упал на фотографию, лежавшую сверху. Она почувствовала, как ее охватывает ужас, а сердце начало бешено колотиться.

— Невозможно! — прошептала она. — Этого не может быть…

После того как она посмотрела остальные снимки, ее сомнения исчезли. Фотографии изображали ее, Монику Кропиньскую, в совершенно однозначной ситуации. Обнаженное тело Моники обвивали руки мужчины, узнать которого не составляло труда: это был Казимеж. В дополнение ко всему, эти интимные сцены разыгрывались здесь, в этой квартире, в ее спальне и на ее постели. Она узнала часть картины, висящей на боковой стене, угол шкафа и изящную алебастровую лампу, стоящую на столике. И, как всегда, чтобы все совершалось в соответствующем настроении, рядом с лампой стояли две рюмки.

Самое ужасное, что эти снимки не были умело выполненным фотомонтажей. Но ведь в подобных ситуациях они с Казей всегда были одни в квартире, прислуга всегда отсутствовала. Так каким же образом? И кто? И тут только она вспомнила о письме. Неизвестный отправитель писал:

«Уважаемая пани! Вы уже, наверное, сориентировались, кого изображают прилагаемые фотографии. Таким образом, я ставлю вопрос четко и ясно: в качестве первого взноса получаю сумму в сто тысяч злотых помятыми, бывшими в употреблении банкнотами. При этом подчеркиваю, что я сразу же сумею отличить фальшивые деньги. Вы положите деньги в целлофановый мешочек, завяжете или заклеите его и подъедете с ним в ближайшую среду или четверг, это будет двадцать второе или двадцать третье апреля, между восемнадцатью и двадцатью часами в кафе «Гетманское» в Вилянуве[11]. Поставив машину на стоянку, пройдете к ближайшей скамейке, в самом начале аллеи, которая ведет к Вилянувскому дворцу. Мешочек с деньгами положите под скамейку. А если сложится так, что там кто-нибудь будет сидеть, подождите в машине, пока он уйдет. После того как Вы незаметно, подчеркиваю, незаметно (чтобы Вам не повторять эту процедуру, ибо это обойдется Вам в такую же сумму: в ворах недостатка нет) спрячете мешочек, Вы, не оглядываясь, сядете в машину и сразу же уедете. Очередной, но и последний, взнос такого же размера я хочу получить в июне. О сроке сообщу отдельным письмом. После выплаты этого второго взноса я перешлю Вам негативы снимков — всех, потому что я располагаю еще четырьмя подобными. Видимо, не стоит предупреждать, что в случае уведомления милиции, прокуратуры или кого-то из знакомых я денег не получу, но снимки окажутся на письменном столе Вашего мужа, в учреждении, где он работает, и будут положены таким образом, чтобы их смогли увидеть секретарша, курьерша и т. д. Я знаю Вашего мужа настолько, что могу с большой точностью назвать срок Вашего развода, если своевременно не получу требуемой мною суммы».

Она прочитала письмо внимательно, не торопясь, анализируя каждое слово. И не размер суммы ее более всего поразил, а последняя фраза: «Я знаю Вашего мужа…» Значит, это кто-то из коллег Яцека! Но как, каким образом?

Она вздрогнула, когда вдруг зазвонил телефон. Не хотела сначала подходить, но это мог быть муж. Может, он уже все знает? Она сняла трубку.

— Моника, ты одна? — раздался взволнованный шепот Казимежа. Услышав утвердительный ответ, сообщил, что в своем почтовом ящике обнаружил ни более ни менее…

— Я догадываюсь что, — прервала она его. — Выходит, ты тоже получил?

Ему не хотелось продолжать дальнейший разговор по телефону. Он попросил ее немедленно подойти в ближайшее кафе. Моника оделась, положила в сумку конверт с письмом и снимками и выбежала из дома. Через несколько минут она уже сидела в кафе и к во столику подходил запыхавшийся Казимеж.

Присев рядом, он вытащил из кармана знакомый конверт. Осторожно, оглядываясь по сторонам, показал снимки. Они оказались такие же, как и у нее. Только содержание письма было несколько иным. Неизвестный шантажист требовал лишь двадцать тысяч злотых. Очевидно, ему было известно финансовое положение адресата. Что касается даты, места и способа вручения денег, то эти требования совпадали.

