Превратности любви. Психоаналитические истории - Валерий Лейбин

– Да, все это заманчиво, но кто же будет финансировать подобные исследования. Богатеньких Буратино, насколько я понимаю, – промолвил Разумовский, – сейчас днем с огнем не сыщешь. Да и кто же из клиницистов станет заниматься сомнительными, тем более не приносящими материальный доход исследованиями!

Бессеребрников, увы, нет в эпоху развития дикого отечественного капитализма. Проще получать гонорары со своих пациентов и тратить их на все необходимое для жизни, включая прекрасных женщин.

– Кстати, – вмешался Киреев. – Если женщины, как вы, уважаемый профессор, утверждаете, более полигамны, чем мужчины, то, да прошу меня извинить за такую вольность, чисто гипотетически это может относиться и к вашей жене, при всем моем глубочайшем уважении к ней. Но разве такое положение не может вызывать у вас тревогу или по меньшей мере внутреннее беспокойство? Как можно оставаться спокойным, если знаешь, что все женщины полигамны?

В гостиной повисло молчание.

Молодой психоаналитик перестал жевать и осторожно положил на свою тарелку вилку с нанизанным на нее кусочком буженины, который он намеревался съесть. Он взглянул на профессора, затем, отведя поспешно свой взор от него, зачем-то начал мять до этого ровно сложенную салфетку, которая ранее лежала нетронутой возле его тарелки.

Разумовский, напротив, потянулся к бокалу с коньяком, отпил из него и, держа его в руке, стал ждать, как отреагирует профессор на столь дерзкий выпад со стороны Киреева. Ему было чертовски интересно послушать, как выкрутится из создавшегося положения этот, как называл его про себя Разумовский, «доисторический динозавр эпохи классического психоанализа».

Вайсман, только что съевший нежный кусочек осетрины, перестал ощущать ее божественный вкус. Почувствовав напряженность за столом, он лихорадочно соображал, как без ущемления достоинства профессора выйти из данной пикантной ситуации.

Только Киреев как ни в чем не бывало шмыгнул носом, потянулся к тарелке, на которой лежали маринованные огурцы, выбрал из них наиболее приглянувшийся ему, взял рукой, поднес ко рту и с хрустом откусил. Всем своим видом он давал понять, что ничего особенного не произошло и его адресованный вопрос профессору обычный, а главное, нормальный в ходе дружеского застолья.

Профессор Лившиц взял лежащую рядом с ним розовую бумажную салфетку, неспешно вытер губы и, собираясь с мыслями, хотел было что-то ответить на заданный ему вопрос. Но его опередил Вайсман, который, не переставая улыбаться, сказал Кирееву:

– Ты, Валера, видимо, не расслышал. Иннокентий Самуилович говорил о том, что полигамность женщин проявляется главным образом в их фантазиях и сновидениях. Возьмем, например, мою жену. Я нисколько не сомневаюсь, что моя милая женушка может видеть в своих сновидениях такое, о чем не говорит мне. Не исключаю, что после небольших размолвок, а от них никто не застрахован в семейной жизни, она встречается с каким-нибудь знойным мужчиной. Ну и что?

Вайсман громко засмеялся и, пригубив коньяк, продолжил:

– Пусть женушка встречается хоть с двумя знойными мужчинами и многократно получает оргазм. Но только, разумеется, во сне. Это ей на благо, меньше будут одолевать головные боли, да и я не внакладе, поскольку смогу спокойно передохнуть до утра. Не знаю почему, но мне вдруг вспомнился анекдот, опять же старый, однако как нельзя лучше отражающий психологию женщин.

Сделав небольшую паузу и, как бы настраивая присутствующих за столом на веселое ожидание, Вайсман начал рассказывать анекдот:

– Одной почтенной замужней даме снится ужасный сон. Огромный негр с длинным острым ножом гонится за ней по пятам. Бедная женщина бежит от него со всех ног. Ей почти удалось ускользнуть от него, но неожиданно она попадает в тупик. Огромный негр настигает ее и заносит над ее головой свой длинный нож. Она в ужасном страхе закрывает руками свою голову и исступленно кричит: «Что вы хотите сделать со мной?». На что негр спокойно отвечает: «Мадам, это же ваш сон».

Сидящие за столом психоаналитики не удержались от смеха, хотя, разумеется, они прекрасно знали этот хрестоматийный анекдот. Ведь он действительно как нельзя лучше иллюстрирует идею Фрейда о том, что в сновидениях отражаются нереализованные желания человека.