— Послушай, может, это кто-то из знакомых твоего мужа? — опросил крайне взволнованный Казимеж.

— Еще не знаю, нужно подумать. Больше всего меня мучает то, каким способом были сделаны эти снимки?

Казимеж некоторое время напряженно думал, а потом ответил:

— Собственно говоря, есть только одна возможность. Кто-то незаметно установил в твоей спальне фотоаппарат.

— Но ведь фотоаппарат не бомба с часовым механизмом, чтобы можно было установить его на определенное время! — воскликнула она раздраженно и сразу же замолчала, так как он приложил палец к губам.

— Я не разбираюсь в технике фотографирования, но… послушай, были ли тогда закрыты окна?

— Наверняка. Впрочем, мы встречались исключительно ночью, а я всегда вечером закрываю шторы.

— Вот что мне пришло в голову, — сказал он, подумав. — Можно ведь делать снимки на основе инфракрасного излучения, когда фотографируемый объект находится в полной темноте или же слабо освещен. Я когда-то читал об этом в научном журнале… или в какой-то книге, впрочем, это неважно, там речь шла о производстве снимков даже с больших расстояний. Где-то, кажется в Англии, следственная служба с помощью инфракрасной техники фотографировала воров, вламывавшихся ночью в магазин на неосвещенной улице.

— Из этого вытекает, — сказала Моника, — что вас кто-то выследил. Может, это жилец дома напротив или соседнего. Ну и сделал снимки, даже, может, целый фильм…

Она побледнела от ужаса. Казимеж посмотрел на нее с сочувствием и заказал у официантки коньяк.

— Коньяка нет, — ответила та равнодушно.

— Ну, тогда принесите водки!

— Водки? Сколько?

— Два раза по сто. Я тоже выпью.

Он нервничал не меньше, чем его подруга, но не подавал виду. Они выпили и заели пирожным: в кафе имелась только такая «закуска».

— Ты знаешь кого-нибудь из дома напротив? — спросил он тихо.

Она отрицательно покачала головой. Из лиц, время от времени посещавших квартиру четы Кропиньских, никто не проживал на их улице.

— Казя, а что, если это кто-то из твоих знакомых?

— Исключено! Говорю тебе это со всей определенностью.

— А твоя жена?

Вопрос родился неожиданно, Моника, задав его, сразу почувствовала, что Казимеж неприятно удивлен. После непродолжительного молчания он решительно тряхнул головой:

— Нет! Точно так же и я мог бы спросить: а твой муж? Дануту и Яцека мы должны исключить из числа подозреваемых. Каждый из них, если бы что-то знал и хотел застать нас in flagranti[12], мог бы сделать это значительно проще, неожиданно войдя в квартиру. Ну и, конечно, они не требовали бы денег, так как обоим хорошо известно, что у нас их нет. Да, кстати, откуда ты возьмешь эти сто тысяч?!

— Продам часть драгоценностей, — ответила она не задумываясь. — Одно ожерелье стоит около восьмидесяти. Ювелир, пожалуй, оценит ниже стоимости, но я умею торговаться, — засмеялась она. — До июня как-нибудь соберу оставшуюся сумму.

Она не спрашивала, откуда он возьмет наложенную на него «контрибуцию». Он — мужчина, сам должен справиться.

— Думаю, мы слишком легко поддаемся шантажу! — неожиданно взорвался Казимеж, но, перепугавшись, сразу понизил голос. — Слушай, я тебе об этом никогда не говорил, но у меня есть оружие. Пистолет. Сделаем так: ты положишь в мешочек газеты… нет, лучше все-таки деньги, на всякий случай, если мне не удастся. Я тоже буду действовать так, как требует шантажист. Давай поедем в Вилянув, скажем, в среду, двадцать второго, с расчетом прибыть на место около девятнадцати часов. Он не должен слишком долго тянуть с изъятием мешочка, так как кто-нибудь из прохожих может заметить наши манипуляции у скамейки, заинтересоваться и добраться до тайника. Поэтому шантажист будет вынужден забрать деньги в тот же вечер. Предполагаю, что уже часов с восемнадцати он будет сидеть в машине недалеко от кафе.