Замужняя женщина имеет вполне определенное сексуальное желание. Она одновременно мечтает о чем-то большом, сильном и в то же время испытывает страх, возможно, в связи с тем, что, несмотря на наличие мужа, ей хочется чего-то большого, темного и опасного. Замужняя женщина хочет того, чего ей недостает, однако боится своих собственных желаний, что и находит свое отражение в сновидении.

– Да, – дожевывая маринованный огурец, произнес Киреев. – Старик Фрейд был по-своему прав, говоря о символике сновидений и отражающихся в них желаниях человека.

– Правда, с одним дополнением, – заметил Разумовский.

Молчавший до сих пор молодой психоаналитик, не удержавшись, спросил:

– Дополнением к теории Фрейда?

– Не совсем так, – ответил Разумовский. – Речь идет об уточнении, которое было сделано самим Фрейдом в более поздний период его профессиональной деятельности. Так, в своем первом фундаментальном психоаналитическом труде «Толкование сновидений» он писал о том, что сновидение – это исполнение желания человека. А вот впоследствии Фрейд внес исправление, согласно которому сновидение – это попытка исполнения желания человека.

– К сожалению, – заметил профессор Лившиц, – не многие обратили внимание на это уточнение Фрейда. Во всяком случае, мне приходилось сталкиваться с тем, что даже некоторые психоаналитики, не говоря уже о расхожих суждениях тех, кто вообще не читал его работы, при рассмотрении сновидений не делают различий между попыткой исполнения желаний и исполнением их.

– Вы правы, – подхватил Вайсман, – как это ни странно на первый взгляд, но современные психоаналитики далеко не всегда знают тонкости и нюансы, связанные с эволюцией тех идей, которые выдвигал Фрейд на протяжении своей жизни. Это касается не только природы сновидений, но и целого ряда других психоаналитических идей, будь то его представления о нарциссизме, страхе, женской сексуальности.

Довольный тем, что рассказанным анекдотом ему удалось снять напряженность, возникшую после того как Киреев задал каверзный вопрос профессору Лившицу, Вайсман по-прежнему источал радушие.

– Друзья! Предлагаю выпить за наше понимание того, что не понимают другие.

– Или, – иронически заметил Киреев, – лучше выпьем за то непонимание, становящееся вполне понятным после того, как пропустишь через себя такую дозу спиртного, после принятия которой становится непонятно, почему до этого ты чего-то не понимал.

Киреевский каламбур настолько понравился сидящим за столом психоаналитикам, что они взяли в руки бокалы и, дружно чокнувшись ими, весело продолжили свое застолье.

Киреев залпом выпил содержимое своего бокала, ничуть не смущаясь, потянулся к новой бутылке и, даже не заметив, что на этот раз под рукой оказалось виски, плеснул себе изрядную дозу спиртного. Правда, он не стал сразу пить, а, поставив бокал на стол, потянулся снова к тарелке с маринованными огурцами и, ловко схватив миниатюрный огурчик, не менее ловко отправил его в свой рот.

Разумовский бросил свой взгляд на блюдо с жареной уткой, где еще оставались кусочки былой роскоши, и хотел было положить один из них на свою тарелку, но в последний момент почему-то передумал и после некоторого сомнения взял половинку вареного яйца, покрытого крупнозернистой красной икрой.

Молодой психоаналитик принялся за оставшийся на его тарелке крабовый салат и, доев его, взял из стоящей неподалеку вазочки приглянувшуюся ему пару черных оливок.

Вайсман, заметивший, что тарелка профессора Лившица пуста, предложил ему еще кусочек жареной утки, но тот вежливо отказался.

– Может быть, лучше фрукты, – не настаивая, но в то же время стремясь оставаться радушным хозяином, спросил он.

– Пожалуй, – ответил профессор Лившиц и положил себе на тарелку небольшую гроздь винограда.

Вайсман перевел взгляд на Киреева и отметил про себя, что тот слишком часто прикладывается к своему бокалу. Как бы не сморозил еще чего-нибудь, – подумал он.

Еще раз окинув взглядом гостей и стол, Вайсман убедился в том, что все сыты, довольны и, следовательно, можно переходить к другой части задуманного им вечера. Накануне встречи ему пришла идея, которую после обильного застолья вполне можно было реализовывать.

Его идея состояла в том, чтобы в неформальной, дружеской обстановке, тем более после вкусной еды и горячительных напитков, создать атмосферу непринужденности и раскованности, располагающую к откровенному разговору. Чтобы этот разговор был не просто мужским трепом, сопровождаемым излишним умствованием или рассказыванием привычных анекдотов, а изложением тех историй своих пациентов, о которых в силу тех или иных соображений психоаналитики обычно умалчивают и не делают их достоянием своих коллег